Пустой дом Шерлока Холмса (сборник) - Антология

Я смотрел на Холмса, не отваживаясь поверить в то, что он мне только что рассказал.

– Майкрофт просил вас сделать то, о чем я думаю?

Холмс ничего не ответил, лишь пожевывал мундштук трубки и смотрел перед собой.

– Мы вышли на очень опасную территорию, Уотсон, и выбранный путь может оказаться далеко не из приятных.

Мы помолчали немного, и никому из нас не хотелось произносить вслух то, о чем мы думали. Шум дождя сливался с далекими выстрелами, и я отчаянно жалел, что мы не сидим сейчас на Бейкер-стрит. Потом Холмс повернулся ко мне:

– Так я и оказался здесь, Уотсон… Расследование показало, что шпион должен находиться где-то здесь. Приказы не могли идти прямо из штаба, потому что тогда было бы задействовано слишком много людей. Нет, шпион должен быть среди тех, кто эти приказы получает. Поэтому я замаскировался и пришел сюда.

Я почти не слышал его последней фразы. Германский шпион… в наших рядах, передающий информацию о передвижении войск и планах наступления. Он может обойтись Британии в тысячи жизней.

– Я могу чем-нибудь помочь, Холмс?

– Я был бы очень признателен за помощь. Мне удалось исключить передачу информации по телеграфу или посредством другой, более новой технологии. Последние две ночи я дежурил возле линии фронта, но пока безрезультатно.

– Тогда сегодня вечером я составлю вам компанию.

– Спасибо, друг мой. Давайте встретимся здесь около девяти часов. Может быть, вместе мы сможем остановить предателя и спасти Британию!

Остаток дня я провел помогая раненым, и число спасенных оказалось больше, чем тех, кто отошел в мир иной. Я почувствовал, что воспрял духом. Мысль о том, что мы с Холмсом снова будем преследовать преступника, на время скрасила тяготы войны.

Как только пробило девять, я выскользнул из церкви и пошел к тому месту, где оставил Холмса несколько часов назад. Он избавился от грима и теперь выглядел почти как тот Холмс, воспоминания о котором бережно хранились в моей памяти.

Мы шли в тени, вдоль деревни, приближаясь к линии фронта, и остановились на склоне холма, откуда было видно и деревню, и траншеи, скрывавшие тысячи молодых британских ребят, большая часть которых скорее всего уже никогда не увидит дома.

Некоторое время мы сидели в укрытии каменных гряд, наблюдая за голыми полями Фландрии. Больше всего той ночью мне запомнились крики раненых.

В каждой атаке огромное число солдат получало ранения, и генерал ежедневно отправлял сражаться новые тысячи. Это означало, что раненые оставались на поле боя, кричали от боли и звали на помощь. Но далекие стоны не нарушали жуткой, пустой тишины, висевшей в воздухе. Небо было непривычно чистым, и луна ярко светила на искореженный ландшафт, покрытый шрамами от бесчисленных артиллерийских залпов. Раньше эта земля была красивой, теперь не нужна была никому. Казалось, что на вывороченных серых глыбах никогда больше не появится жизнь. Вот какие мысли не давали мне покоя, пока мы сидели в засаде.

– Скажите, Холмс, оправдывает ли цель средства? Разве могут смерть и разрушение иметь цель?

– Возможно, какая-то цель в этом и есть, Уотсон, только нам не дано будет ее увидеть. Изуродованная земля и ужасы, с которыми вы сталкиваетесь в госпитале, потом будут использоваться в качестве символов. Они станут предостережением для потомков, напоминанием того, что война не годится в качестве средства удовлетворения чьих-то политических амбиций. Из пепла этой войны восстанет новый, честный мир. Вот ради чего нам стоит бороться, Уотсон. Не ради политиков Уайт-холла, а ради благополучия людей. Пусть из всего этого родится новый мир.

– На это можно только надеяться.

Внезапно Холмс подался вперед, вглядываясь в ночное небо, его лицо застыло и стало серьезным. Я попытался понять, на что он смотрит, но ничего не разглядел.

– Холмс? Что там?

– Ну конечно. Каким же я был глупцом!

– Холмс, что вы увидели? – Я понимал, что он меня не слышит. Даже в темноте я видел его задумчивый взгляд, – удивительный мозг этого человека был занят работой.

– Каким же я был глупцом! Уотсон, скорее! У нас мало времени!

Не успели отзвучать его слова, как мы понеслись прочь от холма. Уже не заботясь о том, чтобы оставаться в тени, Холмс бежал с быстротой, которой позавидовал бы человек вдвое моложе его, а его целеустремленность и вовсе не знала сравнений. Я с трудом не отставал от него, все это время не убирая руки с револьвера, который я держал в кармане.

