Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нисколько. – Навигатор скачивал информацию с камеры в комп. – Сейчас посмотрим, какова она вживе.
Комп выдал на экран предположительное изображение твари: плотное тело без головы, вместо ног – мягкая широкая ступня, и все это было прикрыто длинной складчатой мантией. Потом нам показали, как появляется спрятанная внутри башка: шар с плоской мордой выпрыгнул из тела, как мячик из воды. Морда приветливо улыбалась, но это явно были фантазии компа.
– А где у нее крылья? – спросил доктор Ливси. – Насколько я вижу, она летать не способна.
Мэй пообщался с компом, но тот крыльев не показал.
– Заместо крыльев – тряпки? – предположил Том. – Как расправит их, как полетит…
Посыпались идеи: антигравы, реактивный двигатель, паруса и прочая ахинея. Я вдруг ощутил страшную усталость и раздражение. Знать не хочу нелетающую тварь, которая чудом оказалась на крыше. И мне без разницы, сбил ее в небе лучемет или ее лебедками подняли с земли и здесь оставили. У меня Юна-Вэл в коме. Юна-Вэл умирает! А тут – бескрылая тварь с черной мантией…
Мэй передал на «Испаньолу» добытую информацию. Мы уже покинули город и летели дальше, и неспешное солнце пошло на закат, когда нас вызвал пилот Мелвин О'Брайен и попросил больше никаких тварей на борт не присылать.
– Почему? – удивился Мэй, которому Рейнборо сообщил о просьбе по интеркому.
– Без понятия. Мелвин был сильно расстроен.
Мэй вызвал по RF-связи планет-стрелка, но сидящий в одиночестве Грей ничего не знал.
Затем с нами связался Хэндс и дал координаты одного, как он выразился, красивого и безопасного местечка, где мы могли заночевать. Рейнборо рассказал ему про нелетающую тварь на крыше и странную реакцию «Испаньолы», но тут Хэндс был не судья. И, как сообщил наш пилот навигатору, Хэндс тоже был чем-то расстроен. Юна! Какая еще может быть у него беда? Стиснув зубы, я глядел прямо перед собой – на подголовник переднего кресла. Никому не покажу, как мне плохо. Чтобы не высказывались. И не заподозрили, что под биопластом скрывается женщина. Если она умрет, а мы останемся здесь, пусть хотя бы капитан Смоллет не узнает. Хотя бы этой боли избегнет…
Обещанная Хэндсом красота «безопасного местечка» была на любителя. Глайдер приземлился на каменистую площадку, окруженную мрачными каменными выростами, которые Рейнборо почему-то называл жандармами. Жандармы эти темнели на фоне выцветающего золотисто-розового неба и нагоняли тревожную тоску.
– Стражи порядка, – изрек осмотревшийся Хантер. – Если кое-кто надумает безобразничать, мигом к ногтю прижмут.
Лисовин принял это на свой счет и с жаром стал доказывать, что он – самый дисциплинированный и ответственный из всех лисовинов. Впрочем, он тут же выказал неповиновение отцовской воле, когда в нашем снаряжении обнаружилась двухместная палатка и мистер Трелони решил, что ее-то он и займет – вдвоем с Томом. Лисовин был возмущен до глубины души.
– Я лучше буду спать в глайдере. Да хоть на крыше. На голой земле. Где угодно.
В конце концов в большую палатку отправили непритязательную охрану. Мэй отпустил двусмысленную шутку, Джойс с Хантером заржали, а сквайр долго ворчал о распущенности молодого поколения.
В мрачном оцепенении, я дождался ужина, с трудом поел и спрятался в палатке. Хоть немного побыть в тишине, без чужих глаз и ушей, без идиотских высказываний сквайра и неловкого сочувствия доктора Ливси. Наедине с темнотой и мыслями о Юне-Вэл. Почему я не умолил Хэндса взять меня с собой? Я бы ему не мешал. Не стонал и не бился в истерике, а просто сидел бы возле Юны. Держал ее за руку, разговаривал с ней. Когда Крис Делл был в коме, он слышал, что говорилось в его каюте. И Юна-Вэл меня бы услышала… может быть. И я бы уступал Хэндсу место, когда он сам бы к ней приходил. И я бы притворялся, будто не вижу, как ему худо, и не показывал бы, как меня убивает ее медленная смерть…
Кто-то расстегнул полог моей палатки.
– Джим, проснись, – услышал я шепот.
Вспыхнул фонарик, луч нашарил мою сложенную одежду.
– Накинь что-нибудь, и пойдем в глайдер. Хэндс вызывает. – Это был Рейнборо.
Я прикрыл глаза, будто на мгновение умер. Все кончено? А может, Хэндс хочет позволить мне с ней попрощаться и надо спешить? Натянув штаны, я выскочил наружу. Рейнборо набросил мне на плечи свою теплую, с включенным обогревом, куртку и повел к глайдеру. С неба смотрели белые звезды; кабина была освещена, и светлое пятно лежало на усыпанной каменной крошкой земле. Сквозь мембрану на месте открытой двери тоже сочился тусклый свет.
Стиснув зубы, я забрался в кабину; сердце колотилось как сумасшедшее. Рейнборо встал за спиной, сомкнул руки у меня под подбородком. Это помогло, и я твердо сказал:
– Борт «Испаньола»-01, борт 02 вас слушает.
– Джим, – раздался ровный – слишком ровный – голос Израэля Хэндса, – когда ты был с Джоном в глайдере, что ты с ним сделал?
Рейнборо прижал меня к спинке кресла. Я бы и сам не выпал. Просто долго соображал, о чем меня спрашивают.
– Джим?
– Я просил меня простить и… – Мэй-дэй! У нас же все переговоры пишутся на кристалл памяти. Наплевать. – Сказал, что люблю его.
– Я спрашиваю: что ты сделал? – тем же ровным тоном повторил Хэндс. Показалось: сорвется и закричит, но пилот не закричал.
– Израэль, что там у вас? – не выдержал Рейнборо.
– Джон очнулся.
– Собака! – охнул Рейнборо. – Ты не мог сразу сказать?
Видимо, Хэндс не мог. Он и сейчас не стал больше разговаривать и прервал связь. А я изо всех сил вцепился в руки нашего пилота и лишь поэтому не заплакал.
Глава 6
Я проснулся, когда еще было темно, от знакомого посвиста: над площадкой снижался глайдер. Хэндс с Юной-Вэл? Я кинулся одеваться, но не успел. Глайдер приземлился на хрустнувшую под ним каменную крошку, и раздался голос пилота Мелвина О'Брайена:
– Вот и мы.
Кого он привез? Я вылез из палатки. У нас все спали, кроме Рейнборо. Оба пилота стояли у прилетевшего глайдера; свет из окон салона ложился на рыжие волосы Мелвина и делал их темно-красными.
– Привет, – сказал Мелвин, увидев меня. – Поздравляю.
– С чем?
– Ты вывел Сильвера из комы.
– Это не я, а Мэй. Он саданул из «стивенсона» по гадости в небе.
Risky fellows восприняли мои слова серьезно.
– Мне тоже так кажется, – произнес Рейнборо. – Не стало гадости, и всем полегчало – и
