Иной мир - Герберт Циргибель

Когда через два дня в центр подготовки прибыли и Нанга с Седриком, Дамар Вулан был одним из четырех членов команды, которая должна была полететь на «Кеплере». Тем временем прибыл также и Генри Джефсон, американский астронавт. Командиром «Кеплера» стал Георг Массиму, урожденный грузин, его заместителем был Андрей Гилько из Литвы. Оба множество раз отличились во время полетов в космос. В эту команду входили также космонавты-дублеры Седрик и физик Тренук. Эти шесть человек готовились к старту в глубины Вселенной в полном уединении.

Их последним местом пребывания на Земле был одиноко стоящий дом. Местность была закрыта постами, ни один из ушлых журналистов не мог попасть в эту зону. С шестью космонавтами жили врачи, ученые в области естественных наук, техники и различные инструкторы, которые имели прямое или косвенное отношение к полету.

Первые часы были непринужденным времяпровождением. Они знакомились друг с другом, и было совершенно естественно, что сразу же в центр внимания попали Седрик и Генри Джефсон. Каждый знал, что значил этот старт для Седрика, и каждый из четырех прочно номинированных членов команды выразил ему свою солидарность и дружбу. И Дамар Вулан поступил также. Он не мог скрыть свое сотрудничество с профессором Шаганом и Нангой, и таким образом он подробнейшим образом рассказал о своей деятельности на Маник Майя. Ни словом ни жестом Дамар не выдал, какие чувства он питал к Нанге. Было похоже на то, словно он поставил точку в истории своей несчастной любви. Седрик воспринял то обстоятельство, что на борту «Кеплера» будет бывший коллега Нанги особенно удачным. Он не упустил возможности, подробно расспросить Дамара о деталях жизни на Маник Майя, и оттого, что Дамар охотно дал ему справку, Седрик даже склонился к тому, чтобы проявить некое понимание по отношению к ворчливому профессору Шагану.

Генри Джефсон поначалу вел себя немного сдержанно. Он был родом из Миннеаполиса, был отцом двух мальчиков и счастлив в браке. Незадолго до назначенного срока Джефсону было предложено принять участие в экспедиции. Он сразу же принял это предложение. Джефсон полетел бы и на Нептун, если бы ему предложили. Его прельщали спортивные достижения, неповторимые приключения и отчасти также научное любопытство, потому что он был инженером и долгое время занимался ракетной техникой. У его начальника не было сомнения в его способностях к этому необычному полету. У Джефсона была опыт пребывания в космосе, он был на окололунной орбите, множество раз облетал вокруг Земли по вытянутой эллипсоидной орбите и располагал также основательными знаниями, необходимыми астронавту. Его новые товарищи тоже знали его — хоть даже и по сообщениям прессы. Дело в том, что Джефсон привлек к себе внимание год назад, когда после нескольких обращений вокруг Земли отказали тормозные системы космического корабля, в котором находились он и два его товарища. Они целыми днями наматывали витки вокруг Земли, пока Джефсон наспех не устранил дефект. Но вместо суши, они приземлились, как прежние американские шаттлы, в Атлантику. Об этом путешествии Джефсон рассказывал с ужасным юмором и признался, что никогда прежде столько не ругался, сколько после этой непредвиденной посадки на воду. Они быстро сблизились в этом одиноком доме, потому что проблемы и мысли пере взлетом в космос были и на той, и на другой стороне одни и те же. Было много шуток, и все смеялись над хохмами, которыми Джефсон запасся впрок, как и жвачкой, которую он щедро раздавал. Как того ожидали врачи, психологи и техники, в этой команде уже после нескольких часов установились доверительные отношения. Им предстоял полет в неизвестность, который продлится несколько месяцев, путешествие без компромиссов. Это путешествие сейчас они уже предпринимали заранее. Все шестеро жили и спали в общем помещении в доме. В этом помещении с голыми стенами стояло шесть кроватей, шесть небольших шкафов, шесть стульев и стол. На стенах не было картин, и когда Генри Джефсон повесил над своей кроватью семейную фотографию в рамке, врачи попросили его снять ее. Каждый должен был уже сейчас привыкнуть к предстоящему расставанию — воспоминания только мешали. Единственным «украшением» в этом помещении были их скафандры. Они висели друг около друга на стене, слов, каждый со своим номером, словно доспехи. В небольшом зале были два крошечных окна, которые по форме и по размеру были похожи на иллюминаторы «Кеплера». Звуконепроницаемые стены служили для того, чтобы они уже сейчас могли подготовиться к предстоящей тишине их полета. Эту тишину было легче переносить, чем в «Фок 2», потому что они могли разговаривать друг с другом и обмениваться мыслями, и невинным шуточкам в эти дни не было конца.

