Зигфрид - Харри Мулиш

В целях моей безопасности в учреждении остался и тот служащий гестапо, но ему, видимо, приказали не говорить со мной ни слова. Он выводил на прогулку Штази и Негуса, так как мне не велели покидать мою комнату. Персонал — сама любезность, еда хорошая, но что все это значит, мне не объясняли. И хотя я знала, что Зигги в надежных руках у Юлии и Ульриха, я все равно о нем беспокоилась. Весь месяц моего заключения прошел словно во сне. Я либо листала старые модные журналы, либо слушала радио, одно трагическое сообщение за другим. Уже через несколько дней я перестала интересоваться, в чем я провинилась; сколько я ни думала, но в качестве объяснения я не могла придумать ничего, кроме того, что теперь мне приходится расплачиваться за то, что когда-то угодила в мрачный бастион абсолютной власти.

Но вот однажды меня позвали к телефону в кабинет директора и оставили там одну. Первым на противоположном конце заговорил Борман, затем я услышала голос шефа:

— Малышка! Произошло недоразумение! Сегодня же днем тебя заберут и доставят в Бергхоф. Но подготовься к ужасной вести. Случилось несчастье. Зигги мертв.

Мне показалось, что взошло солнце и сразу вслед за тем опустилась ночь. Теперь задним числом я припоминаю, что на несколько секунд я даже потеряла сознание. Я хотела что-то пролепетать, но он перебил меня:

— Ни о чем не расспрашивай. Я считаю, что это ужасно, но в последнее время происходит столько ужасных вещей, и сколько их еще случится! Мир — это долина слез. И смотри не вздумай вести себя в Бергхофе как мать, потерявшая ребенка.

Да, долина слез… но плакать я не могла. Приехав в Бергхоф, я узнала про несчастный случай, якобы случившийся на стрельбище, в это я не поверила ни на секунду; тут таилось нечто иное, ведь не случайно же меня заперли? И этот паинька Ульрих Фальк, как он мог такое совершить? Может быть, ему за это заплатили? И Юлия согласилась? Это просто не укладывалось в голове! Спросить у них самих я не могла, тем временем их уже перевели, мажордом Миттельштрассер клялся, что он не знает куда. В тот же день я попросила его показать мне могилу Зигги, но, когда мы очутились на кладбище Берхтесгадена, у него от удивления открылся рот. Указывая на землю у нас под ногами, он сказал: «Она была здесь, фрейлейн Браун, в точности на этом месте, я это как сейчас помню. Тут должны были еще поставить памятник». Может быть, он притворялся? Была ли могила? Может быть, Зигги до сих пор жив и сейчас находится у Ульриха с Юлией? Но нет, я видела, что удивление служащего непритворно. Мы отправились к заведующему кладбищем, но и в его картотеке не нашлось формуляра на Зигфрида Фалька. Я замолчала. Разумеется, они откопали его тело и сожгли. Так, словно его никогда и не было.

19. IV.45

Я постепенно начинаю терять надежду, что когда — нибудь смогу поговорить с Ади о драме, случившейся с нашим Зигги. Сколько нам еще осталось прожить? Неделю? Две? Может быть, поэтому он не хочет, а может быть, просто избегает этой темы, но ведь мы еще живы, пока еще мы живы!

Фельдфебель Торнов, кинолог Адольфа, сегодня утром, со своей Шлумпи отправляясь на прогулку в Тиргартен, сад, теперь превратившийся в площадку с торчащими там и сям обугленными стволами, попросил меня составить ему компанию; взяв Блонди, я согласилась и прихватила еще вдобавок Штази и Негуса. И это, несмотря на то что в последнее время Ади не разрешает мне выходить из бункера. Но тогда он еще спал и в худшем случае мог узнать обо всем от Раттенхубера, который отвечает за его личную безопасность, и то лишь потом. Блонди вначале не хотела идти и упиралась, не желала оставлять своих щенков одних. Умирающий город тонул в гари, смраде и пыли, прогулка не давала облегчения даже по сравнению с душной атмосферой бункера; правда, меня поразили голубизна воздуха и ветер на улице, по контрасту с мертвенным электрическим светом в подземелье. Возле Бранденбургских ворот горел отель «Адлон». Я была рада, что наконец-то могу закурить. Мне больше не надо бояться, что кто-то меня узнает, ведь никто не знает меня в Германии; но, впрочем, только пока — однажды все изменится. Грохот фронта снова стал слышнее, звук напоминал приближающуюся грозу, или нет, скорее рык доисторического зверя, который подползает, уничтожая все живое на своем пути. Прогулка длилась недолго. Стали взрываться гранаты, и нам с собаками пришлось поторопиться назад.

