33 лучших дыхательных упражнения из всех методик и практик - Мишель Блаво
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леонид шепотом напомнил мне, что о гиганте, уснувшем в пещере, и шла речь в недавнем ипсилоне Мессинга. Но кто он такой? Леонид напомнил, что, по версии Мессинга, это мог быть атлант или лемуриец, а с меньшей долей уверенности — не кто иной, как сам Будда. На Будду великан был похож мало, двух же других мы не видели, а потом судить не могли. Что поражало — так это его размеры.
Тем временем Леонид, с опаскою поглядывая на гиганта, приблизился к нашему Петровичу и очень осторожно потряс его за плечо. Действие это не получило ровным счетом никакого отклика со стороны Петровича — не шелохнувшись, тот продолжал сидеть все в той же позе со счастливыми глазами, лучезарной улыбкой и ровным глубоким дыханием. Тогда мы вместе стали трясти Петровича — уже не столь нежно, как сделал это Леонид. Но что бы мы ни делали, Петрович продолжал спать с открытыми глазами. Тогда-то и решили мы, что я останусь возле нашего друга, а Леонид направится назад за Мессингом и Блаво, чтобы как-нибудь, всем миром вытащить Петровича наружу. Вдвоем-то нам явно было не справиться — не поднять спящего Петровича.
И вот я осталась одна. Вернее, не одна, конечно, но как бы и одна, потому что оба моих улыбчивых соседа по пещере были не в счет, они синхронно и ровно дышали… Мое дыхание было отнюдь не таким ровным, как у них. Неровное дыхание… Что-то уже я слышала о нем. Но где? Когда? Опять одни загадки.
А Леонида с Мессингом и Блаво все нет… Когда же они придут? То, что произошло дальше, можно было бы объяснить тем, что в ожидании товарищей я задремала и увидела сон. Могло это быть и видение, вызванное тем непростым воздухом, каким была заполнена пещера. Но я уверена, что все это время я оставалась собой и только собой. Я себя контролировала.
Вот что произошло. Воздух, и без того влажный, в один миг как-то сгустился, сделался словно туман. И в этом тумане я отчетливо услышала незнакомый мне голос и сразу же поняла, что говорит тот самый улыбающийся гигант. При этом сам он оставался неподвижным, неподвижным было и его лицо, губы не двигались тоже. Но это была его речь, хотя вероятно, что звучала она только в моем сознании. Великан сказал:
— Не бойся своего неровного дыхания, а бойся часа, когда дыхание твое станет ровным. Тогда и останется тебе только улыбаться. Неровное дыхание — это любовь. Если неровного дыхания нет, то нет и любви. А мир без любви — это не мир. Без любви жить нельзя, можно только сидеть и улыбаться этому миру. Много веков прошло с тех пор, как я любил. Было это в дальних землях к западу отсюда, откуда я родом. Прежде дышал я ровно, но случилось так, что встретил однажды существо столь прекрасное, что не смог уже больше ровно дышать. Я полюбил так, как никто никогда на этой земле никого не любил. Был ли я счастлив? Думаю, был. Хотя понял это только потом, когда неровное дыхание навсегда утратил. Но до этого в течение полугода дышал я неровно к той, которую любил. Однажды подул страшный ветер-чародей и унес любовь мою в дальние края восточные, в земли хмурые. Дыхание мое сделалось с того часа еще более неровным, чем было прежде. И отправился я на поиски своей возлюбленной по следам страшного ветра-чародея. Дошел я до моря великого, и стал я это море великое переплывать, ибо жил я прежде в такой стране, где даже младенцы не боятся воды и могут долго-долго находиться в ней. Плыл я по морю несколько дней. И помогало мне плыть дыхание мое неровное. Любовь моя вела меня за собой и за страшным ветром-чародеем.
Потом шел я по пустыне, шел месяц, другой. Показались, наконец, на горизонте горы. Я знал, что к этим горам мне и надо идти, ведь туда — на эти снежные вершины — унес ветер-чародей мою любовь. И дыхание мое неровное помогало мне взбираться по скалистым тропам, переживать жару и лютый холод, наступавший ночью. Был я уже близок к тому, чтобы вновь обрести свою любимую, потому что рядом было логово страшного ветра-чародея. Но цели своей я не достиг, и все на этом свете потерял.
Оказался я в этой пещере много веков назад. И неровное дыхание мое улетело навсегда, а пришло ко мне дыхание ровное. Вместе с ним пришла улыбка. И вечный сон наяву. И теперь так будет всегда, потому что нет уже на этом свете моей возлюбленной, а без любви нет и неровного дыхания. Ничего нет, ничего… Радуйся своему дыханию неровному, ибо это знак любви. Тот, кто живет по любви, тот живет по-настоящему. Тот, кто живет без любви, — спит. Даже если улыбается он, даже если глаза его открыты, даже если кажется ему, что он счастлив, — все равно он спит. Так проходят дни, недели, месяцы, годы… Так проходят века.
