Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина

А Бая роняет, с неподдельным любопытством кору дерева разглядывая, к которому Вран спиной прислонился:

– Ужели кто-то сам с собой от одиночества разговаривать начал? Да, трудно это, когда столько лиц вокруг, а ни одного даже поприветствовать не можешь. Воля для этого великая нужна.

– Лучше и не скажешь, – Вран покладисто соглашается. – Диво, как голос мудрый из ниоткуда меня понимает – неужто сам Чомор в облике женском из леса вышел волю мою похвалить? Жаль, не выяснил я у старшего своего всезнающего, могу ли я хотя бы с жителями лесными заговаривать – спрошу обязательно у собеседника своего единственного и любимого, как увижу его. Обожает он на вопросы мои отвечать, единственная это моя услада – видеть, как гордостью и отзывчивостью глаза его загораются, когда он голос мой слышит.

Бая прикусывает губу. Смотрит на неё Вран, смотрит жадно, глаз с неё не сводя: ну же, улыбнись открыто, рассмейся, как ты умеешь – как только со мной умеешь, другие-то не больно тебя веселят. Смеялась ли ты хоть раз по-настоящему за три месяца этих долгих? Вран чем угодно готов поклясться: нет.

– Бая, а ты что здесь делаешь? – спрашивает Зима растерянно, с Баи на Врана взгляд переводя. – Разве не должна ты…

– Прогуляться мне мать разрешила, – отвечает Бая, не дослушав её. – Воздухом свежим подышать, с братом парой слов перекинуться – не вижу я его совсем, то он у наставника пропадает, то я.

– А Искра где?

Вран, конечно, прекрасно эти игры понимает: да-да, и встреча эта случайна, и Бая просто так сюда пришла, из-за брата только, и Зима здесь случайно оказалось – всё это замечательно, но если и впрямь отпустила Баю Лесьяра из-под ока своего бдительного, то сомневается Вран, что так уж много у них времени.

А, значит…

– Зима, – мягко Вран говорит. – Очень я тебе благодарен за то, что прикрыть ты меня пытаешься, в другое русло разговор увести, но не могу я больше так. Неправильно я поступил, правило нарушил, на хвост тебе сел, когда ты поручение старшего выполнять шла, да так заболтал, что совсем не туда мы забрели – уж вечер близится, а ты так и не собрала того, о чём тебя просили, да ещё и меня теперь защищаешь. Сам я Бае повинюсь, сам я перед ней за проступок свой объяснюсь – может, смилостивится она, простит на первый раз, а может, перед Лесьярой мне придётся отвечать – тут уж ничего не поделаешь, сам я в лужу сел. Ты иди, иди, милая, да плащ свой не забудь. Дальше я сам.

– Но… – моргает Зима.

Вран быстро с земли поднимается, плащ подхватывает, кое-как снег мокрый отряхивает – бесполезно это, на самом деле, но вид заботливый сделать надо.

– Иди, иди, – повторяет Вран, плащ Зиме в руки впихивая. – Спасибо тебе за всё, увидимся как-нибудь… потом. Когда за границу уже волком настоящим ступлю.

Колеблется Зима – видно, никак не в толк не возьмёт, что тут Вран устроил.

– Зима, иди, – с нажимом говорит он.

– Да, Зима, иди, – кивает Бая. – Долгим у нас разговор с Враном будет – похоже, не понимает он некоторых правил основополагающих.

– Да куда уж мне, – вздыхает Вран, Зиму от болота за плечи разворачивая. – В стольких правилах как самому разобраться? Тут десять старших в помощь нужно. Или один и одна наследница рода волчьего сметливая. Может, хоть это мне, несчастному, поможет…

Бая сильнее губу прикусывает. Зима смотрит на Врана в последний раз, беспомощно, обеспокоенно – но, к счастью, больше не возражает.

– До встречи, Бая, – вот и всё, что она говорит.

– До встречи, Зима, – отвечает Бая бесстрастно.

Зима уходит. Уходит. Уходит… В бесконечность шаги её вглубь леса растягиваются – никак спина за деревьями скрываться не желает. Бая смотрит ей вслед – смотрит и Вран, чуть на месте от нетерпения не пританцовывая.

– Ну и сколько таких у тебя? – спрашивает Бая у пустоты словно, продолжая деревья голые разглядывать.

– Каких – таких? – в ответ Вран спрашивает.

И кажется ему, что вот-вот сердце из груди птицей дикой вырвется, зайцем ошалевшим в лес метнётся, когда смотрит Бая наконец ему в глаза насмешливым, глубоким взглядом своим.

– Разговорчивых, – поясняет она.

Вран набирает воздух в лёгкие.

– Таких, как ты, – ни одной, – заявляет он.

Вздрагивают губы Баи, затем – грудь её. Видит Вран, что щёку она закусывает, что тоже вдох глубокий делает – чтобы бы не рассмеяться.

– Безответственные они у вас все какие-то, – продолжает Вран. – Хоть бы кто образумить меня попытался, на путь верный направить: Вран, зачем ты с нами треплешься, лучше иди мудрости у деревяшек наберись да сам свою мудрость на них накарябай. Великий твой дядя затейник, умеет он веселиться. Знаешь, что он мне сегодня сделать поручил? Пойди, сказал, в лес, да… как же там… «сочинение» мне напиши о том, как природа пробуждается. По обе стороны коры этой… замечательной. Не знаю, правда, как мне это поможет волком стать – не видел я что-то, как волки, языки высунув, над «сочинениями» в чащобах трудятся, но, с другой стороны, и не встречал я их особо. Может, ты мне подскажешь, что писать-то там?

– Подскажу, – отвечает Бая, и дрожит голос её от смеха сдерживаемого – ещё чуть-чуть осталось. – Подскажу, что не лучшее болото место для природой любования. Русалки вот-вот другие из-под воды вылезут – можешь и не добраться до сочинения своего, Вран из Сухолесья.

«Вран из Сухолесья». Как давно Вран этого не слышал.

– Знаю, вылезали уже, – пожимает он плечами небрежно. – Не волнуйся, Бая с Белых болот, Латута их от меня отгоняет, всё я предусмотрел.

– Не Латута это, – замечает Бая.

– И это знаю, – отвечает Вран. – Конечно не Латута. Если бы Латута это была – пальцем бы о палец не ударила, посмеялась только. Эх, не ту девку мать решила выбросить…

Бая моргает. Вран согласен: опасная это шутка, на грани. Но с Баей всегда у него язык развязывается – ничего он не может с этим поделать.

– Негоже над таким потешаться, – говорит Бая голосом совсем уж сдавленным.

– Негоже, конечно, негоже, – соглашается Вран, и тоже трудновато ему становится улыбку на губы не пускать. – Никто и не потешается. Наоборот, видишь – расплачусь сейчас, вон как голос мой…

Бая не выдерживает первой. Фыркает звонко, громко, на весь лес, наверное, – тут же и Вран сдаётся, в улыбке самодовольной расплываясь. У Баи от смеха сразу так глаза блестеть начинают – совсем как снег под солнцем весенним, искорками озорными, мерцающими,