Джулиан - Поль Монтер

– Дядя, – ласково положив свою ладонь на морщинистую руку старика, произнес Огюст. – Не сердитесь на Эрика, должно быть, он попросту не знает о слухах вокруг этого места. Это вовсе не его вина.

– А ты братец, стало быть, имеешь самые достоверные сведения? И что же нашептали монастырские святоши? – Насмешливо спросил старший брат, брезгливо ковыряя отвратительно приготовленное рагу.

– Насколько мне известно, – спокойно начал рассказ Огюст, сделав вид, что не заметил язвительного тона Эрика, – лет двадцать с небольшим назад в доме собирались отступники и служили черные мессы. – При этих словах он опустил глаза и торопливо осенил себя крестом.

– Если бы только мессы. – Проворчала кухарка, стоя рядом и сложив руки на животе. – Проклятые пытались вызвать нечисть из самой преисподней! И среди них было немало знатных сеньоров, поговаривают, что даже молодые девицы из тех, что обитают в веселых кварталах. Тьфу, мерзость какая! Видно, там царил настоящий разврат.

– И куда же они подевались, улетели на метле? – Недоверчиво протянул Эрик.

– Как бы не так! – Победно вскинув голову, воскликнула Аделаида. – По приказу епископа гвардейцы разом захватили всех прямо во время поганой службы. Некоторых сожгли на площади за колдовство, я сама ходила поглазеть на их гибель. Кого – то повесили или замучили до смерти в тюрьме. Словом, проклятое гнездо славно разворошили. И поделом, отступникам нет места среди честных людей!

– Хм, отчего же не сожгли сам особняк? – Все так же недоверчиво произнес шевалье.

– Вечно тебе нужно всем перечить! – Раздраженно ответил Буве. – Хозяин дома – иностранец, он попросту сдавал его внаем. Насколько известно, он даже не соизволил приехать. После этого случая желающих поселиться там не нашлось, проклятый особняк пустует много лет, пожалуй, сам его владелец давно о нем позабыл. А может, и помер, не оставив наследников. Да это не нашего ума дело, но если бы приют нечисти сгорел дотла, все жители заказали бы праздничную службу. Ладно, пора спать, свечи у нас не дармовые и не следует жечь их попусту.

Эрик бросил беглый взгляд на дядю, право слово, он совсем не чувствует к нудному старику ни любви, ни благодарности. Какой же потрепанный и унылый у него вид! Жалкие седые пряди старик прикрывал поношенным париком, что от времени свалялся, как нечесаный войлок, ходил по дому в старой залоснившейся куртке, бережливо снимая потертый камзол, который надевал, отправляясь по делам. Круглое лицо господина Буве было оплывшим и безвольным, глаза казались и вовсе бесцветными. Неужели через много лет сам Эрик станет походить на него? Ну уж нет, пока засиженное мухами тусклое зеркало отражало молодого человека с привлекательной внешностью. Черты лица Эрика были тонкими и изящными, кожа – нежной, густые волосы доходили до плеч. На нем чудесно смотрелась бы шляпа, украшенная пером и брошью. К тому же он был довольно высок и отлично сложен, в отличие от коренастого старика дядюшки, что походил на бесформенный тюк соломы, перетянутый посередине бечевкой. Но что проку от миловидной внешности, когда над твоей одеждой глумливо посмеиваются знатные сеньоры? В его жалком положении лучше было иметь совсем заурядное лицо. Тогда, пожалуй, к нему не приклеилось бы обидное прозвище. Однажды, зазвав юного помощника нотариуса под предлогом поручения, одна из знатных дам, томившаяся со скуки вдова, попыталась пофлиртовать. Но холодный надменный взгляд молодого шевалье мигом остудил ее любовный пыл, а брошенная сквозь зубы фраза, что у мадам не выйдет сделать из него комнатную собачку для развлечений, заставила сеньору в сердцах бросить ему вслед: «Смазливый голодранец!».

– Эй, свеча сейчас погаснет, ложись скорее, в спальне совсем прохладно. – Послышался голос младшего брата.

– Еще бы, повезло же угодить к такому скупердяю, как наш драгоценный дядюшка! – Злобно прошипел Эрик. – Я чувствую себя словно в склепе, неудивительно, если мы наживем чахотку.

– Святой Иезекил, братик, негоже так говорить о добром человеке. Он приютил двух сирот и долгие годы заботится о нас.

– Да отстань ты со своими нудными поучениями! От его заботы я скоро тронусь умом или лопну от злости.

Огюст присел на узкую лежанку брата и ласково погладил его руку.

– Эрик, дорогой, что случилось? Расскажи мне, что заставляет тебя страдать из – за каждого пустяка?

– Решил проверить на мне свои умения заговаривать зубы и представил себя в роли епископа? – Насмешливо бросил старший брат.

