Ideal жертвы - Анна и Сергей Литвиновы

– Куда уехать? – бормочу я.

– Соберем вещички и смоемся отсюда. Совсем. К бениной матери. Сядем в мою машину, и... – Он машет рукой, показывая неопределенную, но очень далекую даль, куда он предлагает мне умчаться.

Мое сердце дает сбой. Это уже не абстрактные разговоры про сладких-сахарных и не конкретное предложение тривиального быстрого секса. Однако разве признаются в любви таким равнодушным голосом?

Я вполне овладеваю собой и спрашиваю насмешливо:

– Гаишников не боишься?

– А что, – огорчается он, – запах чувствуется?

Сильно выдыхает себе в ладонь и бормочет:

– Да, есть немного... Ничего, зажуем... Вполне можно запрягать оленей.

– И куда же мы с тобой на них помчимся, на твоих оленях? – Я по-прежнему стараюсь быть ироничной.

– Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, – отмахивается он.

Но такое объяснение меня не устраивает. Мне нужна ясность. И я строго спрашиваю:

– Почему вдруг тебя... осенило? Именно сегодня? Сейчас? Только не надо мне вешать лапшу на уши, что ты в меня вдруг, внезапно, влюбился!

Костя склоняет голову:

– Я просто наконец понял, насколько виноват перед тобой... Понял, что втравил тебя в нехорошую историю. Я! Ты, Лиля, разве не замечаешь, что в санатории творятся какие-то поганые дела?

– Еще бы не заметить! – восклицаю я.

– Ты знаешь, что сегодня ночью убили Степана?

– Его все-таки убили?

– Официальное заключение, я не сомневаюсь, будет, что он покончил жизнь самоубийством, но такие, как он к суициду не способны. Да, его убили.

– Какой кошмар... – бормочу я, хотя Костя не сообщил мне ничего нового.

– Поэтому давай, собираем свои манатки и по-тихому сматываемся. Черт с ней, с зарплатой, черт с ними, с трудовыми книжками...

– И куда же мы с тобой поедем? – повторяю я.

– Как куда? – искренне удивляется он. – В Москву!

Нравится мне это искреннее убеждение москвичей, что жить можно только в Белокаменной. Они считают, что нигде за пределами столицы жизни нет – как на Луне.

У меня на языке вертится вопрос, в качестве кого он меня с собой приглашает, но я понимаю, что мой интерес преждевременен – Костя еще просто не готов говорить о нашем будущем. Однако его предложение звучит для меня в высшей степени соблазнительно. Я представляю, как мы с ним вдвоем несемся по трассе на его иномарке, одной рукой Костя держит руль, другой – обнимает меня, окна открыты, и прохладный ветер треплет мои волосы.

Но я осаживаю себя: а что будет потом, когда мы приедем в его муравейник-столицу? Как же мой Максимушка? Мама?

– Пуля догонит, – бормочу в ответ я.

– Что? – не понимает Константин.

– Кирилл, здешний охранник, мне несколько раз повторил, чтобы я не пыталась бежать, потому что «пуля догонит». Куда я поеду? Ты ведь прекрасно знаешь, что меня тут подсадили на бабки. Что я должна этому чертовому санаторию целую кучу денег: тридцать, – я вспоминаю вчерашний визит директора в спортзал и поправляюсь, – то есть нет, уже двадцать семь тысяч долларов...

– Я помню, – кивает Костя. – И, поверь, очень сожалею, что втравил тебя в эту историю. Знаешь, когда я звал тебя на работу, еще не ведал, что тут творится.

– Да и с чего вдруг ты воспылал ко мне любовью? – Продолжаю бушевать я. – Еще позавчера, помнится, ты прекрасно проводил время с этой жирной Бэлой.

– Ох, Лиля, – морщится он, – да это просто ерунда, ничего личного... Она интересный человек, с ней было забавно поболтать...

– Да ладно: болтать! Ты с ней спал!

По Костиному лицу расплывается неприкрытый ужас:

– О, господи! Да что я – сумасшедший?!

Но я не сдаюсь:

– А Марьяна?! Ты с ней тоже вел интеллектуальные беседы? Знаю я эти беседы! Видела, как ты ей – ха! – в парке забитую мышцу массировал! – И саркастически добавляю: – Да ты просто бабник! На все, что движется, стойку делаешь!

Костя же серьезно произносит:

– Может, и бабник. Мне действительно нравятся красивые женщины. Только уехать вместе я никому из них не предлагал.

Ох, мужики, мужики! Умеете вы оправдываться...

– А почему ты, когда на людях, все время здороваешься со мной сквозь зубы? – не устаю возмущаться я. – Только киваешь и сразу спешишь сбежать?!

– Лиля, Лиля! – Он поднимает руки ладонями ко мне, будто сдается. – Я же пытался тебе объяснить... Раз мы с тобой – вместе – противостоим этой банде, то не нужно, чтобы они знали о том, что мы с тобой команда. Нельзя, чтобы нас с тобой заподозрили...

