Острова объяты тьмой (СИ) - Лангрейн Тори

— У меня в любом случае столько не найдётся, — хмыкнула Аня, принимаясь разбирать по разным кучкам сваленные на землю драгоценности.

— Я бы… — начал было Тим, но взгляд её внимательных карих глаз вновь напомнил, как они на самом деле могут смотреть, когда действительно ненавидят. И с очередным волевым усилием парню пришлось затолкать в себя едва ли не сорвавшееся с языка «мог подарить».

Аня бы его за такую фразу четвертовала тут же. Как однажды едва ли не оторвала метафорическую голову за полученную на один из дней рождения электронную книгу. Да, та была сделана на заказ и стоила (по словам Анны) баснословных сумм, но Тимуру подумалось, что двадцать пять — довольно значимая дата для обычного подарка. Поэтому он заморочился, долго выбирал, рассматривал варианты, пока в голову не пришёл самый простой из ответов: Аня ведь любит читать и частенько жалуется на всё растущие ценники у обычных бумажных книг, поэтому пользоваться электронной, хотя бы в тех случаях, когда тратиться на томик какого-нибудь проходного бестселлера нет никакого смысла, ей будет гораздо удобнее.

Он оказался прав, но вместе с искренней благодарностью все равно получил порядочную трепку за «такой дорогущий подарок».

Ничего в нём, в общем-то, дорогого не было. Дороже он ценил их общение. И хотел бы, правда хотел подарить ей что-то красивое, потому что сама она была очень красивой. И не только внешне.

Хотя внешне, безусловно, тоже…

Стараясь не представлять, как на Анином теле перетекал бы легчайший шёлк нежного жемчужного оттенка (при мыслях о ней в голове почему-то возникал именно такой цвет), Тимур вдруг пришёл к выводу, что беседа эта для него превратилась в подобие какого-то дичайшего испытания. Где ему ничерта нельзя, а хочется столь многого… Он сделал глубокий вдох, а затем попытался найти компромисс между своими желаниями и той хрупкой гранью, где их хоть как-то можно реализовать, не навредив чужой гордости.

— У меня есть здоровенная такая льняная рубашка, — проговорил Тим. — Она, правда, старая, но совсем не жаркая, и на теле вообще не чувствуется. Если хочешь, я могу притащить.

— Мне уже стыдно тебя раздевать, — улыбнулась Аня в ответ. Тут же поняв, что ляпнула, она со смешком прикрыла рот ладонью и пробормотала: — Пф-хах, прости, прозвучало, конечно…

— Ну, — замялся Тимур, — в твоём духе.

— И не говори.

— Так что? С рубашкой?

— Да, давай, — согласно кивнула девушка. — С удовольствием её надену.

***

На песчаной гальке у скал они просидели довольно долго, почти до чернильных сумерек и потемневшего океана у ног. Побрякушки уже давно были разобраны на тематические (как выразилась Аня) кучки, и те, что выглядели на её взгляд «дорого-богато», оказались самым бесполезным хламом, который и подарить то кому-нибудь будет стыдно. Его решили оставить птицам. Те, пёстрые и нагловатые, заглядывали в свою пещеру пару раз, но, завидев людей, тут же с громкими возмущенными криками улетали прочь.

— Тайник они перенесут, — высказал Тимур догадку, когда очередная любопытная птаха прошмыгнула мимо скалы. — Или устроят диверсию.

— А эти калонги их не гоняют? — спросила Аня.

— Днём — нет. У них вроде договоренности по дележке территории, с учётом того, что птицы заняли пещеру первыми.

— В жизни бы не подумала, что на таком маленьком клочке земли может происходить столько событий разом, — улыбнулась она. — У тебя здесь вообще бывают спокойные деньки?

— Покой нам только снится, — смешливо отозвался Тим. — На самом деле у меня обычно очень тихо.

— Я заметила.

— Просто кое-кто вносит сумятицу.

Анна с удивлением взглянула на него. Слова были столь знакомыми, столь близкими ей самой, что хотелось узнать, откуда Тимур взял их? Где они оба могли такое слышать? Но собеседник не торопился с ответом. Смущенная, полная лукавства улыбка скользнула по его губам и тут же растворилась, когда Аня с тихим напевом заговорила:

— Входила в алые воды

вносила с собой сумятицу

какие твои годы?

