Иной мир - Герберт Циргибель

В первые дни им было не до писем. Позднее, когда их режим дня немного утрясся, Седрик написал Нанге: «Моя любимая девочка, как одновременно успокаивает меня и тяготит надо мною мысль о том, что ты рядом со мной. Тяготит потому, что мы в нескольких минутах друг от друга и все же не можем быть вместе. Я знаю от Александра, что он предложил тебе место в центре подготовки. Так эти несколько недель пройдут для тебя быстрее. Несколько недель. Уверенность моих товарищей успокаивает меня, но от нее моя роль „первого дублера“ отнюдь не становится легче. Честно говоря, я завидую им. Мне трудно слушать, как они говорят о полете или когда они представляют себе, какой будет миссия спасения. Мои мысли так часто забегают вперед… Я уже сотни раз пережил встречу с „Дарвином“… Кстати, знаешь, что в списке прочно номинированных членов команды числится твой бывший сотрудник с Маник Майя? Ты знаешь Дамара Вулана. Он симпатичный и рассудительный человек, впрочем, как и молчаливый. Генри Джефсон совсем другой. Он постоянно веселый и беззаботный. Я бы хотел быть таким же. Но это, пожалуй, зависит от причастности, которую имеет он и остальные к этому предприятию. Когда мы забираемся в полдень в «Йоханнес Кеплер», чтобы снова и снова знакомиться с техническими тонкостями, Генри находит все „okay“ или „allright“, и ему верят, когда он говорит, что он полетел бы на «Кеплере» до Нептуна. Когда я ступаю в этот космический корабль, я всякий раз чувствую, словно уже покинул Землю. Есть что-то упоительное в мысли о том, что сигнала по радио достаточно, чтобы оторвать этого гиганта от Земли; и все же я при виде многочисленной аппаратуры не могу избавиться от определенного угнетенного состояния. Что бы ни случилось, хорошее или плохое, мы предоставлены технике; и все наши способности будут редуцированы до механических действий. Я думаю, нигде не ощущаешь действие законов природы, жуткую силу материи больше, чем в кабинах космического корабля, когда он покинул Землю. И все же это чувство гордости… Нанга, любимая! Пожалуй, они были правы, что назначили меня всего лишь дублером… Порой я мечтаю о том, чтобы полететь только с тобой. Но в этом виновата только ты — или мы оба. Прощай, скоро мы увидимся снова. Обнимаю тебя, Седрик».

Через день он получил письмо от Нанги. Она писала:

«Любимый, как совпадают наши ощущения! Я опечалена тем, что ты потерпел первую неудачу, и я счастлива от мысли, что ты скоро будешь со мной. Как часто мои мысли устремляются в будущее с тобой, в поисках образа, о котором мы так часто мечтали… Он станет реальностью, Седрик.

Когда я прочла твое письмо, я вдруг увидела тебя взлетающим в небо вместе со всеми этими чудесами техники. Мне стало страшно. В этот момент я почувствовала, как ты близок мне. Ни время ни расстояние не смогут разделить нас. Есть что-нибудь больше, чем это чудо нашей любви? Любимый, ты будешь рад услышать, что я уже два дня тоже немного имею отношение к твоей деятельности и к старту «Кеплера». Мы еще раз рассчитываем все траектории известных нам астероидов — область, которая не чужда мне… Сегодня вечером я еще раз послушаю сонату для фортепьяно C-Мажор Брамса, и ты будешь сидеть напротив меня как тогда. Я радуюсь нашей встрече и твои объятиям. Нанга».

Все получали почту от членов семей, родственников или друзей. Даже Дамару приходили письма от его брата. Ни для кого не было тайной, что Седрик переписывался со своей девушкой, и нельзя было избежать того, что его спутники делали безобидные намеки на эту регулярную переписку или просили его, все же прочесть что-нибудь вслух из писем Нанги. Конечно же, Седрик вслух ничего не читал, но по его лицу они без труда могли увидеть, что он счастлив.

И Дамар тоже замечал это, и он был единственным, который не горел желанием ознакомиться с письмами Нанги. Никто не догадывался, что происходило в душе индонезийца с миндалевидными глазами. Он скрывал свою страсть за маской дружелюбия и рвения к работе, и никто не мог догадаться, какие фантазии возникали именно у самого рассудительного среди них. Лишь однажды Дамар немного вышел из равновесия. Седрик закончил письмо для Нанги, и спросил, хочет ли он передать привет своей бывшей коллеге. В первые секунды Дамар не нашел, что сказать в ответ, затем он предоставил это Седрику. Седрик счел это поведения странным, но он не ломал долго над этим голову. И он также не обратил внимание на то, что Нанга ни разу не упомянула Дамара в своих письмах.

А затем за два дня до старта произошло нечто, что поставило их перед загадкой и то, чему было суждено возыметь для Седрика важные последствия. Они проводили свое свободное время как обычно, писали что-нибудь или играли в шахматы — Тренук проиграл Джефсону уже третью партию. Единственный, кто безучастно сидел за столом, был Андрей Гилько. Вдруг он вскочил, повернулся к Массиму и серьезным голосом сказал: «Скорее всего я не приму участие в этом полете, Георг».

Гилько охотно шутил, и так все подумали, что он в очередной раз хочет пошутить — все думали, кроме одного, который точно знал, что Гилько говорил серьезно. Только сейчас все заметили своеобразную бледность на лице Гилько. Массиму привстал.

— Что с тобой, Андрей, ты заболел?

— Я думаю, да, — сказал Гулько. — Ты должен помочь мне, Массиму, я вообще-то чувствую себя не совсем хорошо, что-то не в порядке с кишечником. Если ты замолвишь за меня словечко, может быть вы тогда и возьмете меня с собой — до послезавтра это совершенно точно пройдет…

— Что с ним? — спросил Джефсон.

— Понос, — сказал Массиму. — Я должен сообщить об этом, Андре, может быть это из-за еды.

— Но мы же все ели одно и то же! — воскликнул Гилько, — вы же в порядке, иначе бы вы не сидели так. Георг, я мог бы и умолчать об этом, позволь мне подождать еще хотя бы до утра…

— Нет, ты не будешь ждать ни минуты. Мы пойдем ко врачу.

Гилько медлил секунду, затем сказал, мрачно улыбаясь: «Тогда счастливого полета. Именно со мной должно было это случиться!»

Он последовал за Массиму.

— Goddam, я чувствую себя отлично, I’mokay, — сказал Джефсон, — я совершенно здоров, клянусь честью!

— Он мог простудиться, делая зарядку, — сказал Тренук. — В любом случае сейчас мы должны приготовиться к долгому обследованию.

— Именно за сорок часов до старта, — пробормотал Седрик, — как такое возможно?

Он не получил ответа. Они с ужасом подумали о том, что с ними могло произойти то же самое. Если причиной действительно послужила пищу, тогда старт должны были отложить.

— Я чувствую себя здоровым как бык, — снова уверял Джефсон.

— Я тоже, — ответил Дамар, — это не может быть из-за пищи. Сейчас, пожалуй, один из вас присоединится к нам в этом путешествии.