Белорусские поэты (XIX - начала XX века) - Максим Богданович

В ОСТРОГЕ

© Перевод П. Семынин

Из Окружного бумаги прислали,Что после коляд назначается суд.А люду немало в остроге держали,И больше безвинные мучились тут.Был, правда, из банка панок вороватыйИ писарь, в подделке бумаг виноватый.И я тут сидел, а за что меня взяли —Ни сам я, ни судьи б о том не сказали.А писано так: «Уничтожен им знак…» —Колок на меже. (Был как сгнивший бурак,И чирьем торчал на загоне моем.)Его сковырнул я, наехав конем.А чтобы мне трубку палить без огнива —Костер разложил я на пахоте живо,Колок расщепив… И, посеявши гречку,Вернулся домой, завалился на печку.А утром, чуть свет, ко мне сотский стучит:«Скорей собирайся, урядник велит —Приехал и всех созывает на поле,Чего-то записывать там в протоколе».Пришел я, урядник на всех наступает:«Чья эта граница? — кричит, угрожает.—Кто знак самовольно спалил межевой?Сознайтесь! Когда учинен был разбой?»Урядник строчит себе… Я же смеюся:«Ох, страшно. Уж больно тебя я боюся!Знать, брат иль отец тебе этот гниляк,Что ради него ты усердствуешь так!Иль, может, один он и есть твой земляк?А может, он высших чинов нахватал:Исправник иль, больше того, — генерал?Приблуда! Вали-ка обратно живее!Дохнуть уж нельзя тут от вас, лиходеев!И все вы, как кол этот старый, сгниете,Народ же с родимой земли не сживете!Вас так же кобыла моя сковырнет —Не то что наедет, а только чихнет…»Сельчане хохочут, — мол, выкуси, гад! —Любой утопить бы урядника рад.А он, что скажу я, всё пишет и пишет,Еще переспросит, чего недослышит.Меня же такой тут задор разобрал, —А рядом, на поле, мой дядька пахал,—Я кнут его взял, половчей раскрутилИ трижды урядника сзади хватил.А он закричал: «Караул! Тут разбой!..»И вновь записал, торопясь как шальной,Вскочил на коня и — айда прямиком.Народ же от смеху аж плачет кругом.Смеемся себе сгоряча, невдогад:Урядник — начальник, не то, что наш брат.Неделя проходит, вдруг сотский несетПовестки: начальник нас в волости ждет.На тройке уж он прилетел со звонком,Вести будет дело под строгий закон.С зарей собрались мы, куда ж тут деваться!Мужчин два десятка и женщин двенадцать.Идти же нам надо две мили до места;Пошли, а зачем — никому не известно.Один говорит: «Верно, вышел указ,Чтоб лишние подати скинули с нас».Другой — что прибавят земли, а оброкОтменят, кто выплатить к сроку не смог;А бабы: «Епископа нам воротилиИ розгами выдрать панов присудилиЗа то, что всё продали немцам, враги,А сами залезли в такие долги,Что по уши в банках и кассах сидят,Бросают поместья, в Париж норовят;Леса все торговцам успели смести,Живут, только б день как-нибудь провести».

Но толком никто в это утро не знал,Зачем нас к начальнику сотский призвал.Явились. Начальник, действительно, здесь.Выходит в мундире, начищенный весь.«За что вы урядника вздули, ребята?Он еле, бедняга, добрался до хаты».— «За то, — отвечаем, — что жаден, пролаза,Яичницу любит, курей и колбасы;Особенно нюхать повадился в хатах,Где баба одна, а хозяин в солдатах;Свиньею пасется у нас в огороде,Гони его в дверь — в окно он заходит.Всё, что ни увидит в дому, — вымогает,Не то что в кладовку — в карман залезает.На поле столбец — и его ты не трожь.Того же не видит, где правда, где ложь.Знай пишет да всех обижает и злобит,И нам он — как кашель при тяжкой хворобе».Мы этак лопочем, а пан себе пишет,И жалоб он наших как будто не слышит.А после читает: «Такие-то людиПри службе урядника рвали за груди,Призналися сами — как, чем его били,И знали, что этим закон преступили,Что шли против власти, открыто грозились,Урядника кончить селом сговорились.Я ж, главный зачинщик, спаливший колок,Я в бунт мужиков неразумных вовлек,А значит, в острог меня надо упечь,Престрого судить и позорче стеречь».Начальник читает, а мне всё сдается,Что он над людьми и над правдой смеется:Равны пред законом и пан и мужик,Так чем же урядник, индюк тот, велик?Коль он тебя треснет — терпи и ни слова,Его ж не касайся, как Юрья святого.Так думалось мне, но случилось не так:Урядник на службе — то, брат, не пустяк,И ты с ним носись, как с болячкой какой,Он — это не он, он — артикул живой,Разделы, статьи и все своды закона!Мужик перед ним — всё равно что ворона.Сдавалось мне прежде: кто б ни был глупец —Пускай он вельможа, богатый купец,В мундире расшитом, в жупане ли новом,—Как был, так останется он безголовым.И нюхом такого почует собака,Везде ему будет «почет» одинаков.И присказка есть, что господь — не овца,Он метит и глупого, и шельмеца.Законы ж и думы простого народа —Что ночь и что день, что тюрьма и свобода.Вот этих законов понять я не мог,За то и попал арестантом в острог.И тут уж глаза мои всё увидали,Всё понял, как в царскую хату загнали.А ныне учить поведут меня в суд,Чтоб я уважал и начальство, и кнут,И столб, что гниет на меже у дорог, —Всё это навеки назначил нам бог!

