Прелюдия: Империя - Юрий Ижевчанин

Убежденный Косъатиром Тор поговорил с Луном, который охотно взялся в его отсутствие управлять мастерской и поместьем. Тор, конечно же, не говорил о принце, он говорил о бароне и разбойниках, которые могут напасть, пока нет хозяина, и намекнул, что в городе ему, видимо, придется задержаться дольше, чем сначала хотел: появились неожиданные дела.

Косъатир отправился в Линью и привел оттуда сотню наемников. Еще три сотни должны были подойти через несколько дней. Когда возмущенный барон подскакал к стенам усадьбы и стал выражать свое возмущение, Тор не впустил его и ответил ему:

— Я тебе равен и имею право защищать свой замок! Я уезжаю в город по делам цеха. Я не уверен, что какой-нибудь соседний барон не попытается тем временем разграбить мои богатства.

— Это мятеж! — закричал барон. — Я донесу королю!

— А я — канцлеру, — добавил чиновник, который вился здесь же.

Прошел почти месяц со дня разорения двора Ликаринов-старших. За это время Урс нашел в кладовой чудом уцелевшую старую рогатину, и у него появилась идея, как реабилитировать себя перед Луруниссой и всеми остальными. Было известно, что в окрестных лесах ходит матерый старый медведь. Урс задумал подлинно геройское дело. Он решил выйти на него в одиночку лишь с рогатиной и кинжалом. Принесет он домой медвежью шкуру, поедят все медвежатины, и перестанут считать его трусом.

Пять дней он выслеживал медведя, почти забросив все остальные дела. И наконец застал его как следует наевшегося желудей и крепко спящего под дубом. Рядом с дубом стояло два крепких вяза, и Урс задумал хитрый план охоты. Он оставил рогатину за вязом, чуть подошел к зверю и стал бросать в него комьями земли. Недовольный мишка приоткрыл глаз, поворчал и перевернулся на другой бок. Тогда Урс запел во все горло первую попавшуюся героическую песню и бросил еще ком. Взбешенный хозяин леса вскочил и двинулся на Урса. Тот быстро проскользнул между вязами, схватил рогатину и воткнул ее в грудь косолапому. Несчастный обезумевший от боли и злобы медведь завяз между двумя деревьями, и Урс выколол ему глаза кинжалом, а затем ухитрился еще и проткнуть яремную вену, рискуя остаться без руки. а то и без жизни.

Сняв шкуру и освежевав убитого зверя, он помчался со шкурой и сердцем домой, звать соседей вывезти мясо. Бабка расцеловала его и бросилась варить сердце, а мужики отправились доставлять охотничий трофей. Из замка графа примчался верховой и затребовал медвежий окорок. У Урса стало холодно на сердце: как защищать, так их нет, а как требовать свою долю, они тут как тут, эти дворяне и аристократы!

Но еще холоднее стало, когда мужики, пожирая медвежье мясо и запивая его принесенным ими вином, начали смеяться, что Урсу дико повезло: медведь был старым, с тупыми когтями и зубами, и глупо попался между деревьями, тут Урс, дескать. его и прикончил. Урс сидел и угрюмо молчал. Даже то, что Лурунисса его прилюдно расцеловала и попросила назначить дату свадьбы, не утешило Урса. Он боялся, что любимая верит этим байкам.

Но так уж бывает в маленьких поселениях: закрепилась за кем-то слава труса, и будут его считать трусом, невзирая ни на что. Это как клеймо: на всю жизнь. Но Урс пока что не понимал, в чем же дело, почему никто не хочет увидеть того, что на глазах у всех?

Приближался день свадьбы. Деревня, здорово приунывшая из-за поборов чиновника, немного ожила. Лурунисса стала ласковей, но к себе на лоно Урса не допускала. Урс прямо спросил ее: неужели она желает сохранить невинность до свадьбы и быть обязанной из-за этого правом первой ночи графу? Лурунисса, смеясь, ответила, что по обычаю графа нужно предупредить за неделю, а до свадьбы осталось больше недели, и рекомендовала ему пытаться настойчивее. Урс почувствовал, что она просто увильнула от ответа, и он еще раз ощутил ненависть к этим высокородным, напропалую, как ему казалось, присваивающим себе права. А заодно в сердце его разгоралась и неприязнь к городским, когда он вспоминал подрядчиков, с которыми имели дело на севере, хозяев таверн по дороге, наглых продавцов на базарах и бесстыдных попрошаек, распутных девок в тавернах.

За десять дней до намечавшейся свадьбы в деревню пришла беда. В горах Ломо разбойничал бывший смерд, а ныне висельник, Кор Лакиран Желтый Ворон. Его банда ворвалась в деревню посреди бела дня, видимо, кем-то извещенная, что в деревне находится чиновник. Чиновника как следует побили, сорвали с него одежду, крепко привязали к столбу возле хлева, приладили на ворота петлю, а под ноги набросали навоза, чтобы привлечь кровососов.

Разбойники носили желтые повязки со знаками: "Желтое небо и справедливость". На шапке их главаря торчали перья редкого желтого ворона, а на плечах у него была рысья шкура. Он разговаривал высоким слогом, видно было, что он стремится показать себя не рядовым бандитом. а борцом за справедливость и против угнетателей. Он сразу же вытащил к себе старосту и выговорил ему две вины: то, что староста не выставил сразу же угощения его людям и то, что, когда неделю назад Желтый Ворон прислал к нему лазутчика с просьбой о целебных травах для раненого разбойника, отказал, ссылаясь на то, что боится стражей и графа. Ворон предложил деревне смыть свои вины тем, что они забьют насмерть чиновника. Крестьяне замялись и не решились, опасаясь жестокого мщения из замка, а разбойники вроде бы не вели себя как жестокие насильники и убийцы. Тогда Желтый Ворон поднялся на возвышение на деревенской площади и произнес речь:

"Разные есть люди на свете. Кое-кто достоин свободы, кое-кто не может жить, как свободный человек. Такой стремится стать господином, а если у него не получается, оказывается господским прихвостнем или рабом. Я предлагал вам свободу, вы струсили. Значит, вы по своей натуре рабы. И я буду обращаться с вами как с рабами. Рабы должны давать господам то, что господа пожелают. Мои люди сейчас разойдутся по домам и возьмут вещи и женщин, которых захотят. Может, хоть от них у вас пойдет потомство, достойное свободных людей. Если вы попытаетесь сопротивляться, это будет ваша четвертая вина, и деревня будет сожжена. Впрочем, я не зверь. Женщины имеют право посопротивляться, чтобы не было ущерба чести, а своим я приказываю не применять жестокого насилия: если уж очень сопротивляется, оставьте ее в покое и возьмите другую. Так что сейчас берегитесь, чтобы не отягочить свое положение. Староста, прикажи своим людям открыть дома и не мешать моим молодцам. А женщины пусть будут с нами поласковее."

И с отчаянием Урс услышал, как староста покорно велел людям открыть дома и кладовые, а женщинам не проявлять излишней стыдливости и строптивости, и во всяком случае не выцарапывать глаза и не кусать за болезненные части тела.