Однако глаза опускает. И повторяет:

– Лиля, милая! Я действительно перед тобой виноват. Но я так хочу, чтобы мы были вместе. Давай уедем.

Ах, Костя, Костя... Где же ты был раньше? Почему не сказал мне этих слов прежде? Еще той ночью, когда целовал меня в парке? Я не колебалась бы ни секунды и даже вещей бы не собирала. Прыгнула бы к тебе в машину и уехала с тобой хоть на край света. Но только после той ночи много всего произошло. Твой беззастенчивый флирт с Марьяной. Твои посиделки в баре с Бэлой. Твоя холодность. Смерть Степана, наконец...

Да и подло это: бросить на произвол судьбы сына. Маму. Подругу – которую я тоже втравила в эту историю...

И я тихо и сдержанно говорю:

– Нет, Костя. Делать резкие движения я пока не готова.

Константин снова окидывает меня взглядом, однако инстинкты его, видимо, не действуют – так бывает, если мужик зациклен на какой-то проблеме. Он говорит:

– Лиля, ты не сомневайся. Я тебя в беде не оставлю. Я тебе помогу.

Я вспоминаю Петра Архипыча Рычкова с его пятью тысячами и усмехаюсь:

– Поможешь – в смысле материально?

Мой собеседник мотает головой:

– Нет, не материально. Глупо отдавать деньги, которые реально не задолжал. Мы с тобой придумаем что-нибудь другое...

Все пустые слова. Я уже слышала их тогда, в ночном парке.

– Спасибо, конечно, – киваю я, – но вот скажи: сколько ты уже здесь работаешь?

– Не так давно, с февраля.

– И ты только сейчас почуял, что в санатории творится что-то неладное?

– Да, совсем недавно, как раз когда на работу вышла ты.

– Но ты ведь начальник отдела кадров. Неужели раньше ничего странного не видел, не замечал?

Костя минуту колеблется, затем делает звук телевизора погромче и шепчет мне, чрезмерно артикулируя слова. Я его понимаю – в отличие от людей, которые подслушивают нас (если они, конечно, действительно подслушивают).

– Есть один кабинет, в котором бывают лишь некоторые пациентки из тех, что приезжают сюда худеть. Запомни: только некоторые. Однако вот интересная закономерность. Из тех, кто здесь умер, в этом кабинете бывали все. Твоя погибшая толстушка, Елена Ивановна. И та женщина, что умерла на тренировке у Степана, тоже.

– Вот как? – бормочу я.

А Костя горячо продолжает:

– Что там с ними делали, неизвестно. Неизвестно даже мне. Знают только директор и, может быть, главный врач.

– А кто там работает? – таким же шепотом с гипертрофированной артикуляцией спрашиваю я.

– Ты его прекрасно знаешь, – усмехается Константин. – Там работает твой старый приятель Георгий Семенович Старцев.

– Да ладно! – не верю я.

Костя уверенно продолжает:

– И именно после его процедур некоторые женщины погибают. Поняла?

– Но что это за процедуры? – нетерпеливо спрашиваю я. – Таблетки? Гипноз? Уколы?

Константин трясет головой и безнадежно разводит руками: не знаю, мол.

– Я думаю, пытаться узнать правду очень опасно, – продолжаю шептать я. – Не случайно ведь убили Степана. Не стоит даже браться.

– Но если мы не узнаем правды – никогда не сможем вырваться отсюда, так? – вкрадчиво произносит Константин.

– Степан уже попытался, – горько усмехаюсь я.

– Ну, Степан, – пренебрежительно машет рукой Костя, – он ведь действовал напролом. И он – мужчина. Конечно, Старцев сразу насторожился... А если ему задаст вопрос хорошенькая женщина... Такая, как ты! Наверно, он поведет себя совсем иначе...

Ах, вот на что он намекает!

– Нет, я в это не полезу, – твердо произношу я.

И Костя, против моих ожиданий, согласно кивает:

– Да. Наверно, ты права. Не лезь. Это действительно опасно.

– Что же нам тогда делать? – спрашиваю я в полный голос. Странно, но совместный шепот сблизил нас. В глазах у Кости загорается огонек, похожий на страсть.

– Жить, – говорит он с бархатной интонацией. – Жить и ждать своего часа.

Он встает с кресла. Я понимаю, что он вот-вот бросится на меня.

Однако в этот момент раздается торопливый стук в дверь и, не дожидаясь ответа, в комнату кто-то влетает. Мы с Костей испуганно отпрянули друг от друга.

На пороге стоит моя подруга Машка.

– Ой, – говорит она, – здрасьте...

Она во все глаза смотрит на меня в халатике, неубранную постель, на Константина, который независимо замирает, скрестив руки на груди.

– Извините, – бормочет она. – Я только хотела попросить у тебя, Лиль, фен. Мой совсем сломался. И... – Она уже понимает, что явилась не вовремя, но выпаливает по инерции: – Ты идешь завтракать?