Воспоминания - Иван Бларамберг

В 6 часов вечера мы отправились дальше и ехали всю ночь. Такое ночное путешествие навевает в Персии лирическое настроение. Темно. Безоблачное небо покрыто мириадами звезд, блеск которых намного интенсивнее, чем в Северной и Центральной Европе; они дают достаточно света, чтобы можно было видеть дорогу. Ничто не нарушало божественной тишины теплой ночи на обширной равнине, кроме тихого перезвона колокольчиков нагруженных мулов, быстро передвигавшихся один за другим. Во время таких больших ночных переходов имеешь достаточно времени, чтобы предаться мыслям. Однако длительные ночные поездки утомительны, и путешественник с нетерпением ожидает восхода лучезарного Сириуса "ли следующего за ним Ориона, созвездия, предвещающего наступление утра. Ночью мы заблудились. За все это время мы проделали в общей сложности 42 версты и оставались в седле 16 часов.

В 10 часов утра приехали в Солеймание, где после утомительного путешествия расположились под аркадами летнего дворца и погрузились в крепкий сон. Позже мы осмотрели внутренние залы дворца. В них роскошь сочеталась с легкостью архитектуры. В зале приемов мы видели портреты господствующей династии Каджаров, написанные на стене. В одном из залов потолок был сделан из зеркал; позднее я видел это украшение во многих персидских дворцах. Обширные сады были запущены и пустынны, так как после смерти Фатх-Али-шаха никто из членов королевской семьи здесь не жил, и все, казалось, было обречено на гибель. Было воскресенье (22 августа), и мы весь день оставались под этими прохладными аркадами. Вечером приехал голям (верховой слуга) первого секретаря нашей миссии в Тегеране барона Боде, чтобы проводить нас в русский летний лагерь, до которого, предстояло ехать еще одну станцию.

23 августа, в 4 часа утра, мы оседлали лошадей и двинулись по широкой равнине. Слева тянулась знаменитая цепь. Эльбурсских гор. Мы проехали в тропическую жару 48 верст, последние 10 верст рысью, чтобы побыстрее добраться, оставили Тегеран справа в направлении вышеупомянутой горной цепи и в 3 часа дня прибыли наконец в Касре-Каджар (замок, или крепость, Каджар) - увеселительный замок покойного Фатх-Али-шаха, где в тенистых садах, орошаемых журчащими кристально-чистыми ручьями, были установлены палатки императорской миссии. Расстояние от Казвина до Тегерана составляет 22 агача, т. е. 132 версты. У входа в парк, окруженный высокой стеной, стоял персидский почетный караул, который отдал нам честь. Барон Боде и Виткевич вышли нам навстречу и провели в палатку нашего посланника графа Симонича, перед которым мы предстали в пыльной дорожной одежде и который принял нас очень любезно.

Лагерь русской миссии был расположен, как уже говорилось, в парке Касре-Каджар, и каждый выбрал для себя тенистое местечко. Для меня приготовили просторную высокую персидскую палатку в форме четырехугольника, и так как сегодня было уже поздно полностью поставить ее (из-за большой жары она должна была быть двойной, т. е. с коридором из хлопчатобумажной материи и с двойной крышей для сквозняка), удовлетворились пока внутренней, или нижней, палаткой. Долгое путешествие в сильную жару, особенно сегодняшняя поездка, сильно возбудило меня, и доктор миссии, господин Йениш, немец, дал мне для успокоения немного содового порошка. Слуга поставил мне походную кровать, состоящую из обоих моих чемоданов (яхтан), в угол палатки. Я лег рано и погрузился в глубокий сон. Ночью со снежных гор Эльбурса повеял холодный ветер, продувавший тонкие, полуоткрытые стены палатки. Во время сна одеяло сползло с узкой походной кровати, и на другое утро, проснувшись, я был точно парализованный. Поднявшись, я потерял сознание и вынужден был оставаться 18 дней в постели, которую мне сразу же приготовили на расстеленных в палатке коврах. Для меня устроили горячую баню в ванной из юфтовых кож, поставили 25 пиявок на виски и на затылок. Но так как я был сильно возбужден, страдал бессонницей, читая все ночи напролет и выпивая каждую ночь по два-три графина воды или полдюжины шипучих порошков, мне сделали кровопускание. Во время этой операции кровь не ударила фонтанчиком из артерии, как обычно, а полилась, будто из лейки, испачкав при этом врача и постель. Мне выпустили около двух фунтов крови, и я почувствовал себя легче, но, несмотря на это, мои нервы еще долго были возбуждены. У меня был ревматизм левой стопы и мизинца левой руки, который, казалось, совсем онемел, затем приступы странной лихорадки, повторявшиеся 12 дней и сопровождавшиеся выделением пота, от которого намокала рубашка и простыни. Однако я всегда был в полном сознании и постепенно поправился. Граф Симонич ежедневно бывал у меня в палатке, уделял мне много внимания, был очень добр и, если позволяло мое состояние, возил с собой на прогулку и показывал окрестности Тегерана.

