МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ - ДЖЕМС САВРАСОВ

Как-то мимо нас проходили геодезисты с оленями. Мы воспользовались случаем забросить наши резиновые лодки в верховья

Аламджаха, где нам предстояло отобрать образцы. Завьючили их на оленей и вышли с отрядом геодезистов километров на десять выше по течению, миновав сильно порожистый участок реки, где тащить лодки вверх на бечеве было бы нелегко. Здесь геодезисты останавливались на ночлег, и мы притулились к ним тоже, поскольку свою палатку не взяли. Естественно, в дороге мы перезнакомились и почти подружились (встречники в тайге почти что всегда как родня). Для ночлега была наспех раскинута десятиместная палатка, без каркаса, поскольку назавтра им надо было продолжать свой путь, и не было смысла укреплять палатку и делать нары. На землю накидали веток, постелили брезенты и на них раскинули спальники.

По дороге на одном из перекатов я поймал спиннингом приличных размеров тайменя, и проводники-оленеводы сварили из него уху. К ухе и мы, и геодезисты вытащили свои заначки спирта, и ужин получился отменный. После оживленного балдёжа за костром все завалились в спальники и крепко уснули. Было нас в палатке девять или десять человек, не считая оленеводов, у которых имелось своё укрытие. Погода стояла тёплая, и дверь в палатку мы не затянули. У оленеводов было две собаки, которые вели себя тихо и не мешали нам засыпать.

И тут... Я проснулся от дикого вопля кого-то из соседей по палатке. Вопль сопровождался неистовым собачьим лаем и, как показалось, топотом по спальникам. Первая мысль — в палатку забралась медведица и кого-то уже дерет, потому он так дико кричит. Но оказалось, что он вопил просто от испуга, никто его не драл. А испугаться было чего, если собаки ворвались в палатку и с диким визгом стали носиться по спальникам.

Впрочем, продолжалось это лишь несколько секунд, после чего собаки выскочили из палатки и понеслись куда-то в сторону. Всех нас трясло, конечно, от шока, тем более, что в палатке было совершенно темно и вначале никто ничего не понял. С чего бы это взбесились собаки и ворвались ночью в палатку? Кто-то включил фонарик и все стали постепенно приходить в себя. Заснуть, конечно, никому уже не удалось.

Утром все прояснилось. Палатка наша была поставлена недалеко от дуплистого дерева, внутри которого обитал горностай. Ночью он, вероятно, прельстился остатками пищи около костра и подкрался к ним. Но тут собаки его заметили и бросились на него. Ему ничего не оставалось делать, как заскочить в палатку. Собаки за ним. Дав два или три круга по спальникам, горностай выскочил из палатки и увёл за собой собак. Вот и вся история, из-за горностая и был переполох.

Утром мы хорошенько рассмотрели виновника ночной тревоги. Собаки надрывались около полузасохшего дерева, а горностай явно дразнился и задирался с ними. У него был лаз в дупло снизу между корнями, и сверху, где-то на высоте около пяти метров. Он то показывался из дупла вверху, то между корнями дерева, около которых собаки лапами вырыли целую яму. Мордочка его мелькала между корнями, недосягаемая для собак, что, видимо, приводило их в бешенство. А он шипел на них и даже кидался на их морды. Судя по визгу одной из собак, он таки тяпнул её за нос. Ох, и злющий, оказывается, зверёк горностай. Нам подумалось, что будь он величиной хотя бы с кошку, то собакам пришлось бы несладко.

Один из владельцев ружей хотел было наказать горностая за ночную тревогу, но мы заступились за него, не дав зверька убить. За храбрость, с которой он оборонялся от собак, горностай заслужил жизнь.

СОБАКА-БИЧ

Собаку звали Цыган. Вероятно, кличку она получила за совершенно чёрную шкуру, без единого светлого пятнышка от носа до кончика хвоста. Его мне подбросили в вертолёт геологи, когда я вылетал из разведочной партии Амакинки, стоявшей в устье речки Чомурдах на Оленьке. Сопроводив словами: «Чтоб тебе было не скучно одному, без собаки в тайге нельзя».

Я удивился, что хозяин собаки не возражал. А потом обнаружилось, что хозяина, как такового, у Цыгана нет. Это была собака-бич.

Есть такая категория собак, которая существует и кормится в геологических партиях, при буровых бригадах, у шурфовщиков. Появляются такие собаки или потому, что когда-то их бросили хозяева, или они с рождения уже ничейные. Ко всем людям в лагере геологов они вроде бы ласковы, приветливы, особенно с теми, кто их чаще других подкармливает, но всегда держатся настороже и ни к кому сердцем не привязаны. Отъезд одних, приезд других людей при пересменках они воспринимают совершенно равнодушно (как иногда у людей: была без радости любовь, разлука будет без печали), новые люди их совершенно не озадачивают: лишь бы изредка кормили или хотя бы не гнали из лагеря.

Бывает, что геологи совсем покидают участок, а ничейных собак оставляют на призвол судьбы. Тогда, сбившись в стаю, собаки рыщут по тайге в поисках нового пристанища. Иногда им удается его найти, и тогда они (после драки с местными собаками) притуляются к новому стойбищу людей. Они живут рядом с людьми, даже если их не кормят. Летом они находят пропитание в тайге: мышкуют, ловят зайчат, птенцов куропаток, даже «рыбачат» на отмелях в пересыхающих заливчиках. Но зимой судьба их плачевна. Как правило, они бывают обречены: или становятся добычей волков, или попадают в охотничьи капканы, пытаясь утащить оттуда приманку.

Такая вот собака-бич и была придана мне для охранения и для развлечения, поскольку я работал и спускался по реке один, без напарников. Чтобы было с кем поговорить в дороге. Собака хоть и неважный собеседник, но примерный слушатель, и за неимением лучшего для такой ситуации вполне подходит. В вертолётах Цыган, видимо, летал не раз, поэтому не был обеспокоен шумом моторов. При посадке быстро выскочил из двери и начал обнюхивать окрестности. А спустя некоторое время уже лаял в стороне. Надо сказать, что охотничий инстинкт или приобретенная привычка к охоте у него были. Поэтому он постоянно в тайге кого-то облаивал, и, похоже, обижался на меня, когда я не подходил к нему с ружьем. А ружья у меня не было, и в его глазах я, наверное, казался совершенным недотёпой. Дичи и мяса в нашем меню, естественно, не имелось.

Зато рыбы было невпроворот! На реке шел нерест сига, и в драную нашу сетёнку, закинутую почти что вдоль берега (одному трудно ставить сеть, собака тут не помощник), набивалось за сутки до полусотни крупных сигов и ленков. Я варил Цыгану леночьи головы, еду, как известно, и для людей деликатесную. Первое время он просто обжирался: ел, ел, потом задремывал на время около кучки голов, потом опять ел, уже без жадности, явно насилуя себя.

Любопытно, что как бы ни был он сыт, но если предоставлялась возможность стянуть что-нибудь из еды с моего стола в палатке, то он не стеснялся, хоть и понимал, что неладно делает. Стибрил у меня кусок колбасы, который я не успел спрятать. Воровские наклонности у него были развиты не в пример воспитанной собаке. Но я на него не обижался, поскольку понимал, что не от хорошей жизни он заимел воровские привычки. Не раз, наверное, ему приходилось красть, чтобы не остаться голодным.