Донный лед - Борис Штейн

Легко перепрыгнув через канаву, подбежал к Зудину молодой изящный пес роскошного полосатого окраса - тигровый боксер. Не первый раз удостаивал он Зудина своим вниманием, но близко не подходил и к себе не подпускал отскакивал, погладить не давал. А погладить как раз очень хотелось, хотелось дотронуться до теплой, покрытой короткой шерстью кожи. Зудин был почему-то уверен, что кожа у боксера теплая, и поэтому ему нехолодно в такую стужу. Ему даже казалось, что от кожи отходит легкий парок. Зудин снял рукавицу, протянул руку. Боксер отпрыгнул грациозно и пружинисто, как настоящий боксер, взглянул на Зудина укоризненно, мотнул головой и потрусил, пританцовывая, прочь. Зудин тоже мотнул головой и, усмехнувшись, надел рукавицу. И одобрительно подумал: "Независимый!"

Зудин шел на узел связи, который назывался на их, связистов, языке дистанцией связи.

Зудин сам был когда-то радистом - в армии, и привык к словам "узел связи", и поэтому называл всегда эту самую дистанцию узлом.

Зудин шел на узел связи для того, чтобы лично договориться с начальником или с главным инженером о радиофикации общежития, которое находилось в двух шагах от узла.

Общежитие это, только что построенное и заселенное, было предметом тайной зудинской гордости: большое парадное крыльцо с наличником, крытый пластиком пол, водяное отопление, красный уголок и комната для настольного тенниса. Общежитием командовала Варька, и хоть не кончился еще ее законный декретный отпуск, она то и дело забегала - мальчугана накормит, убаюкает, оставит на Наташку - и в общежитие, чтобы ребята, не дай бог, с общего направления не сбились, с чистоты и порядка, чтобы не сбились в сторону грязи, беспорядка и разгула.

Общежитие никогда не пустовало. Дело в том, что на участке Холодная работали по неделям, и одна смена отдыхала целую неделю, и в обеих сменах было по нескольку холостяков, обитателей общежития.

Зудин хотел было проследовать прямо на узел связи, но пройти мимо общежития было свыше его сил, и он свернул на прочно и красиво сбитое широкое парадное крыльцо и в следующий момент уже снимал рукавицы и расстегивал полушубок, отдаваясь сладкому благотворному теплу. Из комнаты для настольного тенниса слышался веселый пластмассовый стук.

Навстречу Зудину по длинному светлому коридору спешила Варька:

- Герман Васильевич! Срочно позвоните в канцелярию. Я уже посылать за вами собралась!

- Что там еще! - ворчал Зудин, подходя к телефону. - Минуты не могут высидеть без меня!

Он набрал номер.

- Герман Васильевич, - раздался знакомый голос секретарши Светы, управляющий трестом к нам вылетел.

- В Нижний?

- Да, в Нижний вертолетом, а оттуда его надо забрать.

- Мой "уазик".

- Я скажу, чтоб ехал?

- Да.

- А ночевать?

- Заежка. Пошлите уборщицу, пусть сменит белье. Там никто сейчас не живет?

- Нет.

- Ясно. Посуда там... Чай, сахар, сигареты "Опал" - за мой счет.

- Герман Васильевич, а он разве не у вас остановится?

- Нет.

Зудин помолчал немного и добавил тихо:

- Нет, не у меня...

И положил трубку на рычаг.

Вот и все.

Вот и допрыгался.

Снятие.

Дохорохорился.

"Бульдозеристом пойду!"

Кого там бульдозеристом!

Глупо. Горько.

В башке завертелась старая какая-то песенка без начала, без конца:

Что же теперь мне делать?

Что же мне делать?

Мне так обидно-стыдно!

Чушь. Но что же действительно делать? Кому нужны деньги, кому слава, кому власть, кому бабы... А ему, Зудину, нужно, оказывается, не так много, но и не так мало: руководить передвижной механизированной колонной. Человек должен быть приставлен к своему делу. К тому, на которое у него хватает сил, способностей и охоты! Которое он охотно делает. Не каждому человеку удается найти свое дело. Не каждое дело обретает истинного своего хозяина. Бывает, разминается человек со своим делом, и всю жизнь ходит в неудачниках. Бывает, приставят к делу не того, и дело чахнет. Зудин не разминулся. Он слился со своим делом. И дело его, что ни говори, не чахнет. Нет, не чахнет.

А может, и не снимать его летит сюда управляющий? Нет, кого там - не снимать! Все же ясно... Агентурные сведения имеются. Приказик уже нарисовали. Но не положено подписывать, так сказать, воочию не убедившись. Ну, скажет, показывай, что у тебя. А что показывать? Пепелище на Джигитке? Зудин медленно шел по коридору - шапка на затылке, рукавицы под мышкой. За одной из дверей звонко цокал пинг-понговский шарик.