Мы добежали до деревни за несколько минут, направляясь к той же церкви, из которой я вышел всего несколько часов назад.

– Холмс, что мы тут делаем? Скажите мне! Что вы заметили?

Холмс завел меня глубже в тень напротив церкви, так, чтобы мы видели вход.

– Я был глупцом, что не подумал об этом раньше, и, если бы ночь сегодня не выдалась такой ясной, я бы опять все пропустил.

– Я тоже смотрел, только ничего не увидел!

– Все произошло очень быстро, Уотсон, только когда она попала в лунный свет. Птица, Уотсон! Почтовый голубь. Должно быть, они выкрасили его в черный цвет, чтобы он был незаметен в ночи. А где голубиная возня не будет привлекать внимания?

– На церковной колокольне! Будь оно неладно, Холмс! Вы хотите сказать, что все это время предатель был у меня перед носом?

– Да, и надеюсь, мы его еще не упустили.

Нам не пришлось долго ждать. Не прошло и пяти минут, как большая дубовая дверь отворилась и оттуда спокойно вышел человек.

– Холмс! Это же генерал…

– Никаких имен, Уотсон! Даже шепотом. Тише, теперь мы должны за ним проследить.

Мы отправились в ночь вслед за ним, и он привел нас туда, где квартировался. Мы шли за ним, а я не мог оторвать от него взгляда. Это человек, который отправлял на смерть сотни тысяч невинных душ. Тот, кто, по моим убеждениям, радел о благе своего народа. Это предатель.

Возле дома генерала стоял часовой, но Холмс обошел здание и добрался до окна, в котором было выбито стекло. Мы стояли и смотрели на этот дом, зная, кто находится внутри него.

На лице Холмса отражалась внутренняя борьба.

– Должен признаться, Уотсон, я не знаю, что теперь делать.

– А почему мы не можем его арестовать? Да одно имя Шерлока Холмса будет достаточным основанием для возбуждения дела против него!

– Нет, Уотсон. Майкрофт был прав. Если об этом кто-нибудь узнает, последствия будут непредсказуемые.

Следующие мгновения тянулись целую вечность. Я не мог себе это представить. Шерлок Холмс – убийца…

– Но должен же быть иной выход!

Холмс глубоко вздохнул, а я отчаянно отказывался верить в то, что должно произойти.

– Позвольте тогда мне это сделать…

Холмс посмотрел на меня:

– Нет, Уотсон.

– Но он – мой командующий! А когда офицер идет на предательство, то плата за это – смерть. Простите меня, Холмс, но репутация героя должна остаться чистой.

Мы помолчали еще мгновение, и под тяжестью этого молчания замер и застыл воздух. Медленно, очень медленно Холмс кивнул.

Спустя два дня Холмс покинул линию фронта, а причиной смерти генерала сочли сердечный приступ.

Должно быть, я задавался вопросом о том, что руководило действиями генерала, потому что мне запомнился ответ Холмса:

– На этот вопрос сложно ответить, Уотсон. Возможно, он осознал, сколько человек отправил на смерть, и решил, что быстрее положить конец этой войне можно лишь помогая врагу. Душа – дело тонкое, и что в ней грех, а что добродетель, мы так до конца и не узнаем. Кто вообще может утверждать, что знает ответ на этот вопрос?

С. М. Вэйл

Поездка в Лондон

У меня не было причин особенно задумываться о деле до тех пор, пока я, сойдя с поезда на станции Юстон, не обнаружил у себя в кармане наистраннейшую вещь.

К тому времени, когда я получил известие о смерти отца в декабре 1887 года, я уже почти шесть лет жил в сонной шотландской деревушке. Там у меня появилась своя практика, находившаяся далеко от покрытых копотью дорог и отравленного воздуха, характерных для такой выгребной ямы, как Лондон.

Так вышло, что раз уж я был старшим из детей и единственным мужчиной, то хлопоты о семейном имуществе пали на мои плечи. Хлопоты эти обещали стать непростыми, поскольку отец никогда не держал бумаги в порядке. И дело уже было не в том, что мне приходилось бросить довольно доходную практику, чтобы разобраться в просроченных счетах и превышенных кредитах. Больше всего мне досаждал тот факт, что первое семейное Рождество, которое я хотел встретить возле теплого очага и горячо любимой жены Вайолет, я буду вынужден провести вдали от дома.

Однако, будучи женщиной упорной и настойчивой, Вайолет была так тверда в решении поехать со мной, что никакие аргументы с моей стороны не смогли ее остановить. Я же надеялся, что хотя бы один из нас будет избавлен от утомительных формальностей и встретит праздник за настоящим рождественским ужином с близкими людьми, рядом с разожженным огнем в камине. Однако моим надеждам сбыться было не суждено.