Теперь я опять под землей на глубине пятнадцать метров и должна признаться, что чувствую себя здесь уютней, чем на улице. Возвращаюсь к тому, на чем я остановилась вчера.

Вечером того же дня я созвонилась с родителями и, несмотря на воздушную тревогу, настояла, чтобы меня отвезли в Мюнхен. Лишь у них я наконец более — менее разобралась в том, что произошло. Родители были до смерти напуганы, когда обо мне столько недель не было ни слуху ни духу, а дозвониться в Вольфшанце им все никак не удавалось. Через несколько дней после того, как меня доставили в Бад-Тольц, явился офицер гестапо и забрал мою мать с собой в центральное бюро. Там до ее сведения довели, что комиссия СС по контролю за чистотой расы и происхождения выяснила, что у нее, Франциски Кронбургер, бабушка еврейка и что, следовательно, ее расовая чистота не абсолютна. Это стало ясно после изучения архивов отдела записи актов гражданского состояния деревни Гейзельхёринг в Оберпфальцзене, где она родилась.

Мои родители были потрясены до глубины души, но я не могла им сказать, о чем в ту минуту подумала: налицо был заговор с целью дискредитировать меня и Зигги. Выходит, что и я не чистая арийка и Зигги тоже. Откуда им было знать, что сын Фальков, расставшийся с жизнью в результате несчастного случая, был Зигги! Получалось, что в жилах у сына фюрера течет еврейская кровь! Что тут началось, настоящий ад! Я знаю его и могу себе представить, в какую ярость должно было повергнуть его это известие…

(Не иначе как сам черт строит козни — неожиданно погас свет. Я решила, что это настал мой смертный час, воцарилась кромешная тьма, словно внутри матки; с ручкой в руке я замерла, прислушиваясь к шорохам в коридоре и в комнатах Ади, по соседству с моими; когда с горящим карманным фонариком и набором свечей на пороге появился Линге, свет снова вспыхнул.)

Адольф Гитлер — отец хилого еврейского ребенка! Ничего страшнее нельзя было придумать, и он ни на секунду не задумался, как в таком случае следует поступить. Гретель вместе с Фегеляйном тоже могли оказаться втянутыми в катастрофу. Бедная Гретель, она была на третьем месяце беременности и вдруг выясняется, что ее ребенок не чистокровный ариец. Но правда ли это? Мама родом из деревенской семьи правоверных католиков, я воспитывалась в монастырской школе; ни о каких родственниках евреях никогда не было и речи. В полном отчаянии папа пытался добиться разговора с фюрером, но ему это, естественно, не удалось. К счастью, он вспомнил, что накануне женитьбы сделал официальные копии со свидетельств о рождении, своего и маминого, на случай, если вдруг они понадобятся при устройстве на работу или что-то в этом роде. Он отыскал их на чердаке в старой коробке из-под обуви, и фальсификация стала очевидна.

В этом деле могло быть замешано только гестапо. Но кто отдал приказ? И для чего? Кто мог бояться крошечного мальчишку? Но горше всего мне было от мысли, что Ади сам приказал казнить своего сынишку, в котором души не чаял. Как такое возможно? Я люблю его, но я его не понимаю. А сам он себя понимает? Задумывается ли он когда-нибудь о себе самом?

20. IV.45

Сегодня у Ади день рожденья — ему исполняется пятьдесят шесть. Кто этого не знает, тот подумает, что семьдесят. Наконец-то удалось немного побеседовать с ним с глазу на глаз.

Он встал в одиннадцать, и все сразу пришли его поздравлять, вся эта банда: Борман, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, Шпеер, Кайтель, Йодль. Они добрались к нам по туннелям из своих бункеров, расположенных под их министерствами и штаб-квартирами, отнюдь не лишняя предосторожность, ведь американцы снова прислали целую флотилию, тысячу летающих огнеметов, и целый час бомбы градом сыпались на бедный город. Несмотря на то что мы находимся на самом нижнем этаже и сверху над нами два метра земли и пять метров бетона, над головой у нас стоял треск и грохот, бункер трясло, и во многих местах с потолка сыпалась штукатурка. Геббельс считает, что это подарок наших противников ко дню рождения, чуть позже именинник получил вдобавок удары английских бомбардировщиков и обстрел со стороны русских — их артиллерийские снаряды долетают теперь до центра города. Не могу скрыть, что испытываю особую гордость, стоит мне подумать о том, что для того, чтобы хоть как-то унизить шефа, понадобились многомиллионные армии, гигантские воздушные флотилии и все эти бесчисленные жертвы. Какая женщина может похвастать таким другом? А ему самому все это кажется вполне естественным.