Сын Грома - Андрей Зверинцев

Иосиф подошел за своим жалким посохом послед-ним. И когда первосвященник, звякнув бубенчиками, повернулся к Иосифу и протянул ему его убогий посох, когда уже казалось, что вся эта процедура окончилась безуспешно, все вдруг увидели, как из этого жалкого старческого плотникова посоха вылетела прекрасная белоснежная голубка и села на голову Иосифу.

В храме наступила тишина. Все замерли.

И первосвященник сказал: «Крепись, Иосиф, сын Давидов, Божьим избранием тебе указано принять эту Деву Господа, чтобы хранить Ее у себя».

Все ждали, что скажет в ответ старый плотник Иосиф.

Иосиф заволновался, засовестился. Он не знал: ликовать ему или плакать. Наконец, обратив лицо свое к первосвященнику, Иосиф промолвил: «Я стар, у меня взрослые дети… Как же так?» На что первосвященник строго сказал: «Страшись Господа Бога твоего, раб Божий Иосиф. Вспомни, что сталось с теми, кто противился велениям Бога».

«Так вот и стал Твой Иосиф обручником», — рассказывал о своем сватовстве Марии старый плотник Иосиф.

Но скоро, очень скоро, как это только и бывает в жизни, первые радости от ощущения своей Богоизбранности сменились большими печалями, и Мария поняла, что посещение ангела не избавляет человека от людских страданий и мук. Она помнила, как возрадовалась, как возликовала, почувствовав, что сбылось предсказанное, что внутренняя плоть ее вдруг изменилась, что в ней проклюнулась новая жизнь, что Она зачала, и зачала не иначе как от Духа Святого, ибо никогда не знала мужчину, и как сразу начались для нее всяческие гонения и печали. Ей было странно, что священники — эти служители Бога — не знают того, о чем Ее известил ангел, и не радуются вместе с Нею Божественному зачатию, а наоборот, будто бы хотят ей навредить и извести будущую Богоматерь. И будто сам лукавый руководит ими. Она запомнила, что накануне того дня, когда глумливые священники привели ее в Большой синедрион, ей приснился отвратительный змей с человеческой головой. Он ничего не говорил, а только противно смеялся и показывал ей, будто злой уличный мальчишка, свой длинный красный язык. Она поняла, что сон тот не к добру. И точно. Утром за ней пришли и повели Ее в Большой синедрион. И тотчас же привели туда и Иосифа, обрученного с Ней, которому было поручено оберегать Марию, дабы хранить Ее чистоту.

И плакала Мария перед синедрионом, и говорила: «Жив Господь Бог мой; Я чиста перед Господом, и Я вовсе не знаю мужа».

Священники же лишь лукаво переглядывались и качали головами.

И клялся, и говорил им Иосиф, что чист, чист от всякого общения с Марией.

И опять они переглядывались и щурили глаза.

И не поверили священники Марии и Иосифу-обручнику. И заставили их пить «воду свидетельства».

Первосвященник сказал Марии: «Многое делает вино, многое делает смех, многое делает молодость, многое делают злые соседи. Сделай для Его Великого Имени, написанного во святости, чтобы Оно не было вычеркнуто водой…» Затем он взял в руки глиняную кружку с водой, вошел в Храм, нашел отведенное для принятия «воды свидетельства» место, поднял за кольцо лежащую под ногами мраморную плиту, после чего стал наполнять лежащей под той плитой землею кружку, пока земля не выступила над водой. После этого написал на специальном пергаменте заклятие, смыл его этой водой, дал выпить Марии и отправил ее в горы. Она вернулась оттуда, и лицо ее было чисто и безмятежно. И не было на нем никакого знака, указывающего на грех, и она не чувствовала никакой боли от этого испытания.

Когда той же процедуре подвергали Иосифа, Мария до слез жалела этого унижаемого священниками и злословившими соседями доброго, благочестивого человека, всегда бережно, по-отечески опекавшего Ее. И каждому понятно, что на нем также не обнаружилось никакого греха, никакой метки Господней. И первосвященник развел руками: «Вижу, Бог не засвидетельствовал грех ваш, и я не осужу вас».

И отпустил их оправданными.

Что еще могла поведать шпиону, прикинувшемуся учеником Иисуса, праведная Мария, чтобы у римского прокуратора воссоздалась реальная картина произошедшего? В общем, прокуратор был доволен. Только он не знал: верить тому, что узнал о Марии, или не верить. Но коль скоро он имел доказательства вознесения Назарянина, приходилось верить, что вначале было общение Марии с архангелом Гавриилом, который и принес деве необычайную весть о Божественном зачатии. Во всем происшедшем была своя логика, которой, как и законами, старались всегда руководствоваться римляне, и это вселяло в прокуратора надежду, что доклад его императору будет дочитан тем до конца и правильно понят.

