Кентурион - Валерий Большаков

– Прочь! – прорычал Иути.

– Плесни мне! – сказал Сергий, протягивая чашку повару, и делая вид, что Иути – это песчаная блоха, замечать прыжки коей не в его правилах.

Длинный Иути растерялся даже. Видно, он был из тех, кто «держал зону», и теперь от него требовалось одно – доказать свое право на власть. Силой. Египтянин качнулся, и ударил Роксолана в лицо, растопырив пальцы – подлый прием уличной шпаны. Лобанов не стал уворачиваться. Перехватив руку, наносившую удар, он вывернул ее и сломал, одновременно совершая выпад правой в область печени. «Пробил» – Иути пожелтел, у него изо рта выплеснулась темная кровь.

– Р-разойдись! – заорал легионер.

Несколько надсмотрщиков заработали палками, расточая толпу. Подойдя к стонущему Иути, харкавшему вязкой кровью, римлянин брезгливо скривился. Пнув «пахана» по руке – египтянин завизжал, захлебываясь, – он убедился, что конечность сломана. Покачав головой – не работник! – легионер вытащил меч и проткнул Иути. Толпа безмолствовала.

Пинем с Маи ухватили «пахана» за тощие ноги с несоразмерно длинными стопами и уволокли прочь, пачкая плотную глину бурыми мазками. Сергий почувствовал мимолетное раскаяние, но тут же задавил в себе ростки милосердия и жалости – не время для чувств. И вообще, раньше надо было думать! Ясно же, что в шене госпиталя нет. Тут даже проще, чем в армии: «Не хочешь работать? Заставим! Не можешь? Меч в брюхо – и на корм птичкам…»

Лобанов внимательно оглядел мере – лица были злые, заморенные, равнодушные, трусливые, покорные. Он поднял взгляд – по стене ходили нубийцы с луками в руках. Обернувшись к повару, Сергий спросил:

– Чего ты ждешь? Ты мне налил?

Парнишка перепугался, пошурудил в котле черпаком и вывалил в Серегину миску полную порцию чечевичной похлебки. Поваренок, тонкорукий нубиец-малолетка с пузом, из которого выпирал пуп, поспешно протянул Сергию черствую лепешку. Лобанов сдержанно кивнул, и отошел к стене. Присел на корточки, и пошел наяривать угощение. Мере задвигались, зароптали.

– Соблюдайте очередь! – бодро рокотал Гефестай. – Не напирай! Котел большой, всем хватит! Эй, ты, – обратился кушан к повару, – тебя как звать?

– Ш-шедау 3-заика… – пролепетал тот.

– Отлично, Шедау! У тебя один черпак? Не-ет! Вон же еще один! А ну-ка… – обернувшись к толпе, он поманил изможденного иудея с клочкастой бородой и смешными пайсами. – Становись, тоже будешь наливать!

Тот поспешно занял рабочее место. В две руки котел опорожнили быстро. Мере разбрелись по плацу, приседая у стен, в короткой тени, или на солнце. Хлюпающие и чавкающие звуки заполнили шене.

Сергий доел варево, выскреб остатки разбухшей чечевицы огрызком лепешки, и отправился в угол, затененный навесом – там, воткнутые острыми донцами в песок, стояли амфоры с водой.

– Ну, вот, – бодро сказал Эдик, – как говорил мой дед Могамчери: «Теперь можно и с голодными повоевать!»

– А ты как? – спросил Сергия Гефестай.

– Честно? – прищурился тот. – Как говорил мой дед Семен: «Ни в голове, ни в заднице!»

– О! Золотые слова!

– Завалили всю посевную… – уныло проговорил Акун, подливая себе в чашку из амфоры.

– Пейте вино разбавленным! – хихикнул Эдик. – Не уподобляйтесь диким варварам!

– Не подхватить бы тут какую-нибудь палочку… – озаботился Искандер. – Палочку-скакалочку…

Грянул удар в кожаный бок барабана, и грубый голос мордатого проорал на весь шене:

– Строиться, птичья пожива!

Мере поспешно сбились в кучу, отдаленно напоминавшую отряд.

– Держимся вместе! – быстро сказал Сергий, и контуберний выровнялся, стал в одну шеренгу.

Открылась низкая дверь в стене, и мере потянулись к выходу. Их ждал долгий-предолгий день на солнце, в пыли и в поту, когда бронзовые инструменты делаются совершенно неподъемными, глаза застит красная пелена, а кнут надсмотрщика так и гуляет у тебя по спине. Ты вздрагиваешь от боли, но сил нет сдвинуться с места, и ощущения твои притуплены, и смертельное равнодушие медленно вытесняет из тебя волю к жизни…

За внешней стеной мере ждал конвой – добрая кентурия потных и раздраженных легионеров прохаживалась, подтягивая перевязи. Ни щитов, ни доспехов у них не было, но и облегченный вариант напрягал. Ни к мечу, ни к поножу нельзя было дотронуться – раскаленный металл жег. А походи-ка ты в шлеме, который горяч, как котелок, снятый с огня! Ходишь, а голова пухнет – варится в собственном соку, запекается, фаршированная мозгами…

– Выходим!

