Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Тогда остальные спорщики, ставившие на женский род кавалера, тоже побежали в суды, но верховный суд отрезал им все пути. Суд отказал алчным истцам на том основании, что подобные пари суть сделка безнравственная, и в суде разбирать споры по таковым нельзя.

Сам д’Эон помалкивал и не вмешивался в суету вокруг его брюк. Кто знает, почему. Возможно, его тщеславие щекотало сознание того, что он очутился в самом центре лондонской жизни. (Даже газеты писали об этих пари. «Morning Post» в номере от 11 ноября 1775 года помещает отчет о состоянии рынка пари: семь против четырех за то, что он женщина, а не мужчина. То есть сторонники женской партии были в большинстве.)

Между тем король Людовик XV скончался. Кавалер д’Эон остался без покровителя. Его 12 000 франков годовой ренты «улыбнулись», а сам он остался по шею в долгах. Вместо роскошных апартаментов посольского особняка перед ним замаячила долговая тюрьма. И тогда кавалер ордена Святого Людовика прибегает к средству, мало совместимому с рыцарскими добродетелями: к шантажу.

Кавалер дал знать версальскому двору, что есть тут один железный сундук, до верху наполненный весьма любопытными бумагами. В нем хранятся писанные собственноручно письма и секретные распоряжения короля Людовика XV, а также переписка самого кавалера с доверенными лицами короля, которой также нежелательно выходить на свет. Английский двор не пожалел бы за них несколько сот тысяч фунтов… Сундук в настоящее время находится в залоге у лорда Фер-реса в обеспечение 5 000 фунтов долга кавалера.

В Версале не на шутку перепугались. Ведь если д’Эон не сможет заплатить, а лорд воспользуется своим правом и откроет сундук, то из него, будто из ящика мифической Пандоры[47], посыпятся очень опасные вещи. Стало быть, надо послать в Лондон доверенного, пусть сторгуется с хозяином сундука.

Особый интерес этому торгу придает личность доверенного. Это был… Бомарше[48], автор «Севильского цирюльника», который, впрочем, отлично разбирался в финансовых вопросах, был ловким дельцом и тайным политическим агентом французского правительства. Он вез с собой в дорожной сумке необходимые бумаги, а среди них тот самый королевский указ, с которого я начал свой рассказ.

Читатель кажущегося непонятным документа будет ждать ответа на два вопроса.

Во-первых: что за интерес был у французского правительства обязывать кавалера д’Эона до самой его смерти носить женское платье?

Во-вторых: что вынудило кавалера д’Эона принять это постыдное обязательство?

Сначала я отвечу на второй вопрос, это короче и проще: у него не было иного выбора — либо жизнь впроголодь, да в штанах, либо в свое удовольствие, да в юбке. (Он продолжал получать свои 12 000 франков годовой ренты, а Бомарше заплатил 120 000 франков его долгов!)

По первому вопросу ответ будет более многословным.

В соответствии с письменным договором, который заключил с ним Бомарше 5 октября 1775 года, пунктом 3 договора кавалер д’Эон обязывался воздерживаться от нападок, оскорблявших память умершего за это время графа Герши либо затрагивающих его семейство.

В пункте 4 Бомарше продолжает так:

«И чтобы устранить неодолимое препятствие между сторонами, именем Его Величества требую с сего дня уничтожить маскарадное платье, которое под именем кавалера д’Эона скрывало девицу… И чтобы положить конец неопределенности Вашего пола, дававшего повод недостойным шуткам и заключению пари, именем короля требую, чтобы фантом кавалера д’Эона исчез окончательно».

Это могло бы послужить видимым объяснением того, почему из юбки сделали целое дело государственного значения. Просто надо было прекратить дальнейшие распри с семейством графа Герши; особо принимая во внимание, что сын покойного дипломата хотел вызвать кавалера д’Эона на дуэль, которая, учитывая юный возраст дуэлянта, имела бы печальный исход, а также надо было положить конец скандальным пари.

Я сказал: «видимым объяснением». Что, у короля Франции не было иного средства воспрепятствовать дуэли, как поставить шлагбаум меж противниками в виде юбки, которую к тому же предстояло носить пожизненно? Ведь с течением времени страсти утихают, кавалер д’Эон мог прожить долго, а стариков не принято вызывать на дуэль. А пари? Если на драгунского капитана, кавалера ордена Святого Людовика силой натягивают юбку, разве тем самым не подогревают страсти спорщиков?

