Вселенная Ехо. Том 2 - Макс Фрай

«Этот парень, Аллах, помнится, говорил, что мое войско будет состоять исключительно из “мертвых духом”, – вспомнил я. – Видел бы он сейчас ее лицо».

По счастию, судьбе известно великое множество способов вернуть меня с небес на землю, и она с удовольствием применяет их на практике.

– Если я правильно понял, нам предстоит большое сражение? – Дракула внезапно возник откуда-то из-за моей спины.

– Что? А, ну да. Ты все правильно понял, князь, – кивнул я, пряча снисходительную улыбку. Я уже привык относиться к этому историческому персонажу как к большому ребенку, трогательному, наивному и жестокому, как все дети.

– А мы будем брать пленных? – поинтересовался он.

– Не знаю. Не думаю. Впрочем, посмотрим, как сложится.

– Может, я пока колышков настругаю? – робко предложил он.

– Зачем?!

– Ну, может случиться так, что кто-то из пленных разгневает тебя, и ты захочешь посадить его на кол, – с надеждой предположил Дракула.

– Не может.

– Никто не знает заранее, в каком расположении духа ему предстоит пребывать на следующий день. Иногда в плен попадают люди, способные разгневать кого угодно, даже тебя, Владыка, – тоном знатока заметил князь Влад.

Робкий-то он робкий, но упрямый, как дюжина ослов.

– Поверь, твои колышки нам не понадобятся, – пообещал я. Посмотрел на его скорбную физиономию и сжалился: – Если тебе очень хочется, можешь их настругать, дружок. Но не обещаю, что мы пустим их в дело.

– Ничего, там видно будет! – оживился Дракула. – Так я пойду поищу…

– Что ж, по крайней мере, он ушел вполне счастливым, – усмехнулась Доротея, глядя ему вслед.

– Ну и компания! – я нахмурился, потом махнул рукой и расхохотался. – Теперь еще Герман Геринг пожаловал с коллегами. Надеюсь, ребята не передерутся в самый ответственный момент.

– Конечно, не передерутся, – успокоила меня Доротея. – Все, что случилось с ними при жизни, теперь не имеет никакого значения.

– Почему ты так думаешь?

– Да хотя бы по собственному опыту. Впрочем, не только по собственному. Ты обратил внимание, как подружились Мухаммед и князь Влад? Основатель мусульманской религии и средневековый христианин-фанатик, пересажавший на кол множество последователей нашего Мухаммеда… Старые разногласия больше никого не волнуют. Все мы гораздо мудрее, чем нам самим кажется, Макс. Мы очень хорошо понимаем, что такое конец, – если не разумом, то сердцем!

– Ладно, значит, я – болван, которому приходится предводительствовать мудрецами, – улыбнулся я. – Так и запишем. Спасибо за лекцию, Дороти. Мне ужасно стыдно. Можешь себе представить, мое глупое сердце наотрез отказывается понимать, что такое «конец», и ведет себя соответственно.

Она изумленно посмотрела на меня.

– Ну еще бы! Для тебя же это никакой не конец, верно? Только короткий эпизод твоей неописуемо долгой жизни. И не надо снова говорить мне, что ты такой же, как мы, все равно не поверю. Да ты и сам себе не веришь.

Она развернулась и медленно пошла прочь, а я уселся прямо на горячий песок и закрыл лицо руками. Мне хотелось по-детски расплакаться, жалобно уткнувшись носом в плечо кого-то большого, мудрого и всесильного, но у меня не было ни слез, ни этого самого плеча, поэтому я просто сидел и терпеливо ждал, пока утихнет незапланированная буря в моем слабоумном организме.

Все как всегда.

Потом мне все-таки пришлось заняться делами. Я вернулся на импровизированный «оборонный завод» – как раз вовремя. Плод совместных усилий лучших авиаторов всех времен и моего Джинна, красивая крылатая тварь из сверкающего черного металла горделиво стояла на песке. Господа летчики взирали на нее с немым восхищением. Обо мне и говорить нечего.

– Шайзе! – проникновенно сказал я. Прочие человеческие слова временно вылетели из моей непутевой головы.

– Нравится, да? – улыбнулся кто-то рядом со мной. Кажется, это был герр фон Рихтхоффен, Красный барон – если моя память на лица хоть чего-то стоит.

– Еще бы! А вы уже испытывали это чудо? Летать-то оно умеет?

– Мы как раз собираемся бросить жребий. Всем хочется сесть за штурвал.

– Мне уже тоже хочется. Но я предпочитаю уступить эту честь профессионалам. Пойду еще погуляю. Удачного вам испытания.

Я обернулся к Джинну и спросил его, повинуясь какому-то внезапному порыву:

– Ты не мог бы перенести меня туда, где вообще никого нет? Ни моей армии, ни наших противников, ни мертвых, ни живых, ни людей, ни богов – вообще никого. Думаю, на этой земле теперь найдется немало безлюдных мест. Безлюдных и «безбожных» – последнее особенно важно.

