Катары - Роже Каратини

облачились в толстую одежду и кольчуги,

в стеганые жилеты, в звонкие доспехи.

Граф де Монфор прискакал вдоль берега [Тарна],

он спешил, высоко воздев льва на своем щите.

Его конь был убит на краю рощи.

Он упал. Еще немного — и в этот страшный миг он оказался бы в плену.

(ПКП, 121)

Бой продолжался до захода солнца. Наемники, защищавшие Муассак, подожгли подступную машину, но крестоносцы спасли ее из огня. До темноты было еще несколько попыток нападения с той и с другой стороны, затем, когда на город опустилась ночь, осажденные ушли к себе за укрепления. Тем временем Кастельсарразен, принадлежавший графу Тулузскому, сдался Монфору; точно так же поступили все соседние города, за исключением Монтобана, и — утро вечера мудренее — на рассвете горожане Муассака капитулировали. Монфор согласился принять капитуляцию на двух условиях: ему выдадут всех наемников, явившихся защищать Муассак, и жители города все вместе поклянутся на святом Евангелии, что отныне не станут больше воевать против католиков. После того как эти условия были выполнены, крестоносцы ушли и 8 сентября 1212 года направились к Монтобану.

12. ЗАВОЕВАНИЕ ГАСКОНИ И СОБРАНИЕ В ПАМЬЕ А) МОНФОР ВОЗВРАЩАЕТ СЕБЕ ГОРОД САВЕРДЕН (осень 1212 г.)

Покинув Муассак, граф решил предпринять осаду Савердена, города, прежде принадлежавшего ему и относившегося к Тулузскому диоцезу, но недавно в одностороннем порядке отказавшегося признавать его своим сюзереном, чтобы перейти к графу де Фуа. Надеясь вернуть себе этот город, он направил туда войско, с которым только что взял Муассак и которое стояло теперь в Памье, маленьком городке на Арьеже, в двадцати километрах от Фуа.

У Монфора были по крайней мере три веские причины предпринять этот поход: 1 ) перейдя под власть графа де Фуа, Саверден незаконно разорвал феодальные отношения, которые связывали его с Монфором; 2) все тот же граф де Фуа, владевший теперь Саверденом, пользовался этим, чтобы угрожать Памье, также стоявшему на Арьеже и расположенному на полпути между Фуа и Саверденом; 3) Монфору стало известно о том, что только что в Каркассон прибыло значительное подкрепление — эскадрон германских дворян-крестоносцев, — а стало быть, у него появилась возможность с оружием в руках отвоевать свои владения.

Другими словами, если граф де Фуа взял на себя ответственность за то, что между ним и «благородным графом» возник casus belli, то Монфор располагал свежими войсками для того, чтобы разрешить конфликт силой. Для Монфора это была идеальная возможность утвердить свое могущество и увеличить свои владения посредством законного завоевания новых земель в Гаскони в ущерб графу де Фуа, и даже сам папа не нашел бы что возразить против такого завоевания. И «благородный граф», позабыв, что Иннокентий III послал его в Окситанию не для того, чтобы сражаться с соперником, но для того, чтобы истребить там еретиков, вознамерился потрудиться ради собственной выгоды... и ради выгоды жены, честолюбивой Алисы, которая уже так и видела себя не только графиней де Монфор, но и графиней Фуа и графиней Тулузской.

Пьер де Во-де-Серне подробно описывает череду перемещений трех графов и их войск, готовых сразиться между собой (не следует упускать из виду, что города, названия которых мы будем приводить, расположены недалеко один от другого, и что известия от одного до другого доходили быстро):

— во время осады Памье несколько знатных германских крестоносцев прибыли в Каркассон, куда их привел вассал Монфора по имени Энгерран де Бов;

— граф де Фуа и граф Тулузский, потеряв Муассак, отступили в Саверден, который теперь и занимали;

— германские рыцари и крестоносцы, прибывшие в Памье, покинули этот город и поспешно направились к Савердену (должно быть, по зову Монфора, к которому и шли на помощь);

— узнав о прибытии этого подкрепления, граф де Фуа и граф Тулузский бежали из Савердена, без труда и без боя занятого Энгерраном де Бовом и его конницей, которые там и остались (также по приказу Монфора);

— тем временем граф прибыл из Муассака со своими собственными войсками, подошел к Савердену, убедился в том, что город занят, и один отправился в Памье за германским подкреплением, о прибытии которого его известили; войско же его тем временем продолжало двигаться к Отриву, расположенному неподалеку от Савердена, между Тулузой и Фуа: таким образом можно было препятствовать сообщениям врагов — графа Фуа и графа Тулузского.