Растянувшись длинной колонной, мере пошмурыгали на работу – к тем самым террасам, что уступ за уступом спускались по стенам котловины к солончаку. Это был карьер, где издревле добывали красный и красновато-пестрый гранит. Тысячу лет назад, две тысячи, три… Ломали каменные глыбы, распиливали их, обкалывали, обтесывали. Тащили, надрываясь, гигантские заготовки под будущие статуи и обелиски, волокли к реке, грузили на громадные барки-катамараны. Вьется пыль над древним плитоломищем, и чего в той пыли больше – частиц гранита? Или размолотых человечьих костей?

Главный надсмотрщик, худой и надменный старикашка в длинной белой тунике, в белых сандалиях на толстой подошве и в широкополой шляпе, мигом распределил новеньких. Искандера, Гефестая, Регебала, Кадмара и Акуна он послал в тянульщики – волочить деревянные салазки для перетаскивания глыб камня, а Сергия, Эдика и Уахенеба приставил к бурильщикам, среди которых Роксолан узнал и «своего» ливийца.

– Вот линия разлома! – сказал главный резким и неприятным голосом, рукой показывая на тонкую белую полоску, оставленную зубилом. Полоска тянулась по всей поверхности огромного гранитного блока. – Через каждый шаг… – продолжил он, ступая вдоль разметки, и прикрикнул: – Ахми, отмечай углем!

Давешний ливиец проворно подскочил. Надсмотрщик шагал журавлем, а ливиец, сгибаясь в три погибели, ставил крестики там, где ступала нога в белой сандалии.

– Здесь будете бурить на глубину локтя! – проговорил надсмотрщик, морща и кривя лицо. – Ахми, Ахавер! Покажите этим!..

Ахми поднял с земли толстостенную трубу с перекладиной и с зубцами по торцу, прижал к месту, означенному углем, а смуглый Ахавер принялся охаживать трубку молотом.

– Вращай, вращай бур! – недовольно сказал надсмотрщик.

Ахми принялся вращать, Ахавер колотил своей кувалдой, и зубцы помалу врезались в твердый гранит, крошили его и перемалывали.

– Все поняли? – брюзгливо спросил надсмотрщик.

– Все! – заверил его Сергий. – Все будет хорошо и даже лучше.

– Без шума, без пыли, – поддакнул Эдик.

Главный надсмотрщик сделал удивленное лицо, да так и ушел, словно прийти не мог в себя от изумления.

– Держи, давай! – велел Сергий ливийцу, и отобрал у Ахавера его кувалду. Ахми взял, хмурясь, вставил бур в кольцевую канавку, и пошла работа. Да и весь карьер пришел в движение – непроглядная туча белой пыли постепенно заполнила котловину. Грохот и звон молотов, зубил, клиньев, скрип салазок, визг и скрежет медных пил, крики надсмотрщиков сливались в непрерывный глухой гул, противный уху и утомительный. Каменосечцы протягивали шнурки, прочерчивая линии разметки. Тянульщики влекли тяжелые блоки гранита, обмотанные веревками и укрепленные на деревянных санях. Передние упирались то спинами, то грудью в пеньковые лямки, задние подталкивали салазки рычагами.

Так минул час. Солнце поднималось все выше, опаляя землю и камни, покрытые черно-коричневым «пустынным загаром». Камням уподоблялись люди, чья кожа вплотную приближалась к оттенку темной бронзы.

Прошло утро. В полдень, в самый разгар, в накал тепла и света, зазвенело било, сзывая мере на обед. Люди, покрытые потом и пылью, бросали инструмент, и брели к солончаку, куда понурые ослики тащили тележки с едой и питьем. Облако пыли, поднятое с утра, медленно оседало, припорашивая волосы и землю, сеясь тонкой пудрой. Прах к праху.

– Обед аж из двух блюд! – натужно радовался Эдик. – Ячменные лепешки, похлебка из нашей любимой чечевицы, и корни лотоса! Ом мани падме хум!

Сергий первым делом набрал в свою чашку воды, и половину расплескал, пока донес до рта – так тряслись руки.

Доев скудный паек, Гефестай отошел на минутку, но вскоре вернулся, подманивая друзей:

– Сюда! Тут тень!

Благостную сень отбрасывал гранитный козырек, выступавший из скалы. Ноги в тени уже не помещались, но хоть головы не так пекло.

– Что делать будем, а? – спросил Искандер.

– Бежать надо! – рубанул Эдик.

– Как? – коротко поинтересовался Регебал.

– Я смотрел, – прогудел Гефестай. – В лагере кентурии полторы наберется…

– А нам этого за глаза хватит, – сказал Тиндарид.

– Но ведь легионеры только ущелье сторожат, я видел! – привел аргумент Акун.

– Ага! – раздался насмешливый голос откуда-то сверху. – В пустыню ход свободный!