Я сижу здесь, улыбаюсь и сплю, потому что любовь моя ушла много веков назад; ушла туда, откуда никто никогда не возвращается. С той поры дыхание мое сделалось ровным. Но бойся, бойся ровного дыхания, а любовь свою в себе приумножай. Только так и будешь счастлива, что живешь на свете этом. Дышишь — значит любишь. Люби!!!
Гигант продолжал улыбаться и ровно дышать. Но каким же после речи великана опасным и даже ужасным казалось мне это ровное дыхание! Как коварна и зла была эта улыбка! А что же Петрович? С ним-то что будет? Почему он дышит так ровно? Ведь есть же Алексия, которую он любит. Я твердо знаю, что любит. Есть Колька и Полька — их с Алексией любимые близнецы. Неужели все это теперь не держит Петровича в нашем мире?
Я была искренне обеспокоена судьбой моего товарища. Но что делать? Ответа на этот вопрос я не знала, хотя теперь знала, что произошло и с великаном, и с Петровичем…
Наконец из узкого коридора, в котором некоторое время назад исчез Леонид, послышались торопливые шаги. Как же счастлива была я, когда увидела здесь — в этом царстве ровного дыхания и коварных улыбок — таких близких мне Рушеля Блаво, Мишеля Мессинга и, конечно, Леонида…».
Гигант и Петрович
Настя Ветрова, как видите, подробно описала в дневнике все то, что произошло с ней в пещере, в которой исчез Петрович. Теперь снова роль рассказчика возьму на себя я, Рушель Блаво. И начну с того момента, когда Леонид привел Мессинга и меня в большую залу под землей — в ту самую, где сидели друг напротив друга улыбающийся гигант и улыбающийся Петрович. Мы невольно остановились, когда в свете фонарей увидели эти улыбки. Были они вроде бы и счастливые, и какие-то странные, даже пугающие. Знаете, так бывает, когда очень старый клоун наносит на свое морщинистое лицо яркий грим; лицо становится веселым, но если всмотреться в него, то делается жутко. Глаза гиганта и Петровича тоже были неоднозначны: в них были и радость, и скорбь, и восторг, и грусть, и свет, и печаль…
С минуту, а то и больше рассматривали мы эти живые статуи. Первым заговорил Мессинг:
— Коллеги, нам предстоит разбудить Петровича, избавить его от этих чар. Думаю, вы согласитесь со мной, что сейчас мы имеем дело именно с чарами.
— Совсем необязательно, — возразил я, — на мой взгляд, перед нами, Мишель, тривиальное нарушение системы дыхания, приведшее в итоге к забытью, сродни гипнотическому. Но даже и не принципиально, чары это или воздействие воздуха. Ясно одно: здесь нам Петровича не реанимировать при всем желании. Его надо вытаскивать наружу и там будить.
— Согласен с вами, Рушель, — сказал Мессинг. — Воздух этой пещеры таков, что для того, кто глотнул его сверх меры, возвращение к нормальной жизни возможно только в обычных условиях на поверхности земли.
— А с великаном что делать? — вмешалась Настя, которая к тому моменту знала уже его тайну любви.
— А что нам до великана? — вопросом на вопрос ответил Леонид.
Тогда Настя и рассказала то, что услышала, пока Леонид ходил за нами наверх. Мы все задумались. Ситуацию взялся разрешить Мессинг:
— Одно могу сказать твердо, коллеги: трогать этого гиганта нельзя, поскольку не нами обращен он в это состояние. К тому же великан наш все-таки своеобразно, но счастлив…
— Простите, — перебила Мессинга взволнованная Настя, — но тогда получается, что и Петрович по-своему счастлив. Вон как улыбается! Нам что же — и его спасть не надо?
— Настенька, душа моя, — стал успокаивать девушку Мессинг, — с Петровичем совсем другое дело. Этого великана никто давно уже не ждет, тогда как нашего Петровича ждем не только мы. Его ждет любовь, ждет неровное дыхание — то самое, о котором вы только что говорили со слов пещерного гиганта. Это означает, что мы все сейчас должны сосредоточиться на том, чтобы, во-первых, вытащить Петровича на поверхность. Во-вторых, найти способ вернуть нашего друга к его прежнему состоянию. В-третьих, коллеги, и это самое, пожалуй, важное для нас сейчас, нас ждет путь домой.
— Как? Уже домой? Так скоро? — эти вопросы задавали мы все.
— Да, коллеги, именно сейчас нам пора возвращаться. Поясню. Дело в том, что задачу свою мы выполнили: Леонид исцелен!
После того как Мессинг торжественно произнес это, мы с Настей посмотрели на Леонида, а тот согласно кивнул. Однако я не мог не напомнить: