Двое из ларца - Владимир Болучевский

Гурский докурил сигарету, поднялся с пола, с удовлетворением отметив, что дрожи в ногах почти нет, снял куртку и стал рассовывать содержимое ее карманов по карманам камуфляжа. Все поместилось, даже фляжке нашлось место в большом кармане на бедре.

Затем он вывернул куртку наизнанку, черной подкладкой наверх, и тщательно свернул, сильно уминая пальцами податливую пуховую набивку. Получился небольшой черный сверток, который легко уместился под мышкой. Открыл дверь тамбура и заглянул в вагон – коридор был пуст.

Быстро прошел мимо закрытых купе к себе, достал сумку, засунул в нее куртку, еще раз выглянул наружу и, никого не увидев, пошел по коридору.

«Возле какого же вагона я их видел? – думал он, вспоминая толпу военных, которые усаживались на Хабаровском вокзале в поезд. – Где-то впереди вроде».

Перейдя в соседний вагон и не встретив никого по пути, он открыл ключом тот самый, запертый туалет, закрыл за собой дверь, поставил сумку на пол и достал из нее бритвенные принадлежности. С сожалением посмотрел в зеркало на ухоженные усы.

«Ладно, – решил в конце концов, – задница дороже».

Смочил холодной водой помазок, выда-вил на него крем и стал густо намыливать отросшую щетину и усы.

Когда, закончив бритье и спрыснув лицо одеколоном, Адашев-Гурский надел черную шерстяную шапочку, раскатав ее на уши, чтобы закрыть волосы, и взглянул на себя в зеркало, он сам поразился происшедшей перемене. Без привычных усов лицо изменилось удивительным образом.

«Может, так и ходить? – подумал было он. Нет, без усов неприлично. Без бороды еще – туда-cюда, но без усов…»

Выйдя из туалета и заперев его за собой на ключ, он пошел к голове поезда, переходя из вагона в вагон, и скоро оказался в плацкартном, где и нашел ту самую воинскую команду. Кто-то сворачивал матрац, кто-то укладывал на верхнюю полку уже свернутый, кто-то жевал, отстраненно глядя в черное окно, кто-то натягивал на себя бушлат.

Гурский прошел в середину вагона, присел за столик на боковое место, засунул сумку под ноги, взял оставленную кем-то затрепанную книжку без обложки, раскрыл наугад и стал размышлять, делая вид, что читает.

«Значит, все-таки прав я, Петя. Пасут меня. Не только нам эта трубка нужна. Все. С этого момента – все. Блин… меня же грохнуть хотели! Ни фига себе!.. Это ж, значит, от самого Питера мы вместе едем. Ну да, аэропорты, вокзал – везде толкотня, все на глазах, да и нигде там я и не тусовался, нырял куда– нибудь каждый раз. Они-то небось думают: нарочно, прятался. Им же невдомек, что я на стакане, что и сам не знаю, куда меня шарахнет в очередной раз. Пьяного же не вычислить. Пьяного Господь бережет. Я и из аэропорта вдруг сорвался без багажа, а только потом вернулся и тем самым наверняка их с хвоста скинул. И в кассах железнодорожных в последний момент билет поменял. Если они меня после аэропорта нашли, то опять потеряли. Но потом все равно нашли. Уж очень в поезде им меня достать удобно. И свидетелей никаких.

Только уж больно неконкретно они как-то… Могли бы по башке отоварить или и вовсе пером под ребро, а уж потом выкинуть. А они – пенделя и все. Почему? Отчего ко мне такое неуважение? Настолько крутые? Или наоборот, интеллигенты какие-нибудь сраные, грех на душу брать не решаются? Странно… К бабе чужой под юбку я не лез, чтобы меня по пьяной обиде замочить, случайная шпана у меня бы карманы прежде всего вытряхнула. Нет, это конкурирующая фирма, точно. Но все равно странно она себя ведет. Ладно, ясно одно теперь – глаз да глаз. Хотелось бы еще немножечко пожить.

Да и глупо было бы: интеллигенты или наоборот, они же сейчас уверены, что я где-то там, в сугробе отдыхаю. Живой, мертвый – не важно. Они же меня выкинули, дверь захлопнули да еще и на замок закрыли. Я же, по логике вещей, если и не насмерть, то уж руки-ноги точно переломать обязан. И если даже живой остался, то все равно никакая им теперь не помеха. Они расслабились. А мы – наоборот. Выходит, преимущество уже на нашей стороне. А было на их. А теперь на нашей. И хорошо. А на вокзале мы их сделаем. Это и к бабке не ходи».

Гурский скользнул глазами по странице раскрытой книжки:

«Раздевайся, сучка… Она принялась торопливо сбрасывать одежду, не сводя с него покруглевших от страха глаз. Уразумев очередной жест, быстро опрокинулась навзничь на постель, замерла. Вадим, не озаботившись снять сапоги и что бы то ни было еще, приспустил штаны, неторопливо навалился, медленно вошел и принялся охаживать ее…»

Приподнял брови и раскрыл книжку ближе к началу:

«Тут как раз начал ощущаться запашок – воняло, признаться, немилосердно. Все еще не справившись с растерянностью, они нелепо, неуклюже топтались возле нар, а понос никак не унимался, штаны, казалось, промокли насквозь, на пол уж вовсю текло и капало».

