Ветер военных лет - Глеб Бакланов

И дрогнули ряды наступавших. Прекратив атаки, они перешли к обороне. Положение на этом участке несколько стабилизировалось. Я отправился на левый фланг дивизии. Убедившись, что 42-й полк мужественно сдерживает натиск врага, поехал на КП, находившийся в Забродах.

До села оставалось метров 400, когда вновь началась дикая бомбежка. Федоров попробовал было использовать свое умение лавировать между бомбами и взрывами, но тут же сдался. Самолеты фашистов осатанело носились на небольшой высоте и вываливали из своих вздутых чрев неимоверное количество бомб. Пришлось оставить машину и залезть в довольно глубокий кювет.

- Не хуже приличной щели, - сказал адъютант лейтенант Скляров. - Если прямого попадания не будет, вполне отлежимся. - И тут же полез наверх.

- Лежи спокойно! - Я сдернул его за ногу вниз.

- Так оглядеться-то надо? Сами всегда говорите - нужна рекогносцировка.

- На этот раз обойдемся так.

- Как же это "так"? Вон там, кажется, бомба в дом жахнула.

Я тоже немного приподнялся к краю канавы.

Метрах в ста от нас и примерно в двухстах от крайнего дома Заброд стояло несколько домов, один из них - самый большой, каменный, остальные деревянные, типа служебных построек. Фугасная бомба попала в каменный дом. Одна стена его рухнула. Где-то позади дома занималось пламя пожара.

Что было в этом доме - не знаю. Может быть, какое-то детское учреждение. Может быть, когда война подошла к селу, сюда просто собрали детей, рассчитывая, что каменное здание, к тому же стоящее на отшибе, лучше убережет их. Не знаю. Но то, что увидел, не забуду никогда.

Окровавленные дети, с лицами, искаженными ужасом и болью, бежали от разрушенного дома во все стороны. Некоторые, постарше, несли на руках малышей, другие пытались тащить их за руки. А кругом продолжали с воем сыпаться бомбы, бухали разрывы фугасов, дико и жутко ревели моторы самолетов. Вместе с детьми и вслед за ними выбегали простоволосые, бледные женщины, в отчаянии ломая руки, ловили бегущих детей, пытаясь прикрыть их собственным телом.

Выскочив из укрытия, мы со Скляровым, Федоровым и радистом Персюком помогли женщинам собрать несчастных ребятишек, нуждающихся в медицинской помощи, и объяснили, как найти медсанбат. Сами же направились на КП.

Здесь я узнал горькую новость. Наш медсанбат тоже подвергся бомбардировке. Фугасная бомба попала в операционную, когда там оперировали замполита 39-го полка майора Н. И. Касатова. Он погиб вместе с оперировавшим его врачом.

На этом рубеже, если мне не изменяет память, мы задержались дня четыре. И все-таки затем сломили сопротивление немцев.

Когда войска нашей армии начали наступление, в лесочке неподалеку от села Кленовое была сделана находка, которая объяснила очень многое. Стало ясно, как смогли гитлеровцы узнать направление нашего удара, характер и подробности перегруппировки частей и многое другое. К врагу в руки попал тот самый приказ, о котором меня спрашивал по телефону командарм Жадов перед началом перегруппировки и которого я так и не дождался.

В соединения с этим приказом был направлен офицер связи, майор. Фамилию его я забыл, а самого майора помню очень хорошо. Это был на редкость исполнительный, аккуратный и храбрый человек. Чаще именно он доставлял нам приказы командарма и делал это всегда своевременно, хотя доставка нередко была сопряжена с серьезной опасностью, В тот раз произошло нечто необычное. Видимо, майор ошибся дорогой, заблудился и попал к фашистам. В лесу под Кленовым был найден его перевернутый "виллис" и сам майор, убитый, без сумки, в которой он обычно возил документы.

После потери Харькова гитлеровские войска откатывались на правый берег Днепра. Отступая, фашисты превращали советскую землю в зону пустынь.

Сотни специальных отрядов СС получили задание уничтожать все, что могло быть уничтожено. Советских граждан насильно угоняли в Германию.

И до и после этого мне часто приходилось видеть страшные картины разрушения, неизбежного спутника войны. Но трудно, невозможно забыть то, что открывалось глазам, нет, не на мертвой, а на умерщвленной врагом земле. Мы шли по холмистой степи, изрезанной неглубокими балками. Тут и там попадавшиеся рощицы и перелески мертво шелестели коричневой жухлой листвой. Иногда стволы деревьев оказывались до середины срезанными осколками бомб и снарядов, будто взмахом гигантской косы. Сквозь опаленный кустарник, сбегающий по склонам овражков, слабо поблескивала вода почти пересохших ручейков.

На десятки километров тянулись выжженные поля. Кое-где сквозь сплошной слой золы и пепла вдруг неожиданно и сиротливо пробивался уцелевший стебелек льна или конопли. Однажды я с удивлением увидел, что один из них, совсем не в пору (шла вторая половина августа), выбросил синенькую звездочку цветка. Очень нежный и слабый, он отнюдь не воспринимался как символ всепобеждающей жизни. Наоборот, в этой мертвой горячей степи своей сиротливой беспомощностью он вызывал чувство острой и горькой жалости.

Подобное чувство я испытал ранним утром, когда на дороге, ведущей в бывшее село, названия которого, конечно, не помню, а вероятнее, и не знал, увидел возвращавшихся туда жителей. Старухи и старики с узелками в руках, в перепачканной землей и золой одежде, покинув землянки, где, должно быть, прятались не один день, тянулись к родному пепелищу. Они уже подошли к останкам первой избы и, низко склонив головы, словно перед могильным памятником, стояли вокруг почерневшей печной трубы.

В это время на край оврага, откуда, видимо, вышли его односельчане, вылез босой мальчонка в грязной рваной рубахе. Прикрывая глаза от солнца обветренной заскорузлой рукой, он посмотрел в сторону села, сделал несколько шагов вперед, потом остановился, нерешительно потоптался на месте и застыл, склонив к плечу белобрысую голову. Идти ему было некуда...

31 августа дивизия встретила упорнейшее сопротивление противника на рубеже деревня Шаровка, совхоз "Первомайский". Эти тяжелые бои памятны мне и беспримерным героизмом бойцов, и горькими потерями.

Помню раннее солнечное утро. Было еще совсем тепло, но небо уже слиняло, горизонт закрывала легкая осенняя дымка, и воздух стал по-осеннему резким, острым. Мой наблюдательный пункт был оборудован на самом краю крутого, довольно глубокого обрыва. Отсюда, с лесистого возвышения, открывалась широкая степная панорама с боевыми порядками дивизии.

Внизу, под обрывом, бежала светлая речушка, намывшая на противоположный низкий берег чистый, казавшийся сверху совсем белым, плотный песок. Сразу за речкой начинался большой массив подсолнечника. Ночью там шел бой. О результатах его было трудно судить даже утром.