Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Hi, do you speak English[42], – я обращаюсь к лысоватому мужику, независимо курящему на скамейке и не смотрящему на меня.
Он поворачивается ко мне лицом, и теперь я абсолютно уверен, что это его я видел вчера вечером, разговаривающим с Ибрагимом.
– Excuse me, sir, have you by any chance seen Ibrahim?[43]
– Which Ibragim, I don’t know any Ibragim. Why should I?[44]
Сколько он еще будет задавать вопросов? Сколько фальшивых слов я должен буду произнести? Может, мне сымитировать никому не нужное знакомство? А у меня ведь почти не осталось времени в этой жизни…
Неожиданно этот тип заговорил: то ли испугался, то ли что-то почувствовал.
– А, этот? Вы имеете в виду молодого парня в красной футболке?
– Да, да, того, что вчера вечером здесь был.
– Да – это был Ибрагим! Он – красивый. Он очень красивый, но и опасный: he always posses a knife, you know…[45] Он обычно работает со стариками, – при этих словах мой собеседник чуть запнулся… – А еще у него недавно были неприятности с полицией. Have you known that?[46]
Я слушаю разболтавшегося мужика и не слышу, только повторяю, как попугай, что-то вроде следующего:
– Почему же он не попросил у меня денег, я бы дал… Почему он тогда не забрал все деньги?
– Конечно, вы ему дали бы, вы же из Швейцарии, – он довольно хихикнул, – у вас там все богатые и щедрые, не то что немцы, а Ибрагим – просто дурак. Можно я вас спрошу – may I ask you?..[47]
«Откуда это он знает про Швейцарию? Ибрагим ему сказал? Значит, он его видел. Впрочем, какая разница – я тебе больше ничего не аск!»
К этому моменту я почувствовал, что из меня потекло: из глаз, из носу, отовсюду, как из продырявленного туалетного бачка советского производства.
– Простите, мне надо идти. Мне некогда. Если вы увидите Ибрагима, передайте ему, пожалуйста… скажите ему, что…
– Что вы хотите, чтобы я ему сказал?
– Ничего. Спасибо. Извините, мне надо идти, – меня хватило на щепотку сопливой вежливости.
И вот я опять куда-то иду, выхожу из только-только зарождающейся лиственничной тьмы на свет, в легкое светлое журчание агонизирующей ярмарки Фуар.
У лотка с медом из Трабзона образовалась небольшая толчея: по жадным, тянущимся к стойке рукам растекаются баночки с разноцветным – от светло-желтого до темно-золотого – тягучим медом, рядом идет бойкая распродажа миндаля и фисташек, налетай – подешевело! Мужика с флейтами нет, куда-то исчез, зато вспухла белая пена никому не нужных кружев, из-за них едва видна плетущая их женщина – как ловко, как быстро, как отчаянно мелькают в ее руках вязальные крючки, настоящая Ариадна, но и перед шарлатаном с маятником никого нет, только носится озверевшая гирька на шнурке, взад-вперед, взад-вперед, меняя траекторию, носится, не задевая хрупкого сооружения из коробочек и флакона, прохожу мимо, не выдерживаю, оглядываюсь, что ты делаешь, разве можно оглядываться, а вдруг он здесь… Он? Да, он! – стоит себе и смотрит, разинув рот, на летающую гирьку, меня ждет мой-не-мой Ибрагим.
Мой любимый Алсанджак сегодня совершенно пуст. Прибранный, чистый квартал весь как бы подобрался, посуровел – готовится к трудовой неделе. Переживу, нахожу вчерашний бар и сажусь за тот же столик, непослушной рукой глажу его шершавые, милые мои доски, но и он, мой бар, сегодня практически пуст, и пиво не пошло – гадкое пиво, от него горчит во рту, не надо пива, не хочу, заплатил денежку и потащился дальше, ничего не разбирая от слез, уехать бы мне сейчас в Бейрут.
А вот и городской порт, так далеко я еще, кажется, не заходил, я давно собирался поехать из Измира морем в Бейрут, даже что-то писал об этом в одном из своих рассказов, надо наконец уточнить, что и как, раз уж я здесь. Облака на желто-зеленом послезакатном небе, и перистые собираются, красноватые и темно-синие облачка, наверное, к непогоде, с моря поднимается ветер.
Я захожу в здание порта и спрашиваю у первого попавшегося молодого офицера в морской форме. Вы спрашиваете – мы отвечаем.
– Прошу прощения, сэр, но вы не можете отправиться в Бейрут на теплоходе, я имею в виду – из Измира, это совершенно невозможно. От нас вы можете доехать до Чесмы (это сто километров) или до Стамбула (что-то около пятисот километров), но не до Бейрута. Очень сожалею.
Что он там мне говорит, какой на фиг «сожалею», он что, не видит, что у меня вся морда заревана, что я весь в соплях? Он что, принимает меня за психа? Нет, он тебе сочувствует – иначе бы так вежливо не отвечал.
Я спрашиваю у офицера, не может ли он мне дать брошюру с информацией о пассажирских возможностях Измирского порта, что тот и делает с подчеркнутым дружелюбием:
– Кстати, мистер, из Измира есть прямой самолетный рейс на Бейрут. Если вы хотите, я могу узнать…
Офицер зачем-то отдает мне честь, когда я покидаю здание порта.
Я выхожу на площадь и бреду вдоль моря, по направлению к центру. Зелень уже ушла с неба, и оно теперь все нездорового красного цвета, в маленьких тучках, и ветер с моря тоже усилился. Почему-то я вдруг почувствовал страшную усталость, с трудом передвигаю ноги, ветер не то слизывает с лица слезы, не то превращает их в бестолковые бусины, скатывающиеся по щекам. Нет, какой ветер, вы только подумайте. Кажется, сегодня ночью ожидается очень сильный ветер – бюйк рюзгар, этот ветер может снести все.
* * *
И это всё? Не совсем. Год спустя мы с моим другом и старинным компаньоном были проездом в Измире, заехали всего на один день по дороге в небольшой курортный город Бодрум, расположенный неподалеку от Измира. В Бодрум – город белых вилл и богатых людей, город яхт и теплого ласкового моря, сине-зеленого купального моря. Я выкраиваю минутку, чтобы заскочить в парк. Ярмарки Фуар не было – не сезон, и парк был практически пуст. Я походил минут