Тот, кто ломал голову над разгадкой тайны кавалера д’Эона, тут застревал. Даже такой тяжеловес, как «Encyclopaedia Britannica», закрывает вопрос так, что-де «смысл этого обязательства так никогда и не был выяснен».

По-моему, он все же проясняется, если внимательно прочитать королевский указ. Он обращен к мадемуазель Эон де Бомон и повелевает ей вновь надеть приличествующее ее полу платье. И в договоре, заключенном с Бомарше, также постоянно речь идет о том, чтобы мадемуазель д’Эон вновь одевалась как девица.

(Кстати, Бомарше, со своей стороны, был до конца убежден, что кавалер и в самом деле девица.)

Чтобы подойти ближе к разгадке, я процитирую заявление самого кавалера д’Эона по поводу принятия им обязательства:

«Я соглашаюсь на то, чтобы положить конец всем догадкам, открыть мой истинный пол и обязуюсь снова надеть и носить до самой мой смерти женское платье, которое я с ведома Его Величества носила во многих случаях».

Конец этой фразы Бомарше из договора убрал, хотя он проясняет многое.

Версальский двор никоим образом не хотел признать ту постыдную уловку короля Франции, что он подсылал к иностранным дворам переодетого в женское платье дипломата, определенно для шпионажа. Особенно сильный скандал разразился бы при царском дворе, если бы выяснилось, что в непосредственную близость к царице протащили мужчину в юбке.

Таким образом, чтобы предотвратить мировой скандал, обман попросту отрицали тем, что мадемуазель д’Эон и в самом деле была девицей. Смена ею одежды произошла позднее, когда, уступая своим мужским наклонностям, она переоделась в мужское платье, коему она заслужила славу, геройски сражаясь на войне и отличившись на дипломатическом поприще.

Полагаю, такое объяснение можно принять. Но секрет кавалера или кавалерши д’Эон был точно хвостик ящерицы: он снова растет, если его оторвать.

Во Франции разразилась революция.

Теперь-то уж у шевалье не было никаких причин покрывать грехи свергнутой династии и продолжать носить жгущее тело платье Несса[49]?

И все же он не снял его. Ни во время революции, ни потом, в эпоху Наполеона.

Что могло быть тому причиной?

Выплата годовой ренты в 12 000 ливров прекратилась, новые правительства платить и не помышляли. На родину он не вернулся, остался в Лондоне и жил там до последовавшей в 1810 году смерти. Поначалу жил уроками фехтования, потом старые друзья выхлопотали ему у короля Георга III небольшую пенсию, на нее он и протянул до 83 лет.

В чем тут секрет, этого мы и в самом деле не знаем. Может быть, тут дело в его тщеславии? Обратись он снова мужчиной, то рассеялась бы вся окутывавшая его загадочность, и он остался бы неинтересной серой фигурой, о которой скоро бы все забыли. А так он до самой смерти оставался одной из лондонских достопримечательностей, волнующим предметом догадок и пари.

Но и после смерти тело одинокого, не имеющего семьи человека, стало, так сказать, всеобщей добычей. Оно попало на стол патологоанатома, и, чтобы рассеять все сомнения относительно его пола, производивший вскрытие врач составил следующее заключение:

«Настоящим подтверждаю, что тело кавалера д’Эона я вскрыл и осмотрел в присутствии Адайра и Вильсона, а также отца Елисея и обнаружил у него во всех отношениях совершенные мужские органы. 1810 года, мая 23 дня. Т. Коупленд, врач-хирург. Нижеподписавшиеся присутствовали также: Сэр Сидней Смит (известный адмирал). — Почтенный У. Ст. Литлтон. — Лорд Ярмут. — М-р Стоскинс, прокурор. — М-р Кинг, хирург. — М-р Бертон, то же. — (И еще четыре подписи)».

Знакомые покойного кавалера тоже побывали в зале патологоанатома и сделали с полдюжины заявлений о том, что он был мужчиной, а не женщиной.

Наиболее убедительным было подтверждение Уильяма Боунинга, домохозяина шевалье, которое могло бы сделать излишним вскрытие тела:

«Заявляю, что кавалер д’Эон три года жил у меня, и все это время я считал его женщиной. Однако после его смерти я, основательно осмотрев его тело, установил, что он на самом деле мужчина. Моя жена установила то же самое».

С этого следовало бы и начинать.

Габсбурги были католиками.

Католическая религия считает семейные узы делом священным.

Однако же давно прошли те времена, когда царь Давид кружился в танце в честь святыни. По мнению Габсбургов, теперь пусть танцуют другие; с них довольно, если они будут только подпевать.