– Не говори так, я искренне люблю тебя и уважаю, ведь ты – единственный, кто у меня остался в целом свете! – Громким шепотом произнес Огюст, сжимая руку брата.

– Да, я знаю что ты действительно любишь меня, маленький наивный святоша, – смягчился Эрик. – Но уважать меня ты не можешь, я сам не испытываю уважения к себе. Пока не знаю как, но я добьюсь того, чтобы все, кто смотрел на меня свысока, станут ползать у меня в ногах, те, кто не считал меня ровней, начнут пресмыкаться передо мной…

– Ты так жаждешь богатства, дорогой брат? – Удивленно воскликнул Огюст.

– Богатства? Пожалуй, дело не в нем, хотя деньги занимают большое место в жизни. Я жажду власти, поклонения, признания и уважения, поверь, я вполне достоин этого!

– Эрик! Господь милосерден, я стану каждый день молить его о том, чтобы он избавил твою душу от эдаких грехов.

– Ну и заморочили же твою глупую головенку в монастыре, что греховного в моих желаниях?

– К прискорбию, но это действительно грехи: гордыня, тщеславие и властолюбие. От всего сердца я хотел бы, чтобы они не омрачили твою юную душу.

– Ах, маленький кюре, сделай милость, избавь меня от проповеди, ты еще не получил сан. Я вовсе не хочу с тобой спорить, расскажи лучше, как идет твоя учеба?

Огюст порозовел от радости и восторженно произнес:

– Вообрази брат, сегодня я получил очень интересное и сложное задание от самого настоятеля! Он сказал, что доверяет именно мне проделать работу.

– И что же это за дело?

– Ох, оно вызвано весьма трагичными событиями, утром в обитель приехали крестьяне и доставили останки погибшего священника, что нашли в лесу. Несчастный стал жертвой диких зверей, одному Господу ведомо, как он оказался один в лесу в такую пору. Мы честь по чести проводили беднягу в последний путь, но, разбирая обрывки облачения, монахи наткнулись на рукопись, которую погибший прятал со всей заботой и трепетом. К несчастью, листы намокли и кое – где совсем залиты кровью. Настоятель поручил мне разобрать написанное как можно подробнее, возможно там что – то важное, раз священник берег листочки у самого сердца.

– И ты так радуешься поручению? И впрямь, Огюст, твоя наивность сродни младенческой глупости. Теперь ты станешь портить глаза и сидеть, согнувшись, разбирая чужие письмена, эдак ослепнешь и наживешь себе горб. Нашел, чем гордиться. Скорее всего, там молитвы, а то и счета за уголь или провизию. Настоятель выбрал самого растяпу из всех и навязал тебе лишнюю работу.

– Неправда, – обиженно пробормотал Огюст. – Я горжусь, что господин настоятель дал поручение именно мне.

– Стало быть, ты тоже подвержен греху тщеславия. – Усмехнулся Эрик.

Лицо молодого послушника залилось краской до самой шеи, он смущенно замолчал и старательно осенил себя крестом.

– Должно быть, ты прав, дорогой брат. От всего сердца благодарю, что ты указал мне на мои ошибки и греховные мысли. – Пылко воскликнул он, и глаза его наполнились слезами.

– О, Господи, Огюст, какой же ты простофиля! Да я и не думал тебя упрекать, бедный мой брат, поверь, что ты единственный на свете, к кому я чувствую расположение. Ладно, давай спать, завтра мне вновь надо тащиться в проклятую контору. Хоть бы молния ударила в это паршивое место и мне не пришлось бы терпеть надутого индюка – хозяина.

Младший брат молча улегся в ледяную постель, натянув тощее одеяло до самого носа. Конечно, Эрик неправ – так говорить о хозяине, дающем хлеб, но теперь он счел себя не вправе осуждать старшего брата, лучше бы разобраться со своими прегрешениями.

Серый день в конторе господина нотариуса тянулся нескончаемо долго. Посетителей было мало, и служка за столом успел задремать. Эрик делал вид, что приводит в порядок бумаги, а сам упивался своими мрачными мыслями о несправедливости. В грязное окно виднелась улица, по которой то и дело проезжали нарядные экипажи. Он без ошибок мог сказать, чьи они и куда направляются. Вот карета графа Молиньяка, его сын со своим кузеном – ровесники Эрика, – наверняка отправились кутить в самом богатом трактире города. Вот экипаж Клермонов, молодой барон с сестрицей собрались в гости. Да в конце концов, нет проку перечислять знатных господ города и их отпрысков. И все эти молодые люди позволяли себе свысока поглядывать на него, отдавать приказания и помыкать, словно лакеем. А ведь они ничуть не умнее и не лучше, чем он.