и кто же за них расплатится?..

— Давненько я не слышал твоих стихов, — негромко отозвался Тимур.

— У меня есть новые.

— Прочтёшь?

Анна пожала плечами, неопределенно и как-то неловко, насколько вообще могла сделать это лёжа на спине. Когда они решили побыть здесь ещё немного, она устроилась у самой кромки воды, да так и осталась чувствовать кожей каждую набегавшую на берег просоленную волну.

Тимур всё это время сидел рядом не шевелясь. Ловил её мимолётные, брошенные снизу вверх взгляды и изредка нарушал тишину меж ними короткими фразами, что приходили на ум.

— Море и беды, — пробормотала Аня.

— Что?

— Море и беды. К славе

гордо чернеет стяг.

Древко твоей победы

сточено на костях.

Что ты застыл?

Сражайся.

Доблести стон лови,

Богу устало кайся.

Вновь зажигай огни.

— Красиво, — улыбнулся Тимур. — А что с огнями?

— Читал Кортасара «Все огни — огонь»?

— Ого… — задумчиво протянул он. — Это глубоко.

— Думаешь? А, по-моему, пошлость, — усмехнулась девушка, приподнимаясь на руках. Локти её тут же утонули в мягкой гальке, чуть покалывающей на ощупь, но всё же прочной настолько, чтобы Анна без труда смогла принять сидячее положение. Вытряхнув из своих коротких медно-рыжих прядей налипшие песчинки, она решительно произнесла:

— Матахари Хитам — твой отец?

— Откуда ты… — опешил Тимур.

— Пётр Фомич сказал, что у здешних охранников есть отличительный знак: татушка в форме глаза. И что этот Матахари его заказал.

— А он не сказал, что это байка? — донесся раздосадованный ответ. — Страшилка, которой запугивают детишек на островах Тихого океана?

— То, что твой папаня та ещё страшилка, я в курсе. Мы не первый год общаемся, Тимур. Но король пиратов, блин? — воскликнула Аня. — Хотя, знаешь, я вот вообще не удивлена! Собственный остров, бандюки, медведи… Теперь ещё этот заказ на Петра.

— Да кому он сдался? — отмахнулся Тим. — Глупость какая. Его даже в России никто всерьёз не воспринимает с тремя контузиями и тягой к патологической лжи. Не было никакого заказа, Ань, честно. Этот твой Пётр Фомич просто случайная переменная, не моя вина, что он себе там что-то надумал.

— А твой отец?

— Да что отец… — пробормотал парень, уводя взгляд в сторону. Смятения в нём, неприятного и отчаявшегося, было сполна.

Расстраивать Тимура в её планы никак не входило, и Аня, проклиная себя за неосторожность, хотела проговорить слова извинения, как-то перевести разговор в иное русло, но собеседник вдруг глубоко вздохнул и с неким обреченным смирением в голосе заговорил вновь:

— Человек, который меня воспитывал, действительно в широких кругах зовётся Матахари Хитам. Он не просто убийца и садист, о, нет… он самый настоящий психопат и, вдобавок, тот ещё наркоман. Хотя за последним мама старается следить, это, видишь ли, для их бизнеса вредно, — Тимур невесело усмехнулся. — Знаешь, они оба мне не биологические родители.

— Я знаю. И про то, что ты рос на островах, полных диких зверей, древних храмов и чокнутых контрабандистов — тоже, — даже не спрашивая, скорее вспоминая всё ей известное, произнесла девушка.

— Но я не говорил тебе, что оба моих родителя двинуты на всю голову. Нет, я серьёзно, — убеждённо заявил он, видя сомнение на чужом лице. — У отца сильное расстройство психики и полное отсутствие рамок дозволенного. Чтобы ты понимала, я всё детство был свидетелем тому, как он рассказывает пойманным туристам про безумие. По джунглям гоняет до изнеможения, зная, что в любой момент может их выловить. А ещё заставляет вытворять довольно дикие вещи, странные и страшные, доводящие до помутнения рассудка и выворачивающие личность наизнанку.

— Ты прости, конечно, но это полная жесть.

— Жесть, Ань, это когда маленький ребёнок впитывает подобное, как губка. Он ни разу меня и пальцем не тронул. Ни к чему не принуждал. Только позволял наблюдать и учил, если я сам просил об этом.