"Расхныкался! - сказал сам себе Зудин. - Расхныкался, паря!"

Он толкнул дверь и закричал, отчаянно швыряя в угол шапку, рукавицы, полушубок и пиджак:

- Ну, кто свою очередь уступит?!

Ему сейчас же дали ракетку.

Зудин легко выиграл партию и спросил!

- Ну кто там посильнее?

- Попробовать, что ли, - тихо сказал Генка Спицын, экскаваторщик и музыкальный человек.

- Давай, Спицын, - поощрил Зудин и улыбнулся, приоткрыв металлические коронки: - Давай, Генка!

Зудин играл хорошо. Он вообще был спортивный - ловкий и выносливый. В армии занялся боксом - дошел до второго разряда. Это не мало - второй разряд за два года. Потом-то некогда было заниматься регулярно: работа, курсы механизаторов, вечерняя школа, вечерний институт... Но всякие там любительские лыжи, волейболы, футболы и настольные теннисы - здесь Зудин мало кому уступал.

А вот Генке Спицыну уступил. И "мертвые" вытаскивал, почти с пола поднимал, и бил с размахом и с придыханием, а уступил. Уступил Генке музыкальному человеку, потому что у Генки была реакция, как у кошки, и скрытая, скупая какая-то техника - одним словом, он стоял почти неподвижно, еле шевеля ракеткой, и гонял Зудина по углам. Зудин старался, словно кубок проигрывал, - он всегда все делал старательно, и настольный теннис не был исключением. Пот лил с него градом. Он осклабился азартно, ударил что было силы и промазал. Досады не было. Но было большое желание выиграть.

- Ген, ты че делаешь? - кричали зрители. - Выиграл у начальника проиграл в жизни!

- Не забывай, из чьих рук кормишься!

Остряки не были слишком изобретательны, но и этих обычных в таких случаях шуток хватило для куража.

Зудину очень хотелось выиграть, но он проиграл. Потому что Генке ведь тоже очень хотелось выиграть, а играл он, конечно, лучше.

- А, черт! - в сердцах воскликнул Зудин, пропустив последний двадцать первый мяч. - Ну и силен ты, Генка! Ну погоди, я потренируюсь, еще доберусь до тебя!

И, наскоро одевшись, ушел распаренный, как после бани, блаженно улыбаясь и нехотя натягивая рукавицы на горячие руки. Через пять минут он входил в кабинетик начальника узла связи.

По неписаным правилам служебного этикета, Зудину следовало сесть в машину и поехать в Нижний встречать управляющего трестом. Зудин, однако, не поехал. Он представил себе, как они едут с управляющим в машине, и он, Зудин, отвечает на какие-то вопросы и, боясь впасть в заискивающий тон, говорит дерзости, и его несет как на вороных - с ним такое бывало. Одним словом, не поехал Зудин встречать управляющего, послал главного инженера, благо, главный в поселке оказался. Пусть молодой человек попредставительствует, может, завтра дела будет принимать, пусть привыкает. Да и начальство пусть знает, что Зудин не из тех, кто хвост заносит. За дело готов отвечать, пожалуйста, а встречи-речи - это не по его части. Так или примерно так думал Зудин, шагая домой по вечернему морозу, и ранняя луна висела на всегда чистом в этих местах небе, и казалось, что от нее, как от собаки, исходит легкий парок, будто луна дышит.

Ходьба успокоила Зудина. Ходьба всего его успокаивала. И он явился домой, как обычно, ровным, бодрым, уверенным в себе, и от уверенности в себе - чуть насмешливым.

Зудин все же думал, что управляющий, приехав, пошлет за ним, и спать долго не ложился, возился по хозяйству, стругал полочку для кладовки, чистил ружье, смазку менял. Однако за ним не приехали. В двенадцать часов он понял, что и не приедут, и спокойно лег спать.

Сон, однако, не шел, и это было все-таки странно, потому что был Зудин человеком неприхотливым, в смысле нервов прямо-таки железным и спать мог в самых невероятных обстоятельствах. Так, однажды он часа два проспал в вездеходе, в "атээлке", когда "атээлка" прыгала по бездорожью, форсируя ручьи, овраги и прочие складки земной поверхности. Зудин ездил тогда осматривать новый участок и вот на обратном пути заснул. Обмяк в креслице рядом с водителем, ухватившись, однако, за поручень, и уснул. Причем вследствие неровностей рельефа местности голова его так болталась, что водитель вездехода Кеша, Кешка-танкист, стал беспокоиться, как бы с головой что-нибудь не случилось, как бы не лопнула в шее какая-нибудь жила. Ему хотелось как-то придержать зудинскую голову, но руки его были заняты рычагами - дорога была более чем сложная. И Кешке оставалось только посматривать на болтающуюся голову своего шефа, причем посматривал он не только с опаской, но и с изумлением, потому что эта вышедшая из управления голова спала и даже умудрялась похрапывать...