Покончив с этими стратегическими предварительными действиями, «благородный граф» решил вторгнуться в земли графа де Комменжа, союзника двух других окситанских графов, и взять Мюре, «прелестный город», как пишет о нем автор «Песни о крестовом походе», на берегах Гаронны. Его жители укрылись в Тулузе, не преминув перед тем поджечь деревянный мост через реку, чтобы помешать крестоносному войску добраться до города. Тем не менее крестоносцы добрались до него — вплавь, с Монфором во главе, — и Пьер де Во-де-Серне восторженно и поэтически прославил этот подвиг («О подвиг, достойный вождя, о непобедимое мужество» и т.д.; АИ, 357).

Во время пребывания Монфора в Мюре его посетили местные прелаты, епископы Комменжа и Кузерана, которые посоветовали ему продолжить путь с целью возвратить в лоно римско-католической церкви ее заблудших овечек. В обмен на его услуги они предложили ему беспрепятственно получить большую часть гасконских земель. Графа не пришлось упрашивать освободить города и земли, принадлежавшие гасконским сеньорам-еретикам или к еретикам благосклонным, и с благословения местных епископов все это присвоить. Пьер де Во-де-Серне высказывается об этом определенно:

«Когда наш граф был в Мюре, его посетили епископы Комменжа и Кузерана, почтенные и богобоязненные люди [...]. По их совету и ходатайству граф и вошел в эту местность: они посоветовали ему идти дальше и без боя завладеть большей частью Гаскони».

(АИ, 358) Б) ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ В ПАМЬЕ (ноябрь 1212 г.)

В то время как северная Франция — благодаря тому, что Жорж Дюби удачно назвал «капетингским синтезом», начатым Людовиком Святым (1226—1270) и Филиппом II Августом (1180—1223), — постепенно шла к государственному единству, в Окситании в этой области еще не были сделаны и первые шаги — слишком сильны были личные интересы местных сеньоров; и весьма примечательно, что «благородный граф» в ноябре 1212 года собрал в Памье епископов и сеньоров из своих владений и владений своих вассалов, намереваясь навести порядок и спокойствие в мирских делах, как установила их в нравственной области христианская религия. Рассказ об его начинании в «Альбигойской истории» Пьера де Во-де-Серне в этом отношении особенно поучителен:

«В год 1212 от Воплощения [Рождества Христова], в ноябре месяце, благородный граф де Монфор созвал в Памье епископов и сеньоров своей земли, чтобы держать совет. Вот о чем шла речь: в крае, который граф завоевал и подчинил святой католической Церкви, надо было ввести добрые нравы, вымести прочь еретическую грязь, запачкавшую всю страну, насадить добрые обычаи, чтобы утвердить католическое вероисповедание, равно как и в мирских делах установить порядок и мир. Ибо с очень давних времен в этих краях свирепствовали грабеж и разбой. Могущественный здесь угнетал беззащитного, сильный — того, кто был слабее, чем он. Вот потому граф захотел предписать своим вассалам строгие правила и установить жесткие границы, которые им не позволено будет нарушать, чтобы рыцари могли достойно жить на определенные и законные доходы и чтобы и простой народ также мог жить под крылом сеньора, не сгибаясь под тяжестью беззаконных поборов».

(АИ, 362)

Для того чтобы установить эти правила, были избраны двенадцать человек: они поклялись на Евангелии в том, что своим знанием и своей властью составят такие законы, что Церковь будет пользоваться свободой, а положение в стране улучшится и упрочится. Среди этих двенадцати избранных было четверо священнослужителей (два епископа, Тулузский и Кузеранский, один тамплиер и один иоаннит), четверо рыцарей с севера Франции и, наконец, четыре южанина (два рыцаря и двое горожан), которые составили и утвердили приспособленные к нынешнему положению законы, которые давали гарантии Церкви, богатым и бедным. И то, что для составления этих законов были выбраны северяне и южане, было сделано преднамеренно.

На чем было основано это внезапное начинание, не предусмотренное миссией, коей был облечен Монфор? Граф был послан в Окситанию для того, чтобы manu militari[88] установить там церковные правила и порядок, но похоже, что этот человек, располагавший там практически неограниченной властью, попытался выйти за пределы своей миссии: провозглашая себя светской властью, правящей от имени папы, он теперь просто-напросто устанавливал собственное господство. Повсюду, куда Монфор приходил для того, чтобы покарать еретиков, он требовал от сеньоров, чтобы они дали ему клятву верности как своему сюзерену; за девять лет пребывания на юге Франции нигде, от Гаскони до Прованса, он не знал ни единой неудачи, и если ненависть, которую он внушал повсеместно, не проступает между строк «Альбигойской истории», то авторы «Песни о крестовом походе» ее прекрасно уловили... и не только они, но и король Франции Филипп Август. В самом деле, когда его сын Людовик[89], вернувшись из Окситании, стал расписывать в его присутствии завоевания и подвиги Монфора и его брата, король Франции произнес такие слова: