Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - Наталья Юрьевна Русова

отвечать на заданные вопросы, но и ставить эти вопросы самому. В сущности, искра творчества есть в любом нормальном ребенке, но увидеть ее, попытаться раздуть, подбросить дровишек дано далеко не каждому. Да и получается не с каждым.

И наконец, основной этап – обучение собственному креативному письму. Самое страшное и непростительное, на мой взгляд, это копирование готовых образцов, к чему навязчиво толкает общение с интернетом. Речевая беспомощность сегодняшнего молодого поколения во многом является следствием информационно-коммуникационной революции. Но оставлять ребенка один на один с белым листом бумаги тоже нежелательно. Выход мне видится в совместном обдумывании, структурировании и планировании будущего текста. Кластер, подробный план, конспект! Конечно, на первых порах все это составляется вместе с ребенком, но постепенно он учится самостоятельным соответствующим действиям. Развернутый план помогал всем моим ученикам без исключения и, что немаловажно, воспитывал у них логическое мышление, качество которого за последние годы ухудшилось просто катастрофически. Если что и вводить дополнительно в школьную программу, так это курсы логики и психологии, хотя бы полугодовые. Кстати, в советской школе 1950-х годов они присутствовали.

Труднее всего оказалось сформировать навыки проверки и редактуры, привить умение видеть и исправлять собственные ошибки. Самозабвенное упоение только что написанным текстом – опасная штука. Доходило до того, что я говорила: в этом абзаце у тебя три орфографические ошибки и пять пунктуационных, а на этой странице – одна фактологическая. Попробуй обнаружить!

Со многими из учеников у меня складывались неформальные отношения, длящиеся годами, и иногда я слышала от них: Наталья Юрьевна, ваши уроки научили меня думать…

Многолетнее репетиторство постоянно возвращало к русской классике, и сейчас хочется поделиться некоторыми результатами этого возвращения, тем более что в текстах я сосредоточивалась на том, что может заинтересовать юного читателя и помочь ему в поисках себя и собственного места в нашем изменчивом и противоречивом социуме.

Напомню: большинство героев «программных» классических произведений очень молоды, перед нами, в сущности, юноши и девушки, начинающие жить. Эту простую истину мне всегда хотелось воскресить и оживить в сознании своих учеников, чтобы для них литература действительно стала «учебником жизни», необходимым, как воздух и вода: где и с кем, с каким психоаналитиком еще поговоришь на таком уровне о насущных проблемах? Если разбудить потребность диалога с книжной страницей, человек не перестанет читать никогда и обретет неиссякаемый источник силы, сочувствия, счастья.

Начну с Грибоедова. В сущности, «Горе от ума» в лице Чацкого и Молчалина являет нам два вечных способа социализации молодого человека в доставшемся ему обществе: путь принятия навязываемых последним правил игры и путь отрицания этих правил. Некритичное и безоговорочное подчинение господствующему status quo незаметно, но неуклонно ведет к двоемыслию, лицемерию и в конечном счете к разрушению нравственного чувства. Помните?

Мне завещал отец:Во-первых, угождать всем людям без изъятья —Хозяину, где доведется жить,Начальнику, с кем буду я служить,Слуге его, который чистит платья,Швейцару, дворнику, для избежанья зла,Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Несмотря на постигшую его катастрофу, Молчалин вывернется и взойдет на нужные ему вершины – у читателя/зрителя в этом нет никаких сомнений. Я иногда показывала ребятам фото Кирилла Лаврова в роли Молчалина (знаменитая постановка Г. Товстоногова в БДТ им. Горького): вылитый Наполеон – челочка, властный, но убегающий взгляд, сжатые губы.

