Пёрышко (СИ) - Иванова Ксюша

Только закрыла - сон ли, видение ли? Словно себя же, сидящей на полянке вижу. Землянику собираю. А рядом... Рядом на траве мужчина лежит - в белой холщовой рубахе, штанах, да в сапогах дедушкиных. Руки сильные в разные стороны разбросал. Вот бы лицо его увидеть! Чтоб запомнить его, чтоб узнать, когда увижу. Но лицо его пеленой закрыто. Ну, и пусть - все равно пойму, кто он!  И вдруг... Словно рычит кто-то. А он, уже вроде как за спиной моей стоит, руки горячие на плечи положил и говорит шепотом - в самое ухо: "Ясна, проснись!" А потом исчезает, растворяясь в воздухе.

Глаза открываются, и вижу неподалеку - волчица скалится! Ох, меня угораздило! Да, как же так? Нет никого опаснее в лесу, чем волчица с малыми волчатами! Мать детей своих до последней капли крови защищать будет. Пошевелюсь только, угрозу почувствует - загрызет, и нож дедушкин достать не успею! Что ж делать-то? 

- Собачка, милая, я не трону тебя! И деток твоих не трону! Иди, иди, своей дорогой! ..- я говорила, говорила что-то еще, спокойным (насколько это возможно) громким голосом. А она уставилась мне в глаза своими - желтыми страшными! Видела, чувствовала страх и злость зверя, на меня нацеленные!  Прямо глазам больно стало! Но не отвела, не отдернула взгляд - выдержала, выстояла! Волчица медленно голову отвернула и легкой неспешной поступью в лес ушла...

А я тряпицу со зверобоем подхватила и тихонечко, стараясь не шуметь - вон из леса! На краю полянки остановилась, обернулась, окинула взглядом то место, на котором сидела только что, чтобы запомнить, где с любимым встретилась, где его так близко почувствовала. Знала, верила - скоро наша встреча! Предчувствовала ее! Не видела его еще, не знала, а уже любила всем своим сердцем.

***

- Дедушка, я волчицу в лесу повстречала!

- Ясна, да, как же? Чтоб одна больше туда не ходила! Только со мной! Понятно тебе, девочка!

- Дедушка, милый, да я уже взрослая! Мне уже двадцать первая зима миновала! 

- И что из того?

- Как что? Любаве восемнадцать всего, а ее уже сватают! Вон, вчера из деревни, что за рекой, сватов засылали! 

Я ведь и, правда, старая уже. Чудно так думать! Я себе старой-то не казалась! Да только одна я в деревне в таком возрасте незамужняя была. Подружек моих в пятнадцать-шестнадцать замуж еще повыдавали. А кто, чуть больше в девках задержался - ту за любого желающего, без разбору отец с матерью сватали, хоть и не мил был жених девке! Только меня одну не неволили. Были, были желающие, сватались! Даже Филипп - дурачок соломенный, приходил! Да, разве я пошла бы за кого низ них, если сердце своего единственного ждет? Ну, и пусть, что годы женские быстро проходят. Сколько будет нужно, столько и ждать буду.

Вот Любава жениха увидела и в обморок упала - страшный, рыжий, конопатый и нос - как у лешего - коряга! А она по Филиппу сохнет! Неужто, придется ей всю жизнь мучится? А что, если...    

Она же - красивая! А Филипп, он все выдумал, что я ему нравлюсь! Что если на Ивана Купалу заставить их через костер вместе прыгать? Как там девушки говорили, кто, держась за руки, через костер ночью в лесу прыгнет, тот век вместе жить будет. Да, только праздник-то прошел уж! Завтра староста в Изборск пшеницу повезёт - дань муромскому князю отдавать!  Значит, осень скоро! 

Вот бы со старостой увязаться, да бабушка никогда не отпустит, даже с дедом не пустила, когда он зимой сапоги в Изборск продавать ездил. Дедовы сапоги сам изборский воевода носит! Таких у нас никто делать не умеет!

5. Начало пути

Мои дружинники тоже не обрадовались тому, что княжич с нами поедет. Да, на решения князя - что могли возразить воины? 

Сказал им, чтоб обращались с ним так, будто он - просто мальчишка, учиться к нам в дружину приставленный. Спуску ему не давать! Звать по имени! Ни в чем не помогать!  Но и помнить, что после нашей поездки он снова княжичем станет - а значит, слишком-то не высмеивать,  не подшучивать - чтоб не припомнил потом.  

