Каирская трилогия - Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ясину было известно об этом происшествии уже на следующий день, после того, как оно случилось. Он пришёл домой впервые с тех пор, как покинул его, женившись на Мариам, и сразу же направился в комнату отца. Он долго молчаливо смотрел на него, затем в замешательстве удалился в гостиную. Там он застал Амину, и оба пожали друг другу руки после долгой разлуки. Он был глубоко тронут, держа её руку в своей, и глаза его наполнились слезами.
Отец оставался в постели, поначалу не разговаривая и не двигаясь. Когда ему сделали кровопускание, жизнь постепенно стала возвращаться к нему. Он смог произносить по одному слову или даже коротенькой фразе, которыми выражал свои пожелания. Но в то же время он чувствовал боль, и испускал стоны и вздохи. Когда же боль утихла, ему начал надоедать принудительный постельный режим, лишивший его благословенной возможности двигаться и привести себя в порядок. Его приговорили есть, пить и делать то, что вызывало у него отвращение, и всё в одном месте: в кровати. Сон его был прерывистым, зато раздражение постоянным. Но первым, о чём он спросил, было то, как его привезли домой, пока он находился без сознания. Амина ответила, что его привезли в экипаже его друзья Мухаммад Иффат, Али Абдуррахим и Ибрахим Аль-Фар, и осторожно отнесли его в кровать, а затем привели врача, несмотря на то, что было уже очень поздно. Потом он внимательно спросил, были ли у него посетители, и жена сказала, что их поток не прекращается, однако врач запретил им встречу с ним на некоторое время. Он слабым голосом повторял: «Всё находится в руках Божьих и в начале, и в конце», и «Попросим у Аллаха хорошего исхода». Но по правде говоря, он не отчаивался и не чувствовал приближение конца. Его уверенность в жизни, которую он любил, несмотря на боль и страх, не ослабевала. Вместе с потоком сознания к нему вернулась и надежда. Он не давал никому последних наставлений, не прощался и не поверял никому свои тайны, касающиеся работы и имущества; напротив, он пригласил к себе Джамиля Аль-Хамзави и поручил ему некоторые коммерческие дела, о которых тот ничего не знал. Также он послал Камаля к местному портному в Хан Джафар забрать готовую одежду, которую он заказывал, и заплатить за неё. Смерть он упомянул разве что в тех нескольких фразах, что он повторял, за которыми словно скрывалась жестокость самой судьбы.
К концу первой недели врач заявил, что больной благополучно пережил критический этап, и что теперь ему необходимо лишь некоторое терпение, чтобы к нему полностью вернулось здоровье и восстановились силы. Врач повторил то, что уже говорил раньше, когда в первый раз предупреждал о высоком давлении, и больной пообещал ему быть послушным. Себе же он дал искреннее обещание отказаться от распущенного поведения после того, как на себе познал вредные последствия, убедившие его в серьёзности ситуации, когда уже не до шуток. Он утешал себя, говоря: «Здоровый образ жизни с некоторыми ограничениями, в любом случае, лучше, чем болезнь».
Так кризис благополучно миновал, и семья смогла перевести дыхание. Сердца всех были исполнены благодарности. В конце второй недели Ахмаду Абд Аль-Джаваду было позволено встречаться с посетителями, и это был счастливый день. Семья его была первой, кто праздновал его. На встречу с ним пришли дети со своими вторыми половинками, и впервые с тех пор, как он был прикован к постели, они смогли поговорить с ним. Отец переводил глаза с одного на другого: Ясина, Хадиджу, Аишу, Ибрахима Шауката, Халиля Шауката, и со своей привычной любезностью, не покинувшей его и в такой момент, спросил их о детях: Ридване, Абдул Муниме, Ахмаде, Наиме, Усмане и Мухаммаде. Они сказали ему, что дети не пришли ради его же покоя, и пожелали ему долгих лет и крепкого здоровья. Затем они рассказали о том, как огорчились из-за его болезни, и как потом обрадовались его выздоровлению. Хадиджа говорила дрожащим голосом, а Аиша даже оставила на его руке, когда целовала её, слезинку, которой не требовалось никаких комментариев. Ясин же мягким тоном сказал, что и сам он заболел, когда заболел отец, и поправился, когда Аллах даровал ему исцеление. Бледное лицо отца оживилось от радости, и он долго беседовал с ними о непреложном приговоре, милости и доброте Аллаха, о том, что верующий обязан терпеливо глядеть в лицо своей судьбе, полагаясь на одного только Господа.
Они покинули комнату отца и перешли в комнату Камаля, освобождая гостиную для прохода других визитёров, ожидающих аудиенции. Тут-то Ясин и подошёл к Амине, сжал её руку и сказал:
— Я не говорил вам о том, что у меня на душе в течение двух прошедших недель, ибо болезнь папы лишила меня разума, чтобы думать о чём-то другом. Но сейчас, когда Аллах послал ему исцеление и благополучие, я бы хотел попросить прощения за своё возвращение в этот дом без вашего разрешения. По правде говоря, вы приняли меня с той же лаской, что и в те счастливые давно минувшие дни. Однако теперь я должен представить вам мои извинения…
Лицо Амины порозовело, и она в волнении сказала:
— Что прошло, то прошло, Ясин. Это твой дом, и ты встретишь в нём радушный приём, когда пожелаешь…
Ясин же проявил твёрдость:
— Я не люблю ворошить прошлое, но клянусь головой отца и жизнью моего сына Ридвана, что сердце моё никогда не питало злобу ни к одному из обитателей этого дома; я всех вас любил и люблю так же, как и себя. Вероятно, шайтан ввёл меня в заблуждение. Человек подвергается и не такому. Однако сердце моё никогда не было порочным…
Амина положила руку на его широкое плечо и искренне сказала:
— Ты всегда был одним из моих детей. Не отрицаю, что один раз я разозлилась на тебя, но мой гнев прошёл, и слава Богу. Осталась лишь былая любовь к тебе. Это твой дом, Ясин. Добро пожаловать…
Ясин,
