Связанные звездами - Минни Дарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О-о, я только что вспомнила.
Хиллари выудила из своей объемной кожаной сумки номер «Звезды». Она выложила его на стол с таким видом, словно это было важной уликой в судебном разбирательстве.
– Кто это? – спросила Джейн, постучав наращенным ногтем по обложке. – Мы ее знаем?
– Это внучка той женщины, которая раньше держала магазин одежды за торговыми рядами Александрия Парк. Дочь младшего сына, того, который женился на этой… Я не знаю. На ком? Гречанке? Македонке? В любом случае я считаю, это просто нелепо. Ей всего пятнадцать, а она уже играет Джульетту в «Гайети». Я боюсь представить, что станет с ее учебой, – сказала Хиллари.
– Она красивая, – заметила Тэнзи.
– Конечно, – согласилась Джейн. – Ей же пятнадцать. Любая девчонка кажется красоткой, когда ей пятнадцать. Кроме уродин.
– Ладно, суть в том, – повысила голос Хиллари, – что я прочитала это только вчера. И сразу же подумала о тебе. Потрясающе в тему. О боже, я обожаю Лео Торнбери. Он всегда прав. Подожди, сама услышишь. Где же это? Водолей, Водолей. Вот. Послушай: «Водные знаки, в этом месяце вы окажетесь на перепутье чувств. Но какое же направление вам выбрать? Звезды говорят вам остерегаться притворной любви. “Если бы только, – мечтала Кэтрин Мэнсфилд, – можно было отличить истинную любовь от притворной так же легко, как мы отличаем съедобный гриб от поганки”. Вам следует прислушаться к тайному голосу вашего сердца и советам тех, кому вы больше всего доверяете».
Джейн подняла брови, изображая глубокую задумчивость. Затем, мрачно кивнув, вынесла Саймону Пирсу приговор:
– Поганка.
Тэнзи показалось, что ее с размаху ударили в живот. Те, кому вы больше всего доверяете. Хиллари и Джейн были подружками невесты на ее свадьбе, крестными матерями ее девочек. Они бы не стали ей врать.
– Неужели я была такой слепой? – спросила она тихим напряженным голосом.
– И вот еще вопрос, – спокойно продолжила Джейн. – Он когда-нибудь просил у тебя денег?
– Я действительно как-то раз погасила его долг по кредитке, – призналась Тэнзи.
– Он попросил или ты сама предложила? – уточнила Хиллари.
Тэнзи не могла вспомнить точно. Не совсем так. Он сказал, что с его стороны было бы глупо платить такие проценты, если бы был другой вариант. Но она сама спровоцировала его на эти слова, это точно. «Не беспокойся о деньгах, – сказала она тогда, – у меня их больше, чем я могу потратить». О боже, как это могло случиться?
– Кто предложил – неважно, Хилл. Одного того, что он рассказал ей о своем долге, для меня достаточно.
– Я просто не думаю, что он… притворялся, – произнесла Тэнзи. – Он не такой.
Она вспомнила, как в их первый раз из вежливости симулировала оргазм, а он остановился, взглянул на нее с лукавой улыбкой и спросил: «Разве настоящий не лучше?»
– Я уверена, что у него ко мне чувства, – настойчиво продолжила она. – Уверена.
– В этом-то и есть твоя проблема, душа моя, – заявила Хиллари. – Ты такая доверчивая. Ты ведь и с Джонатаном ни о чем не подозревала, да?
Как это могло случиться? Она не знала. Но знала, что в банк она тогда отправилась, вся сияя после оргазма, под ручку с Саймоном. Опьяненная. Она была опьяненной. И отправила ему несколько тысяч долларов. О боже, она такая идиотка. Тэнзи вспомнила обо всех тех женщинах в телешоу с затемненными лицами и измененными голосами, которые со слезами признавались, что по собственной глупости отдали все свои сбережения брачным аферистам из какой-нибудь Нигерии.
Тэнзи стащила отвратительное кольцо с такой скоростью, будто оно жгло ей палец, и положила на льняную салфетку. Три женщины разглядывали его, как ужасную аварию, с безопасного расстояния.
– Господи, – пробормотала Тэнзи, – я должна покончить с этим, да?
– Бедняжка, – вставила Хиллари.
– Выстави ему счет, – велела Джейн. – Пусть вернет все до цента.
В ответ Тэнзи Бринклоу вежливо улыбнулась.
Лен Магеллан – Водолей, скряга, проживающий в доме престарелых Святой Розарии, непримиримый атеист, страдающий болезнью Паркинсона, отец троих и дед семерых, любитель луковичек в остром маринаде – умирал. Смерть была у него внутри, сочилась из всех пор, окрашивая кожу в безжизненные оттенки коричневато-фиолетового и зеленого. Он чувствовал запах смерти в своем дыхании, когда, прислонившись бедром к раковине в отдельной ванной, пытался попасть зубной щеткой только в рот, а не в нос или подбородок. Он не верил в жизнь после смерти или в то, что придется расплачиваться за свои ошибки (он ни за что не назвал бы их грехами). Не верил в то, что воссоединится со своей умершей женой, как и в то, что они с Деллой будут сидеть рядышком в креслах-качалках, стоящих на краю облака, и умиротворенно поглядывать на земную жизнь их детей и внуков. Он верил в то, что его сознание однажды угаснет, а тело сгниет в гробу.
Каждый вторник к Лену приходила добровольная сиделка. Приходила не потому что он просил об этом, а потому что монахини, призраками скользящие по коридорам, заметили, как редко его навещает семья. Сиделкой была женщина средних лет с редеющими волосами и бейджиком, на котором было написано имя Грейс. Иной раз его тянуло сказать, что значок с таким именем весьма полезен перед ужином[41], но не хотелось заморачиваться.
У Лена вызывал отвращение вид розовой шелушащейся кожи, проглядывающей сквозь ее седеющие пряди. Для него то, как она старается с помощью начесов и лака скрыть залысины, казалось чем-то очень личным, и видеть это каждый вторник в одиннадцать утра совсем не хотелось. История с волосами раздражала его едва ли не сильнее, чем мягкое сочувствие в невыразительных серо-голубых глазах. Но он решил, что раз уж он сочувствует ее залысинам, серым шнурованным ботинкам, несексуальной фигуре и некрасивому лицу, то его сочувствие обнуляет ее сочувствие.
У Лена была привычка отгораживаться от Грейс телевизором. Чтобы показать, насколько ей здесь не рады, он хватал пульт от телевизора и трясущимся пальцем жал на кнопки в поисках «Магазина на диване». Тупые американцы, пытающиеся продать ему мазь от прыщей или тренажер для пресса, хотел показать он Грейс, ему более интересны, чем она и ее ханжеская болтовня. Хотя, если быть честным, он не знал, сколько ханжества в ее болтовне, ведь с ней ни разу не разговаривал. Она просто приходила каждую неделю и сидела с ним по полчаса, пока он смотрел телевизор. И при этом улыбалась так, словно одно ее присутствие приносит ему
