МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ - ДЖЕМС САВРАСОВ

На третий день мы ожидали встречи с сотрудниками аэромагнитной партии Будимиром Андреевым и Сергеем Удовенко. Те обещали встретить нас на полдороге, поднимаясь по протоке на дюралевой лодке с мотором. Весь день мы прислушивались, ожидая звука лодочного мотора. Но его не было. Однако под вечер, когда начало смеркаться, нам вдруг почудились голоса. Притормозили лодку, прислушались, точно — голоса. Говорят неразборчиво, но голоса слышны отчетливо и без сомнения принадлежат Будимиру и Сергею. Мы поспешили вперед, полагая, что за ближайшим поворотом их увидим. Обогнули одну излучину — никого на берегах нет. Обогнули вторую излучину, то же самое — ни лодки, ни людей. И голоса тоже пропали, как мы ни прислушивались.

Что делать? Уже смеркалось, дальше плыть было рискованно; можно в темноте напороться на коряги. Мы остановились на ночлег, поставили палатку, разожгли костер, сварили ужин и перед сном терялись в догадках, где же наши встречающие. Когда рассвело, мы свернули лагерь и тронулись дальше. Моторки не было слышно, хотя парни при нормальном раскладе должны были плыть нам навстречу. И быть где-то близко. Но прошло ещё два часа до того момента, как мы, наконец, встретились с ними. Они стояли на том же месте, куда причалили накануне вечером и долго возились с мотором, который барахлил и требовал ремонта. Накануне, под вечер, они сидели у костра и разговаривали друг с другом. Их голоса мы и слышали. Но расстояние!

По топокарте мы прикинули, что от их лагеря до места, где мы услышали голоса, было по прямой около пяти километров. Слишком уж далеко! Но сомнений в том, что мы слышали именно их голоса, у нас с Хлебуновым не было; слуховые галлюцинации могут быть у одного человека, но не сразу одни и те же у двух.

Анализируя обстановку, мы пытались объяснить физическую природу этого явления: рассматривали топокарту, вспоминали вчерашнюю погоду. Какую-то роль могла сыграть небольшая возвышенность, тянувшаяся вдоль протоки и ограничивающая её долину. Может быть, вдоль края возвышенности и распространялись звуковые волны. Могла повлиять низкая и сплошная облачность, которая накануне нависала над протокой. Возможно, она служила каким-то многократно отражающим экраном для звуковых волн.

В конечном итоге мы сошлись на мнении, что этот феномен правдоподобнее всего объяснить вмешательством якутских божеств — Баяная или Синильги. Возможно, они прониклись к нам симпатией за то, что мы признавали их и частенько вспоминали, отливая из стопок понемногу в огонь любимого их напитка. И они в благодарность хотели сделать нам приятное, перетащив звуки голосов аж за пять километров.

Расположение местных богов мы чувствовали и всю остальную дорогу до поселка Ожогино. Лодочный мотор работал, как часы, топляки и упавшие в воду деревья под винты не попадали, и мы очень быстро добрались до базы партии. А по пути охотники набили еще два мешка уток и гусей, во множестве плававших на протоке и на ближайших к ней кормовых озерках. Столько дичи, как в районе Ожогинской протоки, никому из нас видеть прежде не приходилось.

БЫЛА ЛИ ПАЛАТКА?[7]

Памяти Жени Потапова

Женя (с годами Евгений Евгеньевич) Потапов долгое время работал в Ботуобинской экспедиции. Одно время он руководил полевой аналитической лабораторией, позднее ЛОКом (что означало «лабораторно-обогатительный комплекс»), в который входили аналитическая лаборатория, фабрика № 6 и экспедиционный геологический музей. По вопросам музея мы частенько стыковались с ним на работе. За коллекциями образцов иногда вместе вылетали в тайгу, на естественные коренные выходы кимберлитов. В частности, на трубки Чомурдахского и Куойко-Беемчименского кимберлитовых полей. Запомнились два эпизода совместной с ним полевой работы.

