Куколка - Джон Фаулз

В: Слова вольнодумца. Вы их осудили?

О: Нет, сэр, я счел их благоразумными.

В: Благоразумно поносить официальную церковь?

О: Не церковь, но фарисеев, мистер Аскью. В нашем мире актеры не единственные лицедеи. Виноват, таков мой взгляд.

В: Он приведет вас к бунту, Лейси. Долой начальника, долой контору. Но хватит досужей болтовни. Где вы заночевали?

О: В Бейзингстоке, гостиница «Ангел». Поутру выехали в Андовер и далее в Эймсбери, где провели следующую ночь.

В: Похоже, вы не слишком торопились?

О: На второй день пуще замешкались, ибо мистер Бартоломью изъявил желанье осмотреть языческий храм в Стоунхендже. Пришлось ночевать в Эймсбери, хотя я думал, что поедем дальше.

В: Проволочка вас удивила?

О: Да, сэр.

В: Хорошо, прервемся. Мой помощник озаботится, чтоб вас покормили, а ровно в три продолжим.

О: Миссис Лейси ждет меня к обеду, сэр.

В: Не дождется.

О: Можно ее известить, что я задержан?

В: Нельзя.

Продолженье допроса под присягой, того же дня и года

В: Ночевка в Бейзингстоке прошла спокойно?

О: Без происшествий, сэр. Изображая племянника, на людях мистер Б. оказывал мне всяческое почтенье и уступил лучшие покои. Ужинали в моей комнате, ибо в общие залы он нигде не входил. Откушав, тотчас прошел к себе — мол, ты, Лейси, волен в своем досуге, каковой будет гораздо приятнее вне общества этакого буки, как я. С тем мы расстались.

В: Стало быть, вы не знаете, чем он занимался?

О: Нет, сэр. Наверное, читал. При нем был сундучок, который он называл «путевой библиотекой». В Тонтоне, где нам пришлось делить одну комнату, после ужина мистер Б. его открыл и сразу погрузился в чтенье.

В: Там были книги иль бумаги?

О: И то и другое. Он сказывал, сие математические пособья, кои отвлекают его от беспокойных мыслей.

В: Не уточнил, какого рода пособья?

О: Нет, сэр.

В: И вы не спросили?

О: Зачем? Мой ум не приспособлен для этаких материй.

В: Заглавий книг не разглядели?

О: Я видел труд сэра Исаака Ньютона, однако не припомню его латинского названья. Об сем ученом муже мистер Б. отзывался с величайшим уваженьем, кое внушил ему упомянутый мною кембриджский наставник мистер Сондерсон. Как-то в дороге господин попытался растолковать мне ученье сэра Исаака об дифференциалах и интегралах. Признаюсь, сэр, я чувствовал себя дубина дубиной и вежливо его известил, что он понапрасну сотрясает воздух. В другой раз он заговорил об древнем монахе, открывшем числовую последовательность. Ну этакую простоту я смекнул — складываешь два последних числа и получаешь новое: один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один и так до бесконечности{103}. Мистер Б. верил, что в природе скрыта сия последовательность, ибо она — божественная шифра, кою надлежит копировать всему сущему. Мол, греки знали секрет соразмерности и потому открыли «божественную пропорцию»{104}, равную, кажется, целой и шести десятым. Дескать, во всем, что нас окружает, можно найти сию последовательность — в расположенье лепестков, листьев и прочем.

В: Сильно ль занимала его сия «божественная шифра»?

О: Да нет, упомянул как диковину.

В: Не утверждал ли он, будто проник в некие тайны природы?

О: Пожалуй, нет, мистер Аскью. Вернее сказать, что он подметил, но не вполне постиг сии тайны.

В: Вас не удивили подобные рассужденья, а также путевая библиотека, прихваченная в поездку, далекую от научных целей?

О: Капельку, сэр. Я все больше убеждался, что человек он необычный, а уж как влюбленный-то — и подавно. Видимо, был настолько увлечен научными делами, что не хотел их прерывать даже на время отлучки для похищенья возлюбленной.

В: И последнее: в том сундучке вы не приметили механизма, обилием медных колесиков напоминавшего часы?

О: Нет, сэр.

В: Но вы ж видели сундук открытым?

О: Сверху лежали бумаги, а что под ними — не ведаю.

В: При вас он не пользовался таким механизмом?

О: Нет, сэр.

В: Хорошо. Теперь Эймсбери.

О: Есть еще кое-что касательно Бейзингстока.

В: Слушаю.

О: Та служанка, Луиза… Джонс рассказал, что ей отвели комнату, хотя обычно горничных поселяют к гостиничной прислуге. Питалась она тоже отдельно — еду приносил немой. Было заметно, что девица его сразила. Мы подивились, но еще в толк не взяли.

В: Он тоже ее сразил?

О: Непонятно, сэр, но мгновенный отлуп ему не дали. Позже еще кое-что сообщу.

В: И что, так везде — спала и питалась отдельно?

О: Да, сэр, ежели имелась комната. Скажем, в Уинкантоне хозяин заартачился — мол, где сие видано? Призвали мистера Б., и он велел исполнять ее требованья. Сам я того не видел, знаю от Джонса.