Отправил всех отдыхать - на рассвете выезжаем. Только Ярополка попросил чуть задержаться. 

- Какое мне будет задание, воевода?

- Ярополк, ты понимаешь, что будет, если вдруг с княжичем в пути что-то случится? Если ранен будет - еще ничего, князь пошумит-пошумит, да и отстанет, но если вдруг... - Я не договорил, ни к чему кликать беду, - не сносить головы нам всем. 

- Я понял Богдан. 

Он всегда все понимал  с полуслова. И выполнял лучше всех.

- Головой за него отвечаешь. Но так, чтобы в глаза не бросалось. 

- Будет сделано, воевода!

- Иди с женой прощайся! Как малец-то твой, пошел уже?

Ярополк  в лице поменялся. Из собранного, хмурого воина в мгновение превратился в молодого еще, доброго и ласкового отца и мужа. Знаю, что в жене души не чает, впрочем, как и она. На секунду засомневался, может, нужно было кому другому Бажена охранять поручить - слишком уж Ярополк домой стремиться будет, свою жизнь беречь. Но посмотрел в его лицо и решил, нет - этот все, как надо сделает! И он, как будто понял, что за сомнения меня мучают, сказал:

- Пошел уже, за лавку только ручонками держится.... Но ты, Богдан, не сомневайся, что ты велел мне - все выполню.

- Знаю. 

***

Мать, как всегда, суетилась по дому. На пороге замер, наблюдая за ней. Ведь не старая еще, а согнулась - жизнь нелегкая у нее. Отец - жестокий человек был - руку поднимал и на мать и на нас - детей. Кроме меня, еще двое у матери родились, да только девочка еще младенцем умерла, а мальчик в болоте утонул в отрочестве. Отец однажды из похода княжеского не вернулся - погиб в бою. Мать горевала, да только я не понимал, чего убивается - мучитель их исчез! Так и жили - никого из родных у нас во всем свете больше не было. 

Увидела. Села на лавку. Тряпицей глаза вытирает. Знал, что скажет. Всегда перед походом одно и то же говорила. 

- Ох, сынок, как жить буду, если не вернешься? Вот бы внучка мне - хоть забота была бы!

- Мать, снова ты за свое. Ты ж знаешь...

- Знаю, родненький, знаю...

- Ты мне хоть чужого какого привези. Может, сиротка встретится. Каждый день Бога прошу, чтобы избавил тебя от...

Замолчала. Конечно, в ее понимании - Бог един. Не верит в древних богов - ни в Перуна, и в Ярило, ни, что для женщины, вообще, не приемлемо - в Макошь. И Бог у нее особенный - добрый, милостивый. Думает, что если усердно просить его, то поможет. Но и не укладывается в ее голове, как и кто проклятье мое создал, если других, злых-то богов, нет. 

Я и сам часто задумывался об этом. Не знал, как правильно, а наставить, объяснить было некому. Махнул рукой - пусть все идет, как шло. Нечего мечтать о пустом. Пусть просит своего Бога, если ей от этого легче. 

Знал, что нужно отдохнуть - путь не близок, в дороге что угодно случиться может. Неизвестно, когда возможность еще представится. Съел все, приготовленное матерью. Улегся на лавку. А сна нет. Так и промаялся до утра почти под материн шепот - всю ночь на коленях со свечой зажженной простояла. Только задремал, петух уж кричит - пора!

Оделся. Только перепоясываться стал, мать веревку какую-то несет, а на ней - две палочки крест-накрест связанные. 

- Мать, что это? Зачем?

- Сынок, под рубахой не видно будет. Прошу тебя, надень!

Не в силах противиться просящему слезному взгляду, накинул на шею. Вздохнул тяжело, что как воины мои увидят! А ведь увидят-то! А, впрочем, по мне пусть равняются, а не я по ним!

Сам запряг коня, хотя мальчишка для этих целей у воеводы имелся. Не допустил, вдруг, что не так сделает - чтоб в пути лишний раз не останавливаться. Вот и дружинники собираются. Первым, как заведено,  Милорад прибыл. Коня в поводу привел. Кивнул, сел на чурбан, что возле ворот стоит. 

- Ну, Милорад, что будет?

Это - тоже традиция. Была у моего разведчика особенность одна - мог предугадать, чего в пути опасаться. Как он это делал, никогда не говорил. Да, я и не спрашивал.