Запад есть Запад, Восток есть Восток - Израиль Мазус

VII

Дома.

Еще когда не получилось дозвониться по телефону, Фролов подумал, что хорошо бы вспомнить какие-нибудь легкие слова из прошлой жизни, с которыми прежде он возвращался после недолгих школьных походов. И очень обрадовался, когда вспомнил: «Не прошло и двух (трех, четырех…) дней, и вот я снова дома!». Он именно эти слова чаще всего говорил, и теперь их тоже скажет. Будет очень кстати. Появится и сразу же: «Не прошло и двенадцати лет…».

Да только слова эти почему-то сразу вылетели из головы, едва он перешагнул порог. Сразу заплакали и мама, и отец. Дома уже знали, что прошедшая ночь была первой, которую он провел в Москве. Поэтому, когда раздался звонок в дверь, оба, и Анастасия Леонтьевна, и Афанасий Петрович, бросились открывать. Фролов правильно догадался, что именно Галина должна была разговаривать с ними в то утро по телефону. Они долго стояли, обнимая, и целуя друг друга, рядом со столом в гостиной. Наконец, Анастасия Леонтьевна, опускаясь на диван, выговорила первые свои слова:

— Володенька, как долго тебя не было.

— Все теперь позади, мама, все позади…

— Тебя объявляли опасным преступником, — сказал Афанасий Петрович. — Какой позор они заставили нас пережить!

— Но мы с папой не поверили ни единому их слову!

— Все теперь позади, мама, все позади. А я так не хотел, чтобы вы плакали, когда меня увидите, даже специальные слова приготовил. Жалко только, что когда вошел, они почему-то из головы вылетели.

— Скажи теперь, — сквозь слезы предложила Анастасия Леонтьевна.

— Они вам знакомы, как начну говорить, вы их сразу узнаете. Там только цифра серьезная набежала. А слова такие: не прошло и двенадцати лет, и вот я снова дома!

— Очень смешно, — тут же отозвался Афанасий Петрович. — Хорошо, что промолчал.

— Нет, отчего же, — не согласилась Анастасия Леонтьевна, — я бы тогда немедленно отправилась на кухню, чтобы тебя накормить. Помнишь, каким голодным ты всегда приходил после походов? А теперь я об этом даже не подумала, прости.

— Не уходи, мама, я не голоден. У меня был вполне приличный завтрак. Кстати, а Даша где?

— Они с Сергеем и Максимом в деревне…

— Жалко, я очень хотел их увидеть. По-моему, я помню Сергея…

— Он тоже сказал, что хорошо тебя помнит.

— Интересно, где же ты завтракал? — поинтересовался Афанасий Петрович.

— Так на Лубянке и завтракал. Ну, что вы так, одно только слово сказал, и у вас сразу головы поникли. А меня там не только вчистую освободили, но еще и все награды вернули, — весело воскликнул Фролов.

Он принес из прихожей портфель и вывалил на стол все его содержимое, вместе с бумагами.

— Вот!!!

— Странно, очень странно, — задумчиво произнес Афанасий Петрович, присаживаясь к столу. — На них это так не похоже. Я что-то слышал, чтобы какое-нибудь доброе дело у них получалось вот так сразу. Или я неправ, Володя?

Отец одну за другой стал открывать коробочки, выкладывая ордена и медали на столешницу.

— Прав. Но это все не просто так случилось, а произошло счастливое стечение обстоятельств. Письмо, которое я отправил из Ангарска, с просьбой пересмотреть мое дело, попало в руки человека, который хорошо знал меня по фронту. А потом мы вместе служили в венской комендатуре и дружили. Он мне даже твой крестик сохранил, мама.

— Как его зовут? — спросила Анастасия Леонтьевна.

— Павел Сабуров.

— Завтра пойду в церковь и поставлю свечку за его здравие, — сказала Анастасия Леонтьевна и улыбнулась. — Да, Володя, я теперь хожу в церковь.

— Не говори так, будто я удивился. Я не удивился.

— Может, мои прежние молитвы и привели твоего Сабурова на то место, откуда он тебя и освободил.

— Может, и так. Я на одной пересылке, мама, слышал рядом с собой молитву, где много имен называлось. Очень слова тронули. Теперь и не вспомню, какие, но два слова в памяти остались: заступи и насыти. Значит, о живых была та молитва. Я тогда одну нехорошую мысль никак от себя отогнать не смог. Среди убитых было много и тех, кто крестики носил. Значит, где-то молились за них. И не помогло. Но мне-то помогло! Хотя я свой крестик и неправильно носил. В кармашке. Значит, ты правильно за меня молилась, мама. Спасибо тебе!

Тем временем Афанасий Петрович уже расположил ордена и медали именно так, как их принято носить, и, поднявшись, любовался ими.

— А ведь ты, Володя, у нас настоящий герой. Мы и не знали. Ты почему так мало писал о своих наградах? Впрочем, у нас это, наверное, семейное. О том, сколько наград у моего деда, который оборонял Севастополь, семья узнала только тогда, когда он вернулся домой. Отец об этом много рассказывал.

— Папа, а почему я об этом ничего не знал?

— Мы с мамой ждали, когда ты повзрослеешь, чтобы рассказать тебе о нашей семье, но… война, и ты взрослел вдали от нас. Но все равно мы перед тобой виноваты, прости.

— Мама, но ты же учитель, объясни, зачем вы это делали? Чтобы я не оказался в тюрьме? Так я все равно в ней оказался. И потом, почему Севастополь? Я не понимаю. Его обороной у нас и теперь еще гордятся.

— Мы жили в постоянном страхе и не всегда знали, как и себя, и тебя с Дашей сберечь, — сказала Анастасия Леонтьевна, — а тебе расскажи о прадеде, ты тут же начнешь про деда всю правду спрашивать. Про деда все узнаешь, обо всех его сыновьях расспрашивать начнешь…

— Да знаю я все. Мне Григорий говорил, что где-то под Смоленском мы были какими-то мелкопоместными дворянами. Ну и что?

— Да ничего твой Григорий не знает! Как и ты! — воскликнул Афанасий Петрович. — У него отец кто был? Пламенный революционер. И мать такая же. Для них история человечества начиналась с чистого листа. Ты это понимаешь? А до этих великих дней, когда они с товарищами взялись мир переделывать, вокруг ничего не было, одно только жалкое мещанство…

— Ты ведь с ними все время спорил, мне Гриша говорил.

— Спорил. Поначалу. Пока и за нас, и за них страшно не стало.

— Так вот почему они тебя святой простотой звали. А я тогда подумал, что за хорошо известную всем нам честность и доброту…

— Спасибо, что так обо мне думаешь.

— А как еще мне о тебе думать, если так оно и есть. Какой интересный у нас разговор о родственниках начался. Про твоего деда я уже немного знаю. Давай теперь про моего деда поговорим, про твоего отца. А он кем был?