Сломанная любовь - Евсения Медведева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А у меня тоже есть, что сказать тебе, Мироша! Если ты будешь и дальше тыкать меня носом, как кошку зассанку, то я не то, что рассказывать тебе ничего не стану, вовсе заткнусь. Кристально чистая, говоришь? Окей, но сначала ответь мне на вопросы, какого хера ты ждал столько лет, чтобы найти нас? А? Где ты, Королёв, мать твою, был? Сначала на эти вопросы ответь, а потом сжигай меня огнём презрения. Что, уже не хочется титьки мять? Не хочешь поцеловать, да? А я предупреждала, что тебе будет больно. А я рада, что тебе больно, потому что ты сейчас ощущаешь то, что испытывала я все эти годы без тебя…
— Зм… А ты прям ждала меня? — гоготнул Мирон, выглядывая в зал, чтобы проверить Мишку.
— Я просто подсказала, чего не стоит делать, когда рядом с тобой ребёнок, — с выдохом, кажется, меня снова стали покидать силы.
— Мой ребёнок! — Лицо Королёва потеряло все остатки напускного веселья. Румянец сошел, уступая место серости, даже взгляд потух, выпуская боль, что там скопилась за сегодняшний день. — Сын, Олька, первые толчки которого мне не позволили ощутить. Поэтому я сейчас пойду к сыну, что называет меня дядей, и буду изо всех сил стараться подружиться с ним. Ясно? Поэтому не стой у меня на пути, Ляля!
— Тогда и ты, Королёв, вспомни, что я просила тебя уехать. Предупреждала, что больно будет! Умоляла не рубить с плеча, потому что это ребёнок, Мирон! Не пацан, не друг, а нежная, формирующаяся психика. А ты со свойственной себе резкостью ворвался, ладно хоть отцом не представился, и на том спасибо! А ещё, Мироша, есть презумпция невиновности! И пока ты, кусок чёрствого сухаря, не докажешь мой умысел, со своими проповедями об упущенном отцовском времени даже не заикайся, а то я тоже умею включать «яжмать». Научилась!
Последнюю фразу я не сдержалась и вскрикнула, а потом рванула в сторону туалета, чтобы не пугать сына заплаканным лицом.
Какого черта я с ним постоянно рыдаю? Какого черта я и без него рыдаю… Окончательно осознав, что нахожусь в замкнутой петле, сползла по холодному кафелю и расплакалась в голос. Это невыносимо! Невыносимо!!!!
Я всю жизнь любила его. С самого первого дня, когда он, прикрывшись тенью подъездного козырька, ухмылялся, рассматривая мои белые гольфы и яркую Барби на розовом рюкзаке. Большой, смелый, сильный. Но это не главное, потому что я влюбилась не в то, как он выглядит, а в то, что он прячет.
Под непробиваемой скорлупой прячется мой нежный Мироша, который никогда не требовал, не давил, а наоборот - оберегал всеми возможными средствами. Наверное, поэтому было так больно упасть.
И, вот, теперь он рядом. А скорлупа его стала только толще.
Вытерла слезы, умылась холодной водой и достала телефон, нашла в записной книжке номер, который за восемь лет ни разу не набирала.
— Ольга? — её голос заметно дрогнул, выдавая смятение.
— Ты писала заявление на Королёва?
— Я, — мама даже оправдываться не стала. — Он заслужил это! Он забрал единственное, что у меня было! Единственное, что было идеально! То, что я берегла от всего мира! Тебя, Оля, он забрал у меня тебя! Взрослый мужчина, совративший молодую глупую девчонку, должен понести наказание, — её голос становился все тише и тише. — Но я не хотела наказания для тебя и Михаила…
— Боже, что же ты наделала…
— Я защищала свою дочь, Ольга! – мама впервые с того самого дня повысила голос, но меня тряхануло не от этого, а от звука рыданий, что слышался абсолютно отчетливо.
Моя холодная, сдержанная мамочка никогда не плакала. Я не видела её слёз, не слышала дрожащего голоса НИКОГДА! А теперь… Но самое поганое, что я не ощущала ни жалости, ни сочувствия, лишь пустоту, в которой эхом отбивало ритм моё разодранное материнской заботой сердце. Она ещё что-то кричала, говорила слова какие-то, но мне было всё равно, я отключилась, а потом и вовсе вырубила телефон.
Если мама сдалась, то я не собираюсь, потому что я до последнего вдоха буду жить ради своего сына, даже когда он, по моему мнению, будет совершать ошибки. Я всегда буду рядом. Поэтому поднялась с пола, умылась и даже губы умудрилась накрасить трясущимися руками. А когда вышла в зал и вовсе очумела, потому что Мишка стоял на стуле и на всё кафе читал детский стишок:
… Если сын чернее ночи, грязь лежит на рожице, - ясно, это плохо очень для ребячьей кожицы… ( В.Маяковский)
Мишка делал паузы, чтобы отправить в рот ложку мороженого, закидывал вдогонку ломтик своего любимого киви и продолжал читать вновь, доводя бедного Королёва до слёз от смеха. Он сидел на диване, крутил чашку кофе по столешнице, не сводя взгляда с малыша.
– Миша, – подошла к сыну, чмокнула его в макушку и села напротив Королёва, надеясь увидеть его глаза. Но он даже не дёрнулся, лишь махнул официанту, и через несколько секунд на столе появилась чашка кофе.
– Нам пора, Мирон, – я посмотрела на часы. – Мишке спать уже нужно, у нас завтра поликлиника и ателье.
– Ателье? – он наконец-то повернулся.
– Да, контрольная примерка формы. Подбросишь нас до дома?
Мирон бросил купюры в кожаную папку, дождался, пока я допью кофе, и подхватил веселящегося Мишку на плечи.
– Мам? Мы уже домой? – взвизгнул сын, оборачиваясь ко мне. – А мы ещё с дядь Мироном погуляем? Ну, скажи! Погуляем? Обещай! Я съел только одно мороженое, а второе не успел…
Под бесконечный поток детского восторга и вопросов мы дошли до машины, Мирон усадил нас на заднее сиденье, пристегнул вертящегося Мишку, угомонив его одним лишь взглядом, и покатил в сторону «Яблоневого». Он смеялся с малышом, отвечал на сотни вопросов, а на светофоре оборачивался к нему, словно не доверял зеркалу заднего вида. Вот только в мою сторону старался не смотреть, будто я была для него пустым местом.
– Пока, дядь Мирон! – крикнул Мишка и, просочившись меж деревянных плашек калитки, бросился вглубь участка – очевидно поделиться