А вот Чацкий… Его обаянию трудно противиться, он и впрямь «чувствителен, и весел, и остер». Но чем дальше развертывается действие, тем очевиднее его поведенческие и интеллектуальные промахи: незамечание собственных провалов в общении даже с близкими и дорогими людьми, неумение понять и простить другого, слепая нетерпимость, оборачивающаяся прямой жестокостью. Финальное бегство (по существу, эмиграция) знаменует провал его жизненной стратегии. Да, он может вернуться, но, пожалуй, натворит такого, что мало не покажется. В общем, типичный диссидент застойных лет СССР и других, позднейших времен. Конечно, такая судьба достойнее, привлекательнее, все симпатии зрителя на стороне Чацкого. Но… умен ли он? Недаром Пушкин в этом сомневался. Да и название пьесы, если вдуматься, ироническое. От подлинного ума горе если и бывает, то серьезнее и трагичнее.

А Софья? При ее способности чувствовать и размышлять как она могла настолько жестоко обмануться? Вечный соблазн умных и сильных женщин – властвовать! Пусть хотя бы над любимым. Но потакание этому неодолимому желанию неизбежно ведет к слепоте и в конечном счете к поражению в «роковом поединке» любви.

В темах школьных сочинений по Пушкину часто присутствует термин «гуманизм», слова «человечность», «чувства добрые». В общении с учениками необходимо освежить потускневший лоск этих понятий, вернуть им свежесть и первозданность – короче, любым способом конкретизировать. И я говорила ребятам: представьте себе банальнейшую ситуацию – вас оставила любимая девушка, оставила незаслуженно и обидно. Какой будет первая реакция? Ах ты, такая-сякая! Бросить меня, такого хорошего… Ну, я тебе покажу! Это чувство торжествует в лирике даже таких гигантов, как Лермонтов:

Я не унижусь пред тобою;Ни твой привет, ни твой укорНе властны над моей душою.Знай: мы чужие с этих пор.<…>Не знав коварную измену,Тебе я душу отдавал;Такой души ты знала ль цену?Ты знала – я тебя не знал!

А что говорит любимой женщине Пушкин?

Я вас любил так искренно, так нежно,Как дай вам Бог любимой быть другим.

И пусть в последней строке слышится оттенок сомнения (найдется ли подобный «другой»?), но беззаветное пожелание счастья и покоя оставившей поэта возлюбленной неизменно потрясает читателя.

А отношение к Александру I, сославшему поэта на южные окраины России и затем в Михайловское? Да, по молодой горячности восемнадцатилетний Пушкин выплескивает на бумагу страшные строки:

Самовластительный Злодей!Тебя, твой трон я ненавижу,Твою погибель, смерть детейС жестокой радостию вижу.

Контекст оды «Вольность» не позволяет отнести эти строки непосредственно к Александру, однако читатели запрещенного текста в такой корреляции себе не отказывали.

Но в Михайловском, в 26 лет, в знаменитом стихотворении «19 октября» обнаружится подлинный Пушкин:

…Полней, полней! и, сердцем возгоря,Опять до дна, до капли выпивайте!Но за кого? о други, угадайте…Ура, наш царь! так! выпьем за царя.Он человек! им властвует мгновенье.Он раб молвы, сомнений и страстей;Простим ему неправое гоненье:Он взял Париж, он основал лицей.

В конце концов, пробужденные лирой «чувства добрые» поэт поставил на первое место в перечислении своих заслуг в знаменитом и вещем «Памятнике».

Очень редко сочетаются в человеке безудержная любовь к жизни и подлинное бесстрашие перед ней. В Пушкине сочетались. Он избежал печально распространенного среди российских литераторов коленопреклонения перед русским народом; вспомним «Бориса Годунова», сцену его призвания на царство:

Один

Все плачут,Заплачем, брат, и мы.

Другой

Я силюсь, брат,Да не могу.

Первый

Я также. Нет ли луку?Потрем глаза.

Второй

Нет, я слюней помажу.

Знаменитая ремарка «Народ безмолвствует» означает не только ужас народа перед убитыми Марией и Федором Годуновыми, но также его неспособность наказать убийц…

Бесстрашие перед народом, бесстрашие перед