Искатель. 2009. Выпуск №07 - Станислав Родионов

— В общем, так… Сестра твоя не мертва, — услышала она.

Откуда ей вообще знать? Ведь Маша ни слова не говорила о Дарье!

— Но и не жива.

Маша смотрела на старуху с изумлением.

— Она здесь, — тихо закончила колдунья.

— Где? — в ужасе пролепетала Маша, огладываясь.

— Здесь. С тобой.

Только сейчас она поняла, что миска с грязной водой, стоящая на столе — не просто неубранная посуда, а некий магический предмет. Колдунья пристально вглядывалась в эту воду, которая почему-то вдруг начала закипать…

Маша почувствовала головокружение, легкую тошноту. Глаза старухи, казалось, горели в полумраке комнаты. Пар над водой клубился, исходя белесыми волокнами, многочисленными турбулентными вихрями, формируя что-то светлое, какой-то образ… Маше казалось, что она узнаёт его, где-то она уже видела эту грациозную фигуру…

Внезапно все прекратилось. Колдунья резко встала, пар пропал, в миске по-прежнему качалась грязная вода — концентрическими кругами, от сотрясения. В руках старухи снова была пачка денег.

— Возьми обратно, — строго сказала она. — И уходи.

— Но, простите… Неужели вы мне ничего не скажете?

— Ничего. Здесь замешаны слишком серьезные силы. Я не могу. Это бесы. Демоны. Они очень древние, их даже когда-то считали богами… Иди прочь! — вдруг вскричала колдунья. — Я не хочу, чтобы они вошли в мой дом вместе с тобой.

Оказавшись на улице, Маша все еще чувствовала тошноту. Она схватилась за столбик забора, и вдруг ее вырвало. Мимо шла какая-то женщина с хозяйственной сумкой в руке. Она не обратила на Машу никакого внимания: зрелище блюющей девушки было, видать, обычным для этого района.

На автобусной остановке дымилась переполненная урна. Маша вспомнила пар над магической чашей, и теперь ей стало ясно, что за образ пригрезился ей в его клубах. Бесы, демоны… В древности люди считали их богами. Именно так христиане объясняют греческую мифологию, называя их демонами — Зевса, Аполлона, Афродиту…

Именно Афродиту, ее бледную фигуру и показал ей этот клубящийся пар. И что-то было с ней связано в ее недавних воспоминаниях, но она никак не могла вспомнить — что. Статую, похожую на Венеру Милосскую, только с руками, она почему-то помнила, и это было как-то связано с Москвой, с домом, куда ее привезли… Но воспоминание было смутным, словно вспоминала не она, а кто-то другой.

Потом случился провал. Считается, что в жизни каждого актера должен случиться (и не может не случиться) один серьезный провал.

Раковский негодовал, его черные густые брови ходили ходуном:

— Меня не волнует, больна актриса или здорова, месячные у нее, несчастная любовь или уже климакс!

Это было словно во сне, в том давнем сне, мучившем ее еще в детстве. Вернее, не так: сам сон приснился только один раз, но он породил фантазию, которая уже не отпускала ее. Стыд, позор, когда хочется провалиться на месте…

Сегодня спектакль их маленького самодеятельного театра. На такие спектакли обычно приезжали воспитанники из другого детдома, из «Солнышка», часто бывало всякое высокое начальство, разного рода «покровители». Но сестра заболела, она мечется в постели, ее влажные кудри раскиданы на подушке, лицо горячее, красное… И директор, он же руководитель театра, решает: вместо сестры на сцену выпустят ее.

Она прячется в девчоночьем туалете, ее находят. Ее ведут, она упирается. Ее наряжают в костюм Красной Шапочки, она стоит на пороге картонной избушки, перед «мамой», которую играет Зойка Косарева, дылда.

— Вот, дочка, тебе корзиночка, а в корзиночке — пирожок и горшочек масла. Отнеси корзиночку бабушке, ведь ты знаешь, где бабушка живет?

Она должна что-то сказать в ответ, но язык одеревенел во рту, она не знает, не помнит этих слов. Перед ней простирается высокий темный зал, где все сидят, поблескивая глазами — сотни глаз моргают в темноте, будто капли росы на листьях.

И позже, когда сестра уже работала в театре, ей приходила в голову эта фантазия: сестра заболела, надо заменить ее на сцене, и за ней присылают машину, ее ведут по коридору, одетую в костюм Катерины из «Грозы», она должна стоять над обрывом, а обрыв — это и есть край сцены, за которым — зрительный зал с сотнями сверкающих глаз.

— Отчего люди не летают так, как птицы?

Маша сидела на «камне», чувствуя, что все ее тело дрожит крупной дрожью, а глаза застилает холодный пот. Никогда в жизни ей не было так страшно, никогда она еще не чувствовала такой безысходности и тоски. За ее спиной распахивался озерный простор, с озера дул свежий ветер, в небе висела луна. Перед ней была маленькая рампа, на лужайке сидели зрители, она должна была что-то для них сказать.

Я— куропатка! Нет, не то… Я — актриса.

«Я не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно. Я — куропатка. Нет, не то… Помните, вы подстрелили куропатку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа…»

Зрители на лужайке были ей почему-то хорошо знакомы, и она их вовсе не боялась: они только притворялись зрителями, но за их спинами, за точно такой же рампой сидели другие зрители, пришедшие сюда с городских улиц, и они были настоящие…

Занавес сомкнулся, отделив тех от других, к ней сразу бросились, схватили за плечи, затрясли, Маша вырвалась и пошла, но вдруг все закружилось — глаза, капли росы, елочные игрушки, феерия света и тьмы… Какой-то высокий сильный человек взял ее на руки и понес, ей было так тепло и уютно, что хотелось зажмуриться, раскачиваясь в крепких и нежных руках.

И тут она поняла, что эта фантазия не ее, что так не могла думать она сама, Маша, — будто бы ее выпускают на сцену вместо сестры: ведь это именно она играла Красную Шапочку в самодеятельном детдомовском театре, и именно она выучилась на актрису и работала на сцене в Оренбурге, а потом перебралась в Самару, и весь этот ужас мог существовать только в голове Дарьи, ее непутевой сестры.

— Дарья… — прошептала она, будто сестра была где-то рядом. — Не лезь ко мне, Дарья!

Глава пятая

Три сестры

Когда это началось — до поездки в Москву или после? Как вообще эта поездка может быть связана с лунным дождем, происходившим из синих уральских просторов?

Она понимала, что должна все рассказать Родиону, самому близкому на земле человеку, будущему своему мужу… Но правильно ли он поймет ее? Самое разумное, что он может сделать, так это немедленно отвести ее к психиатру.