– Таких мест немало, – подтвердил Джинн. – Но почему ты хочешь остаться в полном одиночестве? Это опасно, Владыка.

– Опасно? Для меня? Не говори ерунду! Подозреваю, что я – единственное существо, которому не грозят вообще никакие опасности. Выполни мою просьбу, ладно? Я устал, дружище. На меня все время кто-то смотрит, даже когда я сплю, и с этим ничего нельзя поделать. Никогда не думал, что человеческий взгляд осязаем, но в последнее время я это чувствую. Я уже начинаю сутулиться. Оказывается, взгляды могут быть чертовски тяжелыми.

– Я сделаю так, как ты хочешь, ибо обязан выполнять все твои желания, Владыка, – неохотно согласился Джинн. – Но может быть, ты позволишь мне сопровождать тебя? Мой взгляд ничего не весит, можешь поверить. К тому же я могу стать невидимым и не издавать никаких звуков. Мое присутствие будет необременительным, обещаю.

– Ладно, – улыбнулся я. – Если так, пошли.

Мне не пришлось повторять приглашение – поток теплого воздуха тут же подхватил меня и почти растворил. Я испытал сладковатую дурноту головокружения, но через несколько секунд все закончилось. Мои ноги снова стояли на твердой земле.

Здесь было темно. Я было удивился – в пустыне, недавно миновал полдень, неужели Джинну взбрело в голову отволочь меня в другое полушарие? Но потом вспомнил, что на всей земле воцарилась вечная ночь и только мой путь почему-то по-прежнему освещается солнцем, что, к слову, плохо увязывается с моим зловещим имиджем.

Я огляделся и понял, что нахожусь в лесу. Об этом свидетельствовали мощные стволы окруживших меня деревьев, бархатно-черные в темноте, и головокружительный аромат хвои. Здесь было удивительно тихо, даже ветер не пересчитывал листья на ветвях. Джинн, судя по всему, находился где-то рядом, но честно держал слово и ничем не выдавал свое присутствие. Я уселся на толстый слой мха и опавшей хвои и вопросительно улыбнулся сам себе. Вот ты и остался один – что теперь?

Я не мог толком сформулировать ответ на этот вопрос, но он был мне известен. Что-то вроде: «просто немного побуду старым добрым Максом, а не каким-то там “Владыкой”, и все».

Ага, размечтался.

Мало того, что я так и не обнаружил этого самого «старого доброго Макса» ни в одном из закоулков своей идиотской души. Два часа блаженного одиночества только ухудшили дело. Я окончательно перестал узнавать себя в типе, который был способен неподвижно сидеть на земле, не беспокоясь ни о чем и даже не давая себе труда подумать о собственном будущем. Никакого будущего больше не было, да и прошлое у меня не очень-то было, если разобраться. Даже мое драгоценное «здесь и сейчас» казалось хрупким, как весенняя льдинка, к нему не следовало прикасаться, чтобы оно не растаяло.

Я и не прикасался. Просто сидел на земле и с наслаждением вдыхал упоительно сладкий воздух – вот уж не предполагал, что способен свести свою бурную деятельность исключительно к вдохам и выдохам и не заскучать через пятнадцать секунд.

Разумеется, рано или поздно это должно было закончиться, поскольку в соответствии со сценарием вечное блаженство мне пока не светило. Правда, я наивно полагал, что прекращу свою незапланированную медитацию добровольно и совершенно самостоятельно. Но вышло иначе.

Я услышал, что где-то рядом играет музыка. Через несколько секунд я узнал мелодию и негромкий бесполый голос, который пел что-то простое и обворожительное на полузнакомом языке. Мои губы невольно расползлись в улыбку. Черт, еще немного, и я вполне мог бы пустить самую настоящую слезу, мокрую и соленую.

If rain will fallhigh appear upon the mountains,the grass will grow…

Дальше я почему-то никогда не мог разобрать, хотя пытался не раз. Когда-то давным-давно, несколько лет и целую вечность назад, эти бесхитростные строчки нежно выворачивали меня наизнанку.

В ту пору старинная подружка подарила мне кассету, на которую записала кучу каких-то неизвестных мне песенок. Она любила дарить друзьям этакие музыкальные винегреты, причудливую смесь супер-хитов и никому не известных мелодий. Эти сборники обычно были чудо как хороши, хотя я никак не мог постичь логику, которой она руководствовалась при их составлении.

Я смутно подозревал, что это был ее личный способ получить власть над людьми, которые ей дороги: заставить нас слушать выбранные ею мелодии в установленном ею порядке даже тогда, когда ее нет рядом. И мы действительно слушали, поскольку ее выбор всегда был безупречен.