В: Теперь к Эймсбери.

О: Стало быть, мистер Б. сказал, что там мы задержимся, ибо он желает осмотреть кромлех. После обеда я был приглашен составить ему компанию. День выдался погожий, ехать недалече, а я любопытствовал глянуть на сооруженье, кое оказалось не столь уж внушительным и громоздким. Вы там бывали, сэр?

В: Видел на гравюрах. Слуги вас сопровождали?

О: Только Дик. Спешившись, мы прошлись меж глыб. К моему удивленью, мистер Б. выказал знакомство с сим местом, хотя, по его словам, тоже впервые его посетил.

В: Как так?

О: Он пустился в рассказ об варварских верованьях, предназначенье каменных перемычек, первоначальном виде сооруженья и всяком прочем. Озадаченный, я спросил, где он почерпнул сии познанья, на что он усмехнулся: мол, уверяю тебя, без посредства черной магии. Оказалось, он знаком с достопочтенным антикваром мистером Стакли{105} из Стамфорда, видел его рисунки и карты, беседовал с ним. Мистер Б. упомянул и другие труды об памятнике, однако, по его мненью, точка зрения мистера Стакли заслуживала наибольшего вниманья.

В: Значит, он стал разговорчив?

О: О да, сэр. Соловьем заливался. Признаюсь, его познанья впечатлили меня больше самого памятника. Затем он этак ненароком спросил, верю ль я в древние приметы благоприятных дней. Я не нашелся что ответить. Хорошо, сказал мистер Б., спросим иначе: назначишь ли ты премьеру новой пьесы на пятницу, тринадцатое число? Пожалуй, воздержусь, ответил я, хоть оно суеверье. Так скажут многие, ответил он, но они заблуждаются. Мистер Б. потянул меня за собой и указал на валун в полусотне шагов — мол, ежели смотреть из центра, в Иванов день солнце всходит точно над ним. Один ученый, имя его я запамятовал, сие подметил и заключил, что храм нарочно так устроен, чтоб в середину лета светило поднималось именно над той глыбой. «Знаешь, Лейси, — сказал мистер Б., — древние владели секретом, ради коего я б отдал все, что имею. У них был жизненный меридиан, а я свой никак не найду. Они обитали во мраке, однако ж имели светоч, а я живу на свету, но бреду вслед за призраками». «Однако прелестная цель, ради коей вы отправились в путь, — заметил я, — вовсе не призрак». Мистер Б. опешил, но тотчас улыбнулся: «Ты прав, я заплутал в дебрях». Помолчав, он продолжил: «Не странно ль, что мы с опаской входим в храм дикарей, ведавших то, чего мы не в силах постичь, пред чем даже великий мыслитель сэр Исаак Ньютон беспомощен, как дитя?» Я не понял, об каком тайном знанье он говорит, и мистер Б. пояснил: мол, речь об том, что Бог суть вечное движенье. А сие сооруженье — его первый планетарий. Известно ль мне подлинное названье сего каменного нагроможденья? Полчище Исполинов, пляска Гога и Магога. Местные верят, что в Судный день камни сии запляшут. Но и сейчас они кружат в танце, только мы сего не видим.

В: Как вы отнеслись к его словам?

О: Сказано было легко, сэр, будто в насмешку над моим невежеством. За что я ему попенял, шутейно. Он заверил, что речь его не таит издевки, в ней только истина. «Мы, смертные, — сказал он, — закованы в тюремные железы своих чувств и оттого краткий жизненный срок пребываем в слепоте, ибо для Господа время — одна сплошная вечность, мы ж подразделяем его на прошлое, настоящее и будущее, точно пьесу». Затем обвел рукой глыбы и добавил: «Ужель тебя не восхищает, что еще до возникновенья Рима и рожденья Христа дикари, воздвигнувшие сии камни, знали нечто, чего не могут постичь даже наши Ньютоны и Лейбницы?» Далее он уподобил человечество несведущей публике, коя не подозревает, что актеры произносят вызубренный текст, и тем паче не догадывается об существованье автора и режиссера. На что я возразил: уж об Авторе, сочинившем свою священную пьесу, мы определенно знаем. Мистер Б. усмехнулся и парировал: он-де не отрицает существованье подобного Автора, но просит оставить ему право сомневаться в нашем представленье об Нем, ибо мы скорее персонажи сочиненья, кои не ведают об своей вымышленности и мнят себя вполне реальными, не понимая, что, будучи сотворенными из несовершенных слов и идей, служат совсем иным целям. В нашем воображенье мы придаем великому Автору всего сущего человеческий облик, словно королю, кто и жесток, и милостив. Однако на самом деле об нем и его целях мы знаем не больше, чем об Луне иль том свете… Знаете, мистер Аскью, я уж хотел оспорить сей выпад, в коем слышалось презренье к нашей религии, но он вдруг оборвал беседу и поманил слугу, ждавшего неподалеку. «Стакли просил сделать кое-какие измеренья, — сказал мне мистер Бартоломью. — Дело весьма нудное, не хочу злоупотреблять твоим терпеньем».