Глава 14

Левкий перестарался

Получивший за донесение о Матери Назарянина от прокуратора золота сверх меры, Левкий, теперь уже по собственной инициативе, отыскал чудом избежавшего распятия, скрывавшегося в иерусалимских притонах, теряющего рассудок ослепшего Варавву. Да, да, читатель, ослепшего. Как это произошло, расскажем чуть позднее. Ибо сейчас нам надо окончательно разобраться с раздраженным обстоятельствами Пилатом и отправить его в Рим. До прокуратора дошли слухи, что недруги и завистники уже мутят воду в Сенате и в окружении императора Тиберия. Уличают игемона в близости с опальным Сеяном. Так что нервы прокуратора были на пределе.

Ценность Вараввы как свидетеля, волею Высших сил избежавшего приготовленного для него распятия, была в том, что лихой разбойник часть той злополучной ночи на пятницу просидел вместе с

Назарянином в темнице и, возможно, имел с Тем разговор. Возможно, смысл этого разговора также сможет пролить еще немного света на эти страшные и таинственные события, и прокуратор опять так же щедро наградит своего шпиона. Так думал Левкий, принимаясь за «разработку» Вараввы. И ему удалось узнать кое-что, о чем этот «вьюн» и проныра и тем более прокуратор и не ведали.

Перед самым отъездом игемона в Кесарию Левкий принес запись своего разговора с Вараввой и планировал порадовать Пилата новым материалом по «делу от четырнадцатого дня нисана», как он обозначил для себя данное происшествие, но был неприятно поражен встречей, устроенной ему прокуратором. Едва Пилат услышал о новых материалах, собранных без его ведома и разрешения, как затопал на Левкия ногами, закричал страшным криком. Переутомленному заботами и собственными неясными перспективами римлянину вдруг пришло в голову, что и после его отъезда, прикрываясь его именем, Левкий станет продолжать свое расследование, как он это только что сделал, отыскав без его согласия Варавву. Кто знает, что он еще откопает и как это отразится на репутации прокуратора? Он нахмурился, с лица исчезло обычное скептическое выражение, которое так подобает философам и знатным, наделенным умом римлянам, а Пилат чувствовал себя и тем и другим. Он уже готов был топнуть ногой и рявкнуть и на появившуюся из глубины покоев Клавдию Прокулу, чтобы не совалась в дела Рима, и вдобавок крикнуть центуриона, чтобы заключить своего верного шпиона под стражу, но, словно с чьей-то подачи, философски посмотрев на себя со стороны, передумал. Тем временем Клавдия Прокула, коснувшись руки Пилата, мягко сказала Левкию:

— Прокуратор Понтий Пилат сегодня не в духе, но он благодарит верного Левкия за службу.

Женщина протянула руку, взяла у растерявшегося тайного советника свиток с текстом нового донесения, вложила ему в ладонь небольшой кожаный мешочек с золотыми монетами и отпустила Левкия восвояси.

— Напрасно мы его отпустили, — покачал головой прокуратор, когда шпион покинул преторий. — Его следовало посадить под арест, придумать повод и… казнить. Дознаватель сей должен исчезнуть… Он слишком инициативен и много знает.

— Да, — согласилась женщина. — Пилат прав. Дознаватель должен исчезнуть… Он инициативен и много знает. Поэтому тайно пошли за ним человека, и пусть верный Левкий однажды бесследно исчезнет. Во имя спокойствия Рима.

— Так тому и быть, — согласился прокуратор. — Во имя спокойствия Рима. Да здравствуют Император, Сенат и народ Рима! — И он взметнул вверх сжатую в кулак руку.

Клавдия Прокула с улыбкой посмотрела на дурачившегося мужа, потом спросила:

— Ты думаешь, стоит читать эту его галиматью?

— Рим пока не снял с меня обязанностей прокуратора, — усмехнулся Пилат. — По дороге я ознакомлюсь с ней.

Когда прокуратор вернулся в Кесарию, в резиденции его встретил гонец с табличкой. В табличке той значилось, что прокуратору надлежит лично прибыть к императору с докладом о событиях в Иерусалиме, имевших место четырнадцатого дня весеннего месяца нисана, повлекших за собой, как стало уже известно в Риме, неожиданные последствия, могущие причинить ущерб безопасности великого Рима… Что имелось в виду под «неожиданными последствиями», Пилат не понял. Не смогла разъяснить смысл этих слов и его сообразительная жена.