На одном дыхании! - Татьяна Устинова

Глафира моментально обозлилась:

– Чьих? Ларса фон Триера и Марины Нескоровой?

– Марины и Владимира, – объявила журналистка. – Вы не сердитесь. Но Марина Олеговна звезда такого уровня и настолько закрытый человек, что собирать информацию крайне сложно. А Владимир Разлогов был с ней близок, и довольно продолжительное время.

– Что вы хотите узнать?

– В каких они были отношениях?

Глафира поморщилась. Вопрос не тянул на серьезное исследование биографии «звезды такого уровня» – больше на статейку в журнале «Сплетни и слухи».

– Насколько мне известно – ни в каких. Достаточно ровных, но прохладных.

– То есть вам мало что известно об их отношениях?

– Мало, – согласилась Глафира.

– А… почему? Владимир Разлогов ничего вам не рассказывал?

– Почти ничего.

– Но это странно! Он был мужем звезды, самой настоящей, известной во всем мире, мне кажется, самолюбие любого нормального человека…

– Словом, нет, не рассказывал.

– Глафира Сергеевна, вы на меня не обижайтесь! Марина Нескорова – явление вселенское, а Владимир Разлогов, возможно, и даже скорее всего, был достойным человеком, но самым обыкновенным!

Разлогов – обыкновенный человек?! Глафира улыбнулась. Вот уж нет!

– Неужели вас не интересовал его предыдущий брак?

– Интересовал, конечно, – почему-то честно ответила Глафира. – Но он о нем не распространялся.

– А вы знакомы с Мариной Олеговной?

– Да. Очень поверхностно.

– Когда-то говорили, что именно Владимир Разлогов оплачивает некоторые постановки, в которых Марина играла. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Нет.

– Господин Разлогов не посвящал вас в свои денежные дела?

– Нет.

– Но он давал деньги своей бывшей жене?

«Еще какие, – подумала Глафира. – Еще какие!»

– Если и давал, то меня в известность не ставил.

Журналистка помолчала. Спрашивать больше было не о чем.

Глафира приподнялась и кочергой помешала угли, моментально и весело вспыхнувшие.

– Тут ведь дело не в деньгах, – устало сказала журналистка Ольга Красильченко. – Дело в том, какой путь человек прошел! И что тут такого, я не понимаю! Да если б он ее с головы до ног золотом осыпал, все равно по ее таланту было бы мало! Чем больше талант, тем человек сложнее, что тут такого! А ребенок? – вдруг переменив тон, деловито спросила она.

– Какой ребенок?

– Ну это как раз не тайна! У Марины был ребенок и умер. Как она это пережила, бедная! А Владимир Разлогов о ребенке вспоминал?

– Нет, – железным, бетонным, картонным голосом сказала Глафира. – Не вспоминал.

– Ну мужчины вообще другие! Они чувствовать не умеют! Был ребенок, не было, он дальше живет как ни в чем не бывало!

…Только вперед, всегда вперед. Все, что позади, отработанный материал. Я делаю выводы, получаю уроки и иду дальше. Это как раз на Разлогова похоже!

– Ну еще раз простите, Глафира Сергеевна. Поймите меня правильно. Со звездами очень трудно общаться. Марина Олеговна хоть… настоящая! А бывает, знаете, какая-нибудь дрянь, мелочь, а строит из себя королеву Елизавету!

– Бывает, – отозвалась Глафира. В висках у нее стучало.

– Мой племянник вообще в жуткую историю попал, как раз с такой вот дрянной дешевкой! – Журналистка вздохнула. Видно, устала и ей хотелось излить душу. – Он на интервью поехал, а у нее какой-то бриллиант пропал! Так она его чуть в краже не обвинила! Он тоже журналист, талантливый, хороший мальчик! Мы его с сестрой вдвоем растили, и чтобы он чего-то там украл, ну это ни в какие ворота не лезет! Вот к такой стерве на интервью попадешь, и тебя после в тюрьму отволокут!

– А где работает ваш племянник?

– В журнале «День сегодняшний». Хорошее издание, солидное, но, бывает, и они пишут про всяких…

– Как его зовут? – перебила Глафира.

Стучало теперь не только в висках, но и в затылке, под волосами.

– Дениска, – удивилась журналистка и зачем-то объяснила: – Мы с сестрой Драгунского читали, и нам имя очень нравилось! А что? Вы его знаете? Денис Столетов его зовут!

– А девушку, у которой бриллиант пропал, зовут Олеся Светозарова?

– Откуда вы знаете?!

– Я немного знакома с главным редактором, – сухим тоном пробормотала Глафира.

– Девушка, миленькая, – вдруг запричитала журналистка Оля Красильченко, – вы скажите ему, что Дениска ничего не брал, ничего! Он не мог, никак не мог! Он нормальный, хороший, честный мальчик! Глафира Сергеевна, вы ведь можете ему сказать? У них там в журнале скандал ужасный, и Дениска переживает очень!

– Я скажу, – пообещала Глафира. – А вы не переживайте. Кольцо нашлось. Ваш мальчик ничего не крал.

– Господи, вот спасибо так спасибо! А вы откуда знаете?.. Глафира Сергеевна, я вам так бла…

Глафира нажала кнопку отбоя и держала долго, пока телефон совсем не выключился. Огонь в камине пылал, и Глафире казалось, что это ее голова пылает и потрескивает в камине.

У Разлогова был ребенок, и он умер. Разлогов никогда не говорил ей о ребенке. Хотя, наверное, все знали! Даже какая-то чужая женщина, журналистка, знает.

А Глафира нет.

Голова пылала, и нужно было как-то остановить жар, треск и боль, пожиравшие ее.

Глафира отперла дверь, выходившую в сад, отодвинула щеколду и, навалившись, распахнула обе створки. На пальце полыхнул бриллиант.

Сырой осенний ветер охватил ее горячую голову, как будто положил на свое прохладное крыло. Глафира глубоко вздохнула, закрыла лицо руками и помотала головой.

И вдруг ей стало так страшно, что она вскрикнула и отняла руки.

Прямо перед ней стоял человек. Вместо лица у него была уродливая морщинистая неподвижная маска. Глафира поняла, что сейчас умрет.

Маска осталась неподвижной, только губы зашевелились:

– Ну вот и славно, – выговорили губы, и все смолкло, только ветер шумел в вершинах сосен.

Прохоров вошел, подхватил кошку Дженнифер, которая недовольно мяукнула, и внутри у нее что-то гулко булькнуло.

– Сейчас, моя девочка, – пообещал он Дженнифер, – сейчас, моя радость! Все, все будет!

Дженнифер повела хвостом и отвернулась. Слава богу, один приехал! Эту свою с собой не приволок! Она меня сегодня трогала, даже, можно сказать, таскала, совершенно бесцеремонно, я потом еле отмылась! Полдня потратила, чтобы себя в порядок привести!

– Соскучилась моя девочка! Конечно, соскучилась! Ну ничего, ничего. Сейчас все у нас будет хорошо.

Ничего хорошего не было вовсе, и от предстоящего дела его мутило – прямо-таки физически, тошнота подкатывала к горлу.

– Ничего, ничего, – приговаривал он, утешая то ли себя, то ли Дженнифер, – нам с тобой осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

Он волновался за Глафиру – нельзя было оставлять ее одну! Но как не оставишь, если ему необходим этот вечер, всего один – чтобы все наконец расставить по своим местам.