Генералиссимус князь Суворов - Александр Петрушевский

Действительно таковы и были намерения императора Павла; однако он, хотя не сразу, но стал допускать возможность противуположных австрийских замыслов, и в словесных его повелениях, которые записывались Ростопчиным, мы встречаем под 14 мая 1799 года: "заготовить декларацию Венскому двору, в случае желания и намерения его присвоить что-нибудь в Италии". Когда же получено было донесение Суворова о занятии Турина и об осаде цитадели, Государь написал ему 7 июня: "коль скоро овладеете туринскою цитаделью, уведомьте о сем Сардинского короля, пригласите возвратиться в Турин и восстановите на престоле" 10.

Поступая таким образом на пути к Турину, Суворов в том же смысле продолжал действовать и по занятии города. Он восстановил должности, звания, титулы, ордена и проч., существовавшие в недавнее царствование Сардинского короля, а все распоряжения по введению новой администрации возложил на особый временный верховный совет. Губернатором Турина был назначен Сент-Андре, доверенный короля, а управление Пьемонтом по делам политическим, административным и военным возложено на генерала де-Латура. Вторично объявлено то самое воззвание, с которым Суворов обратился к пьемонтскому народу раньше. Национальную гвардию, хотя она была происхождения республиканского, он не счел полезным распускать, так как большинство национальных гвардейцев не сочувствовало французскому революционному режиму. Национальной гвардии приказано продолжать службу для охранения спокойствия в городе, но от жителей велено отобрать оружие и всякие военные запасы, а также потребована выдача Французов, укрывавшихся в домах.

Распоряжения Суворова были не долговечны; ему пришлось самому отменить большую их часть, прежде чем они успели дойти до Вены, потому что скоро получены указания Австрийского правительства по поводу первых принятых мер при вступлении союзников в пределы Сардинского королевства. Меры эти возбудили в Вене крайнее неудовольствие, и Австрийский император счел нужным обратиться к главнокомандующему с новым рескриптом. Он писал, что в землях, занятых союзными войсками по праву завоевания, не может быть признаваемо иной власти, кроме его, императора Австрийского; что поэтому все, относящееся до гражданского управления и части политической, должно быть предоставлено распоряжениям Венского кабинета; наконец, что пьемонтские солдаты должны быть призываемы не под знамена Сардинского короля, а на службу Австрийского императора, ибо долгая война требует покрытия потери людей способами чужих областей, отнятых от неприятеля.

После этого рескрипта, своекорыстные виды Венского двора обнаружились с полною ясностью. Все внутреннее управление вверялось австрийским комиссарам; распоряжения по снабжению союзных войск и употребление для того средств занятого края поручено Меласу; офицеры и солдаты бывших пьемонтских войск принимались исключительно на пополнение австрийской армии, что конечно в несколько раз уменьшило число охотников. Все прокламации и объявления после 16 мая издавались уже от имени не главнокомандующего Суворова, а подчиненного ему генерала Меласа, как уполномоченного от Римского императора; о короле Сардинском в них не упоминалось ни слова. Семя неудовольствия между союзниками было брошено в почву, и только изменение австрийской политики могло устранить роковые для союза результаты. Но подобного изменения конечно нельзя было ожидать; эгоистические виды Венского двора напротив того, по мере успехов Суворова, крепли, и поводы к взаимным неудовольствиям множились, потому что захватывали область не только политическую, но и военную.

И точно, Суворову было снова подтверждено Австрийским императором держаться плана операций, изложенного в двух прежних рескриптах, и переход союзников на правый берег По принят за нарушение данной инструкции. Австрийский император опять выражал свою волю, чтобы все предположения Суворова были оставлены, а обращено исключительное внимание на взятие Мантуи и цитадели миланской; чтобы для этого усилены были там осадные корпуса; чтобы главная армия заняла положение, отвечающее только цели охранения сделанных завоеваний. В особенности заботились в Вене о скорейшем взятии Мантуи и обращались с беспрестанными об этом подтверждениями к русскому послу Разумовскому, о чем он официально и сообщал Суворову. Но в тоже время, пользуясь проездом чрез Вену в Италию сына Суворова, Аркадия, Разумовский послал главнокомандующему с этой верной оказией частное письмо, советуя продолжать по-прежнему, не заботясь о боязливости Венского двора, который напуган прошедшими бедствиями, а после сам будет: "благодарить, славить и обожать". Совет был однако весьма рискованного свойства, в виду неоднократных подтверждений за собственною подписью императора, и его легче было давать, чем исполнять, хотя исполнителем и был такой не охотник действовать по чужой указке, как Суворов 11.

Барон Тугут был вообще не доволен русским полководцем, который не обнаруживал готовности состоять в его услугах. Желчный нрав и беспредельное самолюбие руководителя Венского кабинета не терпели в исполнителях ни малейшей самостоятельности; чего ради высшие ступени армии были наполнены людьми крайне посредственными, но преданными первому министру и точными исполнителями его воли. Имея намерение во что бы то ни стало согнуть волю Суворова перед своею собственною, но не рассчитывая успеть в этом прямо, Тугут пошел к цели окольным путем и действовал чрез своих клевретов, занимавших высшие посты в армии. Интрига, сплетня, донос, противодействие главнокомандующему или по крайней мере умышленно создаваемые ему затруднения, - сделались явлением повседневным. Под предлогом - не отвлекать фельдмаршала к предметам второстепенной важности, - гражданская, политическая и военно-хозяйственная власть вручены были тупому, ограниченному Меласу, которым руководить было гораздо удобнее. Завязались прямые сношения австрийских генералов с гофкригсратом; Суворов перестал им доверять, видя в них своих недругов и Тугутовых шпионов. Единство, стройность в распоряжениях исчезли; многочисленные недоразумения и неисправности, не только невольные, по и умышленные, участились; приказания доходили до австрийских войск медленно, неверно, иногда в таком искалеченном виде, который прямо противоречил первоначальному их смыслу. Затруднения и беспорядки в снабжении армии продовольствием возрастали по дням; магазинов было мало, и войска на походе кормились большею частью реквизиционным способом, а лошади - подножным кормом. Хлеб, доходивший временами до солдат чрез посредство австрийских комиссаров, сплошь да рядом был дурно испечен, из порченой муки, мясо не свежее, вино разбавленное водой, так что русские войска, не избалованные и не взыскательные, жаловались.