Земля надежды - Филиппа Грегори

1640 год

Ввиду полного отсутствия добровольно собранных денег король был вынужден созвать парламент. Впервые за десять лет сквайры и лендлорды вернулись в Вестминстер, веря в то, что наконец-то они могут приступить к выполнению своей главной задачи — советовать королю и править страной.

Эстер отправилась в сад сообщить Джону последнюю новость о парламенте. Почки на яблонях набухали и лопались, показывая миру бело-розовые лепестки, скрученные и смятые внутри, как ленты, засунутые в карман.

— Может, король прислушается к голосу народа, — с надеждой сказал Джон.

— Может, — ответила она. — Но пока он слушает старого графа Страффорда[3] и королеву. Целых два голоса вместо одного. Ты думаешь, он предпочтет голос народа голосу собственной жены, которая пытается собрать армию английских католиков и привести им на подмогу испанскую армию?

— Нет, — сказал он, поразмыслив. — Конечно же, нет.

Эстер кивнула.

— Выручка от сада падает, — предупредила она. — Люди не заказывают растения и семена. Сейчас у нас должно быть самое прибыльное время года, а у нас тихо, как зимой. Никто не думает о садах, когда король уже наполовину воюет с шотландцами и созвал парламент, в котором заседают несогласные с ним.

— Какое-то время мы еще продержимся, — сказал Джон.

— Весной мы зарабатываем больше, чем за весь оставшийся год, — сказала она. — Я смотрела в наших бухгалтерских книгах. Если война начнется весной, это будет самое худшее, что только может случиться с нами. Если неопределенность продлится до июня или июля, тогда в этом году мы не получим прибыли.

— А как дела с редкостями?

— Посетителей много, потому что сейчас в городе полно людей, — сказала Эстер. — Сельские дворяне, приехавшие заседать в парламенте, хотят посмотреть Ковчег Традескантов. Но если ситуация с Шотландией станет более серьезной, думаю, и они перестанут приезжать. Наше ремесло целиком зависит от того, как себя чувствуют люди. Если у них все хорошо, тогда они готовы тратить деньги на удовольствия, на поездки в гости, на посещение выставки редкостей, на свои сады, в конце концов. Если страна воюет, ей не до садов.

— У меня все-таки есть служба в Отлендсе, — напомнил Джон. — Я займу место своего отца, стану главным садовником и буду получать такое же жалованье, какое получал он.

Эстер кивнула.

— На худой конец, мы, конечно, проживем на твое жалованье.

— В самом худшем случае мы можем закрыть Ковчег и жить в Отлендсе, — сказал Джон. — Конечно, домик там совсем небольшой, но как-нибудь проживем, если уж не сможем себе позволить содержать Ковчег.

— Не уверена, что я хотела бы жить в королевском дворце в такие времена, как сейчас, — настороженно сказала Эстер.

— А я думал, что ты у нас такая роялистка!

— Я не хочу становиться ни на чью сторону, — сказала Эстер. — По крайней мере, пока я не знаю точно, что это будут за стороны. И особенно когда я не знаю, какая сторона победит.

Ситуация со сторонами прояснилась очень быстро: после того, как плохо оплачиваемая армия короля, не горевшая желанием сражаться, была побеждена шотландцами, захватившими Ньюкасл и Дарем и выбившими из короля мир, по условиям которого он был вынужден созвать в Англии новый парламент. Всей стране, за исключением, может быть, короля и королевы, стало ясно, что шотландцы и индепенденты[4] обратили короля в бегство.

Эстер начала обмениваться письмами с госпожой Херт, матерью первой жены Джона, которая жила в Сити, держала глаза и уши открытыми, была так же скептически настроена, как и Эстер, и совершенно оправданно волновалась о безопасности своих внуков.

…Новый парламент захочет объявить импичмент Страффорду точно так же, как старый горел желанием проделать то же самое с Бекингемом. Если у Джея когда-то были хоть какие-то дела с графом, или его отец переписывался с ним, нужно все спрятать, а еще лучше уничтожить. Говорят, что Страффорд — предатель, ради короля и королевы готовый вести войну против собственной страны. Его хотят обвинить в государственной измене, направленной против народа Англии. И если обвинение будет выдвинуто против одного королевского слуги, сколько еще народу окажутся виноватыми?

Эстер поднялась наверх, на чердак и открыла старый комод Джона, набитый бумагами. Традесканты поставляли графу семена и саженцы, но никаких компрометирующих писем там не было. А ведь в те годы Джон Традескант был известен как человек, умеющий молчать, как человек, который регулярно путешествовал по Европе и которому можно было доверить письмо или записку.

Граф был крикливым и несимпатичным пожилым человеком, согнутым подагрой и теряющим зрение. В католической Ирландии он железной рукой вводил протестантские порядки. Но сейчас он был уже стар.

Король призвал его в Англию только потому, что нуждался в его беспринципно ясных советах и был признателен ему за рекомендацию вешать старейшин в парадных облачениях в городах, не пославших достаточно денег на королевскую армию, — за то, что они не смогли разъяснить народу безотлагательность и напряженность ситуации. Граф дюжину раз проходил мимо Джона в садах Отлендса, но никогда не обращал на него ни малейшего внимания, разве что глянул в его сторону.

Традесканты были абсолютно свободны от любых обвинений в соучастии. Но многие королевские слуги предпочли исчезнуть, уехать за границу, укрыться в своих загородных поместьях. Другие не были столь осторожны и расторопны. В декабре арестовали архиепископа Лауда. Его поместили в Тауэр, где ему предстояло ждать изъявления воли парламента.

В тот вечер Эстер больше не молилась ни по каким молитвенникам, а просто читала Библию короля Иакова,[5] единственный текст, не определявший, «за» или «против» короля настроен этот дом.

— И никаких молитв? — тихо спросил ее Джон, когда домочадцы заканчивали последние дела за день, а Эстер отсчитывала свечи на ночь.

— Я больше не знаю, какие слова предпочел бы Господь, — сухо сказала Эстер. — И уж совсем никто не знает, что потребует человек.

Весна 1641 года

В тот день, когда Страффорда призвали представить отчет в большом зале Вестминстера, в Ковчеге совсем не было посетителей. Все, кто мог раздобыть билет или просто пробраться внутрь, чтобы посмотреть на то, как Страффорд будет отчаянно защищаться, загнанный в угол своими обвинителями, отправились в город. Даже улицы были пустынны.

В неестественном молчании дома в Ламбете вдруг раздался громкий стук в дверь. Френсис побежала было открывать, но Эстер вылетела из комнаты с редкостями и перехватила ее в прихожей.