На одном дыхании! - Татьяна Устинова

– Ну не буду, – тут же согласилась она. В конце концов кексик отлично можно и в ванной употребить, он от этого не протухнет. – Не буду, не буду! А что ты такой зелененький, Дрюнчик? Заработался? Укатали сивку крутые горки? Ну за тебя!

И она залпом проглотила водку. Атласные груди поднялись и опали.

– Олесь, какого… какого лешего ты приперлась в редакцию, да еще нашумела там, как последняя сукина дочь?

– Так это когда-а-а бы-ы-ыло!..

– Когда бы ни было! Я тебе велел тихо сидеть, а ты чего?!

Олеся снова капала в чашку водку и вся сосредоточилась на этом занятии. Прохоров бутылку отобрал и чашку принял.

– Ну Дрюня!..

– Куда делось кольцо?

Она посмотрела на него. Глаза у нее так блестели, что Прохоров подумал – должно быть, кексик она сегодня уже принимала!

– Я тебя спрашиваю, куда делось кольцо?

Она заморгала и сложила великолепные руки на великолепной груди.

– Так я же ж… Я ж потому до тебя и прибежала, что таки да, кольцо пропало! И вот что хочешь, а за этих твоих журналюг…

– Говори нормально! – прикрикнул Прохоров. – Хватит ломаться!

Олеся подхватила Жульку-Дженнифер и прижала ее к груди. Кошка поглядывала вопросительно, но и не думала сопротивляться.

– Так я и говорю. Я тебе объясняю. Они приехали, и все было чики-поки, и фотки я им все отдала, и ту самую тоже отдала…

– Я знаю, видел ее в наборе.

– В каком наборе?

– Неважно. Они приехали, ты отдала им фотографии, потом Сапогов тебя снимал, а Столетов брал интервью…

– Ай брось ты! Ну я тебе по телефону это все уже тыщу раз говорила! Потом они меня с кольцом фотографировали. Ну один фотографировал, а другой рядом стоял! И, между прочим, та-ак на меня смотрел! – Она оживилась, потрясла Дженнифер и поцеловала ее в морду. – Та-ак смотрел! Я думала, штаны снимать начнет, представляешь?

– Куда могло деться кольцо? – свирепо спросил Прохоров и забрал у нее кошку Дженнифер. – Парни утащить его не могли, ты это прекрасно понимаешь.

– Да почему не могли, конечно, могли! Да у них вид ни боже мой какой прекрасный! А оно у меня просто так в будуаре лежало, без всякой охраны! В кулечке бархатном и в коробушке! Да кто угодно мог влезть и схапать!

– Дура! – заорал Прохоров так страшно, что она отшатнулась, а Дженнифер с испугу брякнулась на пол. Внутри у нее что-то громко екнуло. – Идиотка! Мало того, что бриллиант просрала, так еще в редакцию приперлась права качать! Тварь безмозглая! Где я теперь буду его искать?! У кого он может быть?! Что этот человек с ним станет делать?!

– Ну… носить, – пролепетала Олеся Светозарова и икнула от страха, – или в скупку сдаст… задорого…

– Да кольцо никогда не должно было нигде всплыть! Оно должно было оставаться у тебя! Ты понимаешь, что, если начнется расследование, тебя посадят?!

– За… за что посадят? Куда… посадят?

– В тюрьму! Оно должно было навсегда остаться у тебя! Куда оно делось?! Отвечай мне! Продала?! Кому продала?!

– Я… я… – Олеся заплакала еще громче, а кошка Дженнифер убралась под стол, – я никому… ты же говорил… я ни за что… чтоб мне никогда… Дрюся, ты что?! Я ничего никому! Вот те крест! Все как было велено! Ей-богу, не знаю, кто его попер, кольцо это проклятущее. Чтоб ему сгореть!

Прохоров оттолкнул ее так, что она свалилась с табуретки. Загрохотала чашка, скинутая со стола.

– Я тебя убью, – сказал Прохоров брезгливо. – Прямо сейчас.

– Как… как вы сюда попали? – трясущимися губами выговорила Глафира. – Что вам от меня нужно?!

– Узнаешь!

Глафире показалось, что в саду вдруг грянул гром и молния сверкнула. А может, блеснул под светом фонарей старухин плащ.

– Дай мне войти.

Глафира замотала головой.

– Посторонись, кому сказано!

И Глафира отступила. Старуха вошла. За ней по ковру потянулся след мокрых галош. Глафира, как во сне, последовала за ней.

– Что вам здесь нужно?!

Старуха дошла до вешалки, утвердила на полке свой саквояж и стала снимать плащ. Глафире показалось, что невыносимо завоняло нафталином. Сопя, старуха расстегивала пуговицы. Из-под платка торчали седые космы.

– Ну веди в дом, хозяйка! – последнее слово прозвучало ругательством. Старуха плюнула им Глафире в лицо.

– Я не понимаю…

– А я тебе объясню, – ласково пообещала старуха. – Ну что? Так и будем в передней топтаться? Лакеи-то твои где?

– Какие… лакеи?

– Ну прислужники, опричники твои! Зови их – старуху гнать!

– Здесь никого нет, – зачем-то сказала Глафира. – Я одна.

Она вдруг напрочь забыла, как зовут эту косматую отвратительную старуху, которая караулила ее в квартире великой русской актрисы и так и не налила ей чаю!

– Одна так одна! – как-то даже ухарски ответила старуха и двинула в комнату, в самое сердце готического разлоговского дома. Глафира стояла у распахнутых двустворчатых дверей и с места не двигалась.

– Да ты проходи, проходи! – пригласила старуха почти весело. – Чего в дверях-то мыкаешься, как не родная!

– Что вам от меня надо? – как заведенная повторила Глафира. – Как вы здесь оказались?!

– Как оказалась – не твое дело, – объявила старуха. – А вот чего надо… Долгий у нас с тобой разговор будет, хозяйка!

– Никакая я вам не хозяйка!

Старуха усмехнулась неприятно:

– Как же так, не хозяйка! Бывшего хозяина жена, стало быть, хозяйка! – Она помолчала, огляделась по сторонам, задрала подбородок, из которого торчали жесткие седые волосы, и потолок осмотрела тоже. – А хочешь, я тебе чаю подам? Чтоб уж как положено! Хоть я никогда у таких, как ты, в услужении не бывала…

– У таких – это у каких? – уточнила Глафира.

– У бессовестных, – отрезала старуха.

…Как же ее зовут?.. Глафира никак не могла вспомнить!..

– Ну вот что, – продолжала старуха сурово, – чаю мне подай, погорячее и покрепче! Мне тут с тобой рассиживаться некогда! Марина под утро вернется, и мне к тому времени нужно дома быть! – Она посмотрела на Глафиру. – Что зенки-то выкатила?! Давай, давай, вызывай!.. – Глафира не понимала, и старуха прикрикнула: – Вызывай, говорю!

– Кого… вызывать?

– Шóфера, – выговорила старуха презрительно, ударив на первый слог, – или жандармов, кого там!.. Чтобы до Москвы меня в лучшем виде доставили! А то Мариночка моя в беспокойстве будет. А ей беспокоиться противопоказано… – тут старуха пожевала губами, – над ролью работает! – Это было сказано с необыкновенной гордостью. – И сегодня у нее спектакль. Островского она у меня играет. Не то что ты!.. Груши околачиваешь!

– Груши? – переспросила Глафира.

– Ты дуру-то убогую из себя не строй, – сказала старуха. – Не поверю. Ишь, трясется!.. Что трясешься-то?! Бабки забоялась?