ПОБЫВАЛ В ПЕКЛЕ

© Перевод П. Карабан

Раз, в день поминальный, домой возвращаюсьРовнехонько в полночь… а мрак непроглядный!Не то чтоб уж вовсе валюсь, но шатаюсьТо вправо, то влево, хвативши изрядно.Иду, рассуждаю: теперь нам раздолье,Иль при панах было более сладко?Считаю по пальцам: двенадцать до волиЯ прожил годов да при ней — три десятка,Приказчик там был, комиссар, старшина,Бурмистр, экономка, лесничий, паны.И в руки была им нагайка дана,И каждый охоч был до нашей спины…А нынче… Ой, что-то невесело вроде!Не больше ли с волею стало панов?Не больно свободно при этой свободе…Стал новых панов я подсчитывать вновь:Староста, сотский, писарь и дале:Посредник, урядник, асессор и суд,Съезд мировой, присутствие, сход…Аж волосы дыбом от ужаса встали,Аж пальцев не стало, чтоб кончить подсчет, —А как же без пальцев кормить этот люд?..Бреду я… как вдруг — провалиться мне! — тамНу точно покойный стоит эконом.Вгляделся я — он-таки, право, он сам:И стриженый ус, и нагайка при нем.Худой только — ребра все можно счесть, —Кожа да кости и белый как снег,Только на сердце пятнышки естьИ пятна на пальцах — видно, за грех…«Братец мой, — молвит, — братец Матей!Спаси мою душу из пекла,Вырви от подлых чертей,Чтоб вечных мучений она избегла!За двадцать пять лет, что в пекле томился,Грехи искупил, ото всех я отбился,Только один липнет к сердцу смолой,Пятном он чернеет несмытым:При жизни с твоей согрешил я женой,Да и ты ведь невинно был битым.Ох, спустись-ка со мной, зачерпнувши воды,Ты к нам в пекло, до самого дна,И прости уж, что встарь, когда был молодым,Мне твоя приглянулась молодка-жена.И водой ты на сердце мне брызни, Матей,Буду бога молить за тебя, за детей!»Заплакал я с горя, но зла к нему нет.Натерпелся и он; хорошо, хоть живой!Весь иссох на огне, превратился в скелет.«Что ж, взгляну я на дива, спущусь за тобой!..»И чудес же там, братцы, в том пекле! В котлеЧерти грешников варят в кипящей смоле,Тащат, рвут на куски, запрягают их в воз,Тянут крюком кишки, а зубами за нос;Рвут ногтями лицо, тычут в очи колом,Как сапожный товар, зачищают ножом.И кого же там нет? Там и пан и батрак,Эконом и мужик, генерал и солдат.А уж девок да баб — скажем так:Ровно втрое томится там, брат!Кто за что: бабы все — за язык, до одной,И у каждой язык — с полотенце длиной.Обдирает их нож, обжигает смола,Но очистить нельзя языки добела.Много там молодиц, изменявших мужьям,И красавиц, и сводней седых.Видел многих знакомых я там,Но уж я не затрагивал их.Мужики в небольшом там числе,И всё больше паны, кто богат.На тот свет, отстрадав на земле,Как по маслу уходит наш брат.А панам трудновато терпетьБез привычки… Так стонут, что страх!С виду пан — здоровенный медведь,Черт же в дышло запряг — и трах-трахВ хвост и в гриву! Знай хлещет кнутом,Морду крутит вожжами, за космы дерет,Только пыль по дороге столбом —Вихрем пан воз чертовский везет.Господа там и строят, и жнут,Подметают, пасут там свиней,А смолу точно мед они жрут,Натаскали уж горы камней,—В пекле надо им вымостить дно…Только проку и толку от них ни на грош;На земле от работы их горе одно,—Ну и там точно то ж!Из ксендзов-то, я думал, там нет никого,Только глядь — ан и ксендз тут сидит.Черт кругом обложил кучей денег его,Подпалил их, и ксендз вместе с ними горит.А другой там подвешен, да как!И сказать мне об этом-то стыд:Покраснел он от срама, как рак,Очи жмурит, как кот, и горит.И честит его баба, кляня,Так ругает, что слушать нет сил…Обругай кто-нибудь так меня,Я давно б его со свету сжил.Становой, старшина тоже тут.Этим деньги все черт соберет,Скрутит туго деньжонки те в жгутДа и в горло воткнет и колом пропихнет,Керосином польет их потом —И пылает тот жгут в горле жарким огнем…А народу там! Всякого званья и лет,Роду-племени всякого, всякого веку…Кто не жил на земле, лишь того там и нет,Не дай бог туда угодить человеку!Насилу пролез я в закут, где тяжкоМой эконом искупает грех,Черт и его гоняет в упряжке —Вспотел, бедняга, пить просит у всех.Я в лицо ему брызнул водой —Он обрадовался, как дитя,И так потянулся к чернильнице той,В которой я воду принес для питья,Что тут же исчезла вода моя вдруг.А сам эконом побелел, как дым,Расплылся, рассеялся паром вокругИ облачком тихо растаял седым.Не помню, как вышел из пекла того…Очнулся я в хате на печке уж днем.Все плачут кругом — не понять, отчего?Во мне ж всё горит и печет, как огнем,Трещит голова, ноют кости и тело,И нет больше мочи от жажды страдать.Напился и снова упал, помертвелый…Вот так довелось в пекле мне побывать!

СМЫЧОК