Один из них такой. Отряд наш из трех человек стоял лагерем в устье небольшого притока реки Оленёк. Полевые работы были закончены, и отряд ждал вертолёта. По времени это была вторая

половина сентября. Стояла тихая солнечная погода, теплая днем и с умеренным похолоданием ночью. Казалось, что лету не будет конца. На месте нам, естественно, не сиделось, но отлучаться далеко от лагеря мы не могли из-за того же вертолета, который мог придти неожиданно. Но под очередные выходные мы узнали по рации, что вертолёта в ближайшие два дня не будет, и решили подняться по реке до места, где водились крупные таймени. Расстояние до него не близкое, около 20 км, но у нас была лодка с мотором, и расстояние нас не смущало.

Первого октября мы тронулись в путь. Выше нашего лагеря на протяжении 7—8 километров течение Оленька было быстрым, в малую воду местами почти перекатистым, и небольшой лодке с грузом и с тремя людьми (третьим в нашем отряде был камнерез Володя Чайников) было трудно осилить прижимы, поэтому меня отправили по берегу пешком, чтобы потом подобрать, когда быстрина кончится. Пока мои компаньоны собирались в дорогу и грузили лодку, я отправился налегке по галечным косам. Вода в Оленьке сильно упала, косы обнажились, и идти по ним было одно удовольствие. Тем более что комар уже схлынул, и мошка при небольшом ветерке не донимала.

Пройдя около десятка километров, я услышал звук мотора, компаньоны меня догоняли. Как договорились, они должны были взять меня на борт, поскольку выше пошли плёсы, и я уже не был лодке в тягость. Но когда лодка приблизилась (шли они посредине реки и меня пока не видели), передо мной оказался ручей, довольно глубокий, и я побежал искать брод. В полусотне метров я его нашел, но место оказалось отгороженным от реки намытой этим ручьем террасой, поросшей высоким кустарником. С реки меня не было видно, хотя лодочникам казалось, что берег хорошо просматривается. Пока я выбежал на открытое место, лодка ушла далеко вперёд.

Делать нечего, я побрел пешочком дальше, хотя уже изрядно подустал. Знал, конечно, что они меня будут искать и шёл им навстречу. Через какое-то время я услышал, что лодка возвращается. Дойдя до намеченного места и меня на берегу не обнаружив, компаньоны были весьма удивлены, но поняли, что я где-то остался на берегу незамеченным. Разгрузив лодку и оставив Потапова оборудовать лагерь, Чайников вернулся меня разыскивать. И надо же было случиться, что когда лодка приблизилась, я вновь оказался в той же дурацкой ситуации: ручей, намытый им мысок галечника, поросший кустами и закрывающий от меня реку. Пока я обегал его, лодка ушла вниз, Чайников меня снова не увидел.

Тем временем начала портиться погода. Пошёл дождь, потом мокрый снег, похолодало, и мне стало не по себе. Добираться по мокрым косам до места предполагаемой стоянки, да ещё в темноте (стало смеркаться) совсем мне не светило. Когда лодка снова шла вверх, было уже довольно темно, мне мог помочь только костёр (фонарика при себе не оказалось; обычная растяпистость, да такую ситуацию и трудно было предвидеть). Но разводить костер против мелководья тоже было нельзя, моторист мог порвать шпонку, приближаясь к берегу. Пока я добежал до глубокой около берега воды, пока возился с костром (в мокроте и без сухих щепок развести его совсем непросто), Чайников снова пропорол мимо. Но хорошо то, что шпонку он очередной раз все-таки порвал, и порвал где-то выше по реке. Пока он с ней возился и лодку течением сносило вниз, я успел в пределах его видимости развести костер. Только тогда он меня заметил. Тихонько подрулив к берегу, он подобрал меня и доставил к месту их высадки. Там уже стояла палатка, в ней натоплена печка, раскинуты спальники, на костре кипела уха (Женя успел наловить ленков). Меня отогрели спиртом, напоили чаем, накормили ухой, и мрачная перспектива мокрой ночевки около костра сменилась лучезарной — в тепле и уюте. До чего же приятно после подобной передряги засыпать в сухом спальном мешке внутри тёплой палатки.