Весь сентябрь было 24-26° тепла в тени, но ночью температура падала до 12°, и надо было быть очень осторожным, чтобы не простудиться. Все наши из миссии одевались по вечерам тепло, и не напрасно перс, а также турок носят теплый кушак.

Во время моей болезни уехал в Кабул Виткевич, сопровождаемый только голямом. Он попрощался со мной. Позже он мне признался, что не надеялся увидеть меня снова живым, но судьба хотела, чтобы он сам вскоре (в 1839 г.) ушел из жизни; об этом я позднее еще скажу.

Его отъезд в Кабул и наше прибытие в Персию вообще сильно обеспокоили английскую миссию, которая находилась тогда в Тегеране. В ее составе были министр{*33} Макнил{30}, шотландец, бывший врач английской миссии в Персии, знавший в совершенстве язык и обычаи страны и имевший большие связи в персидских верхах благодаря своим врачебным познаниям, далее - первый и второй секретари и несколько английских офицеров (половина находилась на персидской службе в качестве военных инструкторов), а также капитан артиллерии Тодд, майор Ферранд, полковник Сохейл, полковник Стоддарт{31} (он находился при персидской армии во время похода на Герат, а позднее так печально кончил в Бухаре) и несколько английских сержантов, обучавших сарбазов строю. Из-за моего приезда в Персию политические отношения между обеими миссиями стали несколько натянутыми. Однако внешне отношения продолжали быть дружескими, поскольку все члены английской миссии были образованными и приятными людьми.

Граф Симонич, родом из Зары в Иллирии, поступил на французскую службу, когда его родина после заключения мира в Шенбрунне (в 1809 г.){32} отошла к Франции. Молодым, в чине капитана, он принимал участие в походе 1812 г., попал в плен у Красного во время ужасного отступления французов и был отправлен с многими своими товарищами по несчастью во внутренние районы государства. Будучи больным, остался в Казани, встретил у местного дворянства дружеский прием и благодаря своей красивой внешности, образованности, живости характера и как человек славянского происхождения сделался всеобщим любимцем. После заключения Парижского мира (1814 г.) Иллирия снова отошла к Австрии, и так как граф Симонич не пожелал быть подданным этого государства, он поступил на русскую службу и попросился на Кавказ, чтобы сделать там карьеру. Ему присвоили звание майора и послали служить в грузинский гренадерский полк. Здесь под командованием генерала Ермолова{33}, который его очень высоко ценил, он участвовал во многих экспедициях против горцев. Женился он на 18-летней вдове, княгине Орбелиани, женщине необычайной красоты. В битве при Елизаветполе (сентябрь 1826 г.), когда он повел свой батальон в штыковую атаку против персов, был тяжело ранен в левое бедро и остался хромым на всю жизнь. Позднее, в 1828-1829 гг., он принимал участие в походах против турок в Азии. После заключения Адрианопольского мира{34} Симонича произвели в генерал-майоры и по рекомендации его покровителя, князя Паскевича{35}, назначили в 1833 г. посланником в Персию, где он завоевал большое доверие тамошнего правителя Фатх-Али-шаха. Граф находился в дружеских отношениях с английским посланником Эллисом, и после смерти Фатх-Али-шаха (1835 г.) благодаря их энергичным действиям не вспыхнула гражданская война между многочисленными сыновьями шаха (который, к слову сказать, имел гарем из 1500 жен), каждый из которых претендовал на трон. Оба правительства (русское и английское) добивались от персов того, чтобы в будущем престол занимал только ближайший наследник, и таким образом законным престолонаследником был признан в 1833 г. старший сын умершего Аббас-Мирзы (последнему мы обязаны войной 1826-1828 гг., приобретением двух бывших персидских провинций - Эривань и Нахичевань, а также 20 миллионами серебряных рублей контрибуции) по имени Мохаммед-Мирза, который вступил на персидский трон под именем Мохаммед-шаха. Господин Макнил был тогда всего лишь врачом в английском посольстве. После отзыва господина Эллиса из Персии лорд Пальмерстон{36} назначил господина Макнила его преемником, что, естественно, несколько задело самолюбие графа Симонича, так как новоиспеченный английский министр играл ранее лишь второстепенную роль в Персии и теперь вдруг занял равное положение с русским полномочным министром. Я еще вернусь к фигуре Макнила в связи с политическими событиями в Персии, Афганистане и Индии в период с 1836 по 1840 г.