Андрей Гилько, как и Седрик — геолог по профессии, развлекался тем, что постоянно напоминал своему американскому коллеге о будущем космическом рационе, потому что он знал, что Джефсон гурман.

— Я скажу тебе, уважаемый Генри, — серьезно заверял Гилько, — ничто не может сравнится по пищевой ценности с меню, которым нас снабжает лаборатория. Ежедневно гетерополярные молекулы абсолютной чистоты. Плюс аспарагин с фенилалаином, и ты откажешься от лучшего паштета из гусиной печенки.

Генри Джефсон то и дело попадался на эту шуточку.

— Я буду есть, что нам дадут, — заверил он, — впрочем — на наших космических кораблях были первоклассные консервы…

— Их мы тоже прихватим, — успокоил его Массиму, — но будем в пути целый год, для запаса на такое время в «Кеплере» недостаточно места.

— Не могли бы мы прихватить с собой транспортный корабль? — спросил Джефсон, — второй корабль, набитый сладкими вещами?

Они серьезно обсудили эту проблему. Лишь Седрик не принял участие. Для него и Тренука подобные беседы были чем угодно, только не развлечением. Им не нужно было принимать в пищу рацион из лаборатории; как только голоса товарищей долетят в первые минуты до Земли, они будут сидеть в центре управления, удобненько, окруженные всем тем, что могла предложить жизнь. Седрик с радостью отказался бы от этого. Азарт предстоящего полета все больше охватывал его с каждым днем.

В первые дни им было не до писем. Позднее, когда их режим дня немного утрясся, Седрик написал Нанге: «Моя любимая девочка, как одновременно успокаивает меня и тяготит надо мною мысль о том, что ты рядом со мной. Тяготит потому, что мы в нескольких минутах друг от друга и все же не можем быть вместе. Я знаю от Александра, что он предложил тебе место в центре подготовки. Так эти несколько недель пройдут для тебя быстрее. Несколько недель. Уверенность моих товарищей успокаивает меня, но от нее моя роль „первого дублера“ отнюдь не становится легче. Честно говоря, я завидую им. Мне трудно слушать, как они говорят о полете или когда они представляют себе, какой будет миссия спасения. Мои мысли так часто забегают вперед… Я уже сотни раз пережил встречу с „Дарвином“… Кстати, знаешь, что в списке прочно номинированных членов команды числится твой бывший сотрудник с Маник Майя? Ты знаешь Дамара Вулана. Он симпатичный и рассудительный человек, впрочем, как и молчаливый. Генри Джефсон совсем другой. Он постоянно веселый и беззаботный. Я бы хотел быть таким же. Но это, пожалуй, зависит от причастности, которую имеет он и остальные к этому предприятию. Когда мы забираемся в полдень в «Йоханнес Кеплер», чтобы снова и снова знакомиться с техническими тонкостями, Генри находит все „okay“ или „allright“, и ему верят, когда он говорит, что он полетел бы на «Кеплере» до Нептуна. Когда я ступаю в этот космический корабль, я всякий раз чувствую, словно уже покинул Землю. Есть что-то упоительное в мысли о том, что сигнала по радио достаточно, чтобы оторвать этого гиганта от Земли; и все же я при виде многочисленной аппаратуры не могу избавиться от определенного угнетенного состояния. Что бы ни случилось, хорошее или плохое, мы предоставлены технике; и все наши способности будут редуцированы до механических действий. Я думаю, нигде не ощущаешь действие законов природы, жуткую силу материи больше, чем в кабинах космического корабля, когда он покинул Землю. И все же это чувство гордости… Нанга, любимая! Пожалуй, они были правы, что назначили меня всего лишь дублером… Порой я мечтаю о том, чтобы полететь только с тобой. Но в этом виновата только ты — или мы оба. Прощай, скоро мы увидимся снова. Обнимаю тебя, Седрик».