Раскрыл наугад еще в одном месте:

«…побежишь в милицию и станешь доказывать, что ты – видный шантарский бизнесмен, волею рока оказавшийся в роли бомжа…» Закрыл книжку, и отложил в сторонку. «Ба-атюшки светы… – подумал про себя. – Сколько иронии, сколько поэзии растворено в современной русской беллетристике».

Глава 29

– Комсомольск, подъезжаем, Комсомольск, – прошел через вагон проводник.

Окружающие, взяв в руки поклажу, потянулись к выходу в тамбур. Гурский, стараясь держаться в самой середине, присоединился к ним.

Вместе с зеленопятнистой, одетой в такой же камуфляж гурьбой военных он вышел из вагона и вошел в здание вокзала, на дверях которого болталась наполовину оторванная афиша выставки восковых фигур.

В самом низу афиши Гурский заметил написанный от руки жирным темно-синим фламастером адрес, но, стараясь не задерживаться, разглядел только: «ДК кораблестроителей». Название улицы было написано мельче, и, вынужденный идти внутри плотной группы, он его не разобрал.

Его спутники, очевидно, в большинстве своем знакомы между собой не были и поэтому, не обращая на него никакого внимания, молча шли вслед за старшим. Только один раз, еще при выходе из вагона, кто-то спросил, покосившись на его пустые погоны:

– А нам не сказали, чтобы без знаков различия… А чего ты без бушлата-то?

– Да здесь все, – ответил Гурский, кивнув на сумку.

– Не холодно?

– Свитер теплый.

– Ну, тогда-то что…

Выйдя вместе с воинской командой на привокзальную площадь, Александр незаметно отошел в сторонку и, взмахнув рукой, подозвал машину.

– Куда? – спросил водитель.

– ДК кораблестроителей.

– Садись.

Гурский сел на заднее сиденье и захлопнул дверь. Машина тронулась с места. И снова Александру неожиданно резануло глаз то обстоятельство, что водительское место пустое.

«Как же они так ездят? – подумал он. – А на обгон? Ведь справа же ни фига не видно. Это ведь жирафом каким-то надо быть…»

– Слушай, – спросил он водителя, – а там, возле этого Дома культуры, гостиница какая-нибудь есть?

– Прям рядом.

– Вот. Вот туда и давай.

Подъехав к гостинице и расплатившись с шофером, Гурский вошел в вестибюль и подошел к стойке администратора.

– Добрый вечер. – Он поставил сумку на пол.

– Здравствуйте.

– Поселиться у вас можно?

– А чего ж нельзя. Только вот, – женщина оценивающе посмотрела на него, – свободный у нас только люкс. А иначе – в двухместном. Там мужчина живет один.

– А женщина одна нигде не живет?

– Интересуетесь по женской части? – в глазах у нее появилась заинтересованность.

– Я?! – Гурский округлил глаза и жеманно потупился. – Что-о вы… Давайте, селите меня к мужчинке.

– Заполняйте, – администратор, растерянно отведя глаза, протянула ему бланк.

«Береженого Бог бережет, – думал Александр, поднимаясь по лестнице в двухместный номер.– Гостиница рядом с выставкой, может, и их сюда занесет. Не будут же они при свидетеле подушкой меня душить».

Глава 30

Разбудило Адашева-Гурского чувство голода.

В силу позднего, с точки зрения местного часового пояса, времени поужинать вчера ему так и не удалось. Но с завтраком придется повременить. Прежде необходимо было заглянуть на выставку и осмотреться.

Не скажешь же, дескать, ребята – вот у меня ваш муляж, а эта трубка – моего дедушки. Давайте меняться. Хоть, в общем-то, можно и так сказать. Но лучше все-таки подменить. И никаких разговоров лишних. Даже если застукают, всяко можно сказать, мол, любопытствую, хотел поближе рассмотреть, со своей сравнить. И забирайте свою дурилку, моя-то – настоящая. И все. И домой.

«Теперь дальше – надевать куртку или нет? – размышлял он, лежа в постели. – Могли в поезде на меня просто так напасть, случайно? Все-таки вряд ли. Просто так из поезда выкинуть? Из озорства, что ли? Я ведь ни с кем не ссорился, да и не общался даже, кроме Василича. Из купе вообще не выходил, и к нам никто не заходил, заглянул только кто-то однажды, и все. Ограбить меня не пытались. Нет, это за мной хвост из Питера тянется. Значит, ни через какую Москву они не полетели. А летели вместе со мной, тем же рейсом. А срисовали меня, конкурента, в аэропорту, когда я с Петром прощался. На меня лично кто указать мог? Только Ирина или брат ее, Виктор. Больше в лицо меня никто не знает, ну из тех, кому известно о моей причастности ко всей этой заморочке. А Петра? А Петра кто угодно.