Ветер военных лет - Глеб Бакланов

Дивизия приступила к форсированию Ворсклы.

Мы шли по той самой земле, где двести с лишним лет назад наши предки защищали честь и независимость своей Родины от шведских завоевателей. Петр Первый со своими войсками форсировал Ворсклу буквально здесь же, в этом самом месте, да и дальше план у нас был почти тот же: наш путь лежал к берегам Днепра, туда, где кавалерия Меншикова настигла остатки армии Карла XII и вынудила их капитулировать.

Думал ли я об этом в ту ночь, в ночь на 22 сентября, когда, переправившись через Ворсклу, дивизия развивала наступление в направлении Бречнова? Представьте себе, да. Хотя, признаюсь, не по собственной инициативе. Все тот же любознательный мой водитель Кронид Федоров, едва не угодив в воронку, возможно, чтобы отвлечь мое внимание от этого не слишком приятного факта, вдруг спросил:

- Товарищ генерал, а Петр Первый здесь, что ли, шведов бил?- Здесь, совершенно машинально ответил я, думая совсем о другом. - Здесь.

И вдруг моим глазам представилось то, чего я никогда не видел: устремившаяся навстречу шведам русская пехота, расстроенные ряды шведской армии, в беспорядке отступающей к Будищенскому лесу; поле боя, на котором остались лежать тысячи убитых и раненых... Сколько же русских полегло за всю Северную войну, которую Петр Первый вел в течение 21 года? А скольких гвардейцев не досчитаемся мы, пока выполним свою главную задачу - перережем дорогу Полтава - Кременчуг?

Прежде всего нам предстояло стремительным ударом на Глухово, Полузорье, Рыбчанское отрезать немцам пути отхода на запад и вместе с 66-й гвардейской дивизией, которая форсировала Ворсклу вслед за нами, создать угрозу окружения противника в Полтаве. Этим маневром мы отвлекали часть вражеских сил, оборонявших Полтаву Соединениям 33-го гвардейского корпуса нашей армии теперь легче будет штурмовать город.

Для усиления темпов наступления я решил ввести в бой 34-й полк подполковника Панихина, который находился во втором эшелоне. Надо было уточнить полку задачи на предстоящую ночь. Я на машине отправился туда по проселочной дороге.

Уже вечерело. В похолодевшем воздухе откуда-то издали доносились совершенно не военные звуки: где-то протяжно и грустно замычала корова, послышался скрип колодезного журавля, заливисто залаяла собака. Впереди в сумраке вырисовывалась развилка дорог. Вдоль левого рукава тянулись чудом уцелевшие домишки Бречлово. Вдоль правого темнел густой лес.

Штаб 34-го полка разместился у самой развилки. Это было неразумно.

- Ты что это, Дмитрий Иванович,- спросил я командира полка Панихина, - так нескладно расположился со штабом?

- Да почему же нескладно, товарищ генерал? - возразил Панихин.- Как раз складно: две дороги рядом, все вдоль них просматривается.

- Согласен, тебе просматривается. А противнику зато и просматривать ничего не надо: взглянул на карту и бей по этому "складному" месту, то есть по развилке. Уходи-ка ты отсюда, Дмитрий Иванович, пока не поздно.

Панихин с сомнением взглянул сначала на одну дорогу, потом на другую, почесал небритый подбородок. Затем на его правильном, приятном лице с глубоко посаженными синими глазами появилось выражение решимости, и он сказал:

- Сейчас.

Однако никакого приказа не отдал. Я поставил задачу полку и еще раз посоветовал:

- Поспеши, Дмитрий Иванович. - И, сев в машину, поехал на свой КП.

Едва я переступил порог избы, в которой расположился начальник штаба дивизии, как полковник Бельский, с расстроенным лицом говоривший по телефону, прикрыл рукой трубку и сказал мне:

- Панихина тяжело ранило.

- Как ранило? Я только что от него!

- Только что и ранило. Немцы ударили по развилке из тяжелых орудий. Осколком снаряда ранило несколько человек, в том числе и его.

Я опустился на лавку. Как он был нужен сейчас, командир 34-го полка, храбрейший воин нашей дивизии Дмитрий Иванович Панихин, талантливый офицер и прекрасный человек, как нужен!

И почему там, на развилке, я так забеспокоился о нем? Интуиция? Да нет, конечно. Скорее, предвидение, основанное на расчете. Чтобы предсказать такую возможность, достаточно было мысленно поменяться местами с противником.

Конечно, сам я, глядя на карту и ничего не зная о расположении врага, дал бы команду ударить по развилке, как по месту возможного скопления войск или расположения наблюдательного пункта. Естественно, что такая мысль должна была прийти в голову и действительно пришла кому-то из фашистских начальников.

Вскоре мы получили горькую весть: Дмитрий Иванович Панихин умер, не приходя в сознание.

Дивизия между тем продолжала наступление. Но чем сильнее теснили мы врага, чем дальше откатывался он назад под нашими ударами, тем яростнее, тем упорнее становилось его сопротивление.

Утром 23 сентября, сбив сильные заслоны противника, мы овладели Решетиловкой и продолжали наступление в направлении Кременчуга.

Вечером, сидя над картами в штабе, мы с М. М. Вавиловым, П. В. Гаевым, Т. В. Бельским и А. В. Клебановским слушали сводку Информбюро. Взволнованный и торжественный голос диктора Левитана громко, как будто он был где-то совсем рядом, сообщил:

- Сегодня, двадцать третьего сентября, войска второго Украинского фронта, преодолев упорное сопротивление противника, освободили город Полтаву.

Полтава была взята дивизиями 33-го корпуса, входящего, как я уже говорил, в нашу армию. Гвардейцы этого корпуса ранним утром ворвались в горящий город, дрались за каждую улицу и после ожесточенных уличных боев выбили немцев из Полтавы. Но тем не менее и нашей дивизии приказом Верховного Главнокомандования Вооруженных Сил Советского Союза тоже было присвоено наименование Полтавской. Присвоено вполне заслуженно: сражаясь на своем направлении, мы создали угрозу окружения для фашистских войск, находившихся в Полтаве, и облегчили другим дивизиям нашей 5-й армии освобождение города.

Однако о том, чтобы отпраздновать победу, не могло быть и речи. Не задерживаясь на занятых рубежах, дивизия устремилась вперед. Нас ждал Днепр. И все же мы отпраздновали освобождение Полтавы торжественно и прекрасно. Но случилось это много лет спустя, когда областной и городской комитеты партии вместе с областными и городским исполнительными комитетами Совета депутатов трудящихся Полтавщины и различными общественными организациями пригласили нас на празднование тридцатилетия освобождения города.

После получения официального приглашения в нашей квартире все время звонил телефон: переговаривались участники делегации, едущей в Полтаву. Я же прежде всего позвонил Алексею Семеновичу Жадову, нашему бывшему командарму. Жадов, которому уже было за семьдесят, чувствовал себя нездоровым и возглавить делегацию не смог. По состоянию здоровья не смог поехать в Полтаву и генерал Родимцев.