Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В главной комнате ведуньи нет. Странно. Обычно к этому времени просыпается она уже, над кореньями своими шуршит.
– Что такое? – тихо он у Баи спрашивает.
– Необычно, – растерянно Бая отвечает, по сторонам оглядываясь.
Вран тоже оглядывается – на всякий случай. Нет, ничего «необычного»: тлеет справа от двери низкая каменная печка, поднимается дым к потолку высокому и в окно на нём прорезанное вылетает. Отодвинута на окне задвижка, хоть и холодно на улице ещё – может, это Баю удивило?
Бая внезапно громко кашляет, недовольно морщась.
– Фу, – сипло говорит она. – Дурь какая-то… Зачем… Ой. А это зачем?
Бая так недоумевает, красный угол бабкин рассматривая – словно не в избу вошла, а в шатёр кочевников далёких. Забавное это недоумение, милое даже – но не успевает Вран ей толком ответить: возиться кто-то во второй комнате начинает. Никак ведунья проснулась. А ведунью лучше сразу с порога встретить – мало ли, перепугается спросонья ещё от двух теней в глубине избы, подслеповата она.
– Не трогай, – негромко говорит Вран, осторожно к двери внутренней приближаясь. Бая за ним следует – но не к двери, а прямиком к углу красному. И что только там разглядела? Ведунья так здесь всё оберегами своими увешала, в несколько слоёв, тут и при дневном свете ничего не разобрать – сплошные трав пучки да куски ткани сгнившей посеревшие.
– Тут же в саже всё, – тянет Бая озадаченно, уже чем-то шурша. – Фу. Цветы чёрные совсем…
– Говорю тебе – не трогай, – шепчет Вран, волосы поспешно приглаживая – а то подумает бабка ещё, что покойником растрёпанным он к ней из леса вышел. – Это её… поделки-безделки всякие. Не надо в них копаться. Бая, слышишь меня? Не над…
– Вран.
Меняется почему-то голос Баи – стремительно вниз ухает, проседает, сиплым враз становится. Дыма, что ли, с непривычки глотнула?
– Бая, – сердито уже Вран шепчет, к Бае поворачиваясь, – бабка наша добрая, но если увидит, что обереги кто её…
Застревают слова у Врана в горле.
Потому что то, что Бая в руке держит, совсем на оберег не похоже.
Глава 7
Пальцы
В руках Баи – грубое железное кольцо, на подкову похожее, только замкнутое. Или на серьгу женскую, для великанши с гору ростом.
А на самом кольце – много-много вещиц одинаковых. Маленьких, высохших, сморщенных уже. Слишком маленьких, чтобы взрослому принадлежать.
Пальцы детские.
Шаркают у Врана за спиной, кажется, дверь открывают. Вран всё на кольцо смотрит, не отрываясь.
Пальцы детские.
У Рыжки пальца безымянного на руке правой нет.
– Вран, – повторяет Бая голосом неестественно ровным. Ничего в этом голосе нет – ничего и у Врана в голове нет. Пустота одна. Опять – сплошная пустота.
– Вран? – сзади голос ведуньи раздаётся. Не удивлённый, не испуганный – прав был Вран, забыла бабка, что он из деревни пропал. Забыла. – И Душанка тут…
Душанка. Душана – девка из деревни, смутно на Баю похожая. Цветом волос, наверное. Тёмные они у неё. Тёмные.
– Бабуля, – Вран в улыбке широкой губы растягивает, к ведунье поворачиваясь. – Бабуля, дай волк тебе здоровья! А мы тут…
Ведунья – крошечная, сухонькая, едва невысокому Врану по грудь достаёт. Собраны её длинные седые волосы в косу нечёсаную, пол подметающую, из одежды – лохмотья одни серые, древние, все узоры уж на них выцвели, все нитки поотваливались, на одном честном слове они держатся, да поршни кожаные, на босые ноги надетые – смотрит Вран на эти поршни старые, на ремешки, даже не затянутые, и слова у него из горла дальше не идут.
Сколько Вран себя помнит, всегда ведунья обувь эту носила, с каждым шагом всё больше разваливающуюся. Носила да от деревенских со смехом отмахивалась, когда пытались они ей обувь новую всучить: не тратьте на меня, мол, кожу хорошую, лучше ребятишкам куда приспособьте.
Ребятишкам…
Вскидывает Вран глаза на ведунью. Сводит губы судорогой колкой, ещё шире его улыбка становится – и делает он к Бае шаг медленный, осторожный, спиной своей её руки прикрывая – чтобы не увидела ведунья, что руки эти сжимают.
– А мы тут навестить тебя решили, – продолжает Вран, ведунье ласково в глаза глядя. – Дай, думаем, зайдём к бабуле нашей любимой, спросим, не нужно ли ей чего – всё равно не спится, а от Латутки помощи не дождёшься, верно? Ленивая она, Латутка, никогда по своей воле не поможет.
– Ась? – ведунья прищуривается, глуховато к Врану ухом рабочим наклоняясь.
Всё в морщинах лицо её, ни одной черты толком не разобрать – все в переплетениях бороздок старческих затерялись, даже глаза глубоко-глубоко, двумя щёлочками на Врана смотрят.
– Говорю, не спится нам, бабуля, – громче Вран говорит, Баю спиной к выходу подталкивая. – Ночь сегодня беспокойная, говорю! Ворочались-ворочались, да поняли: нет, не заснём уже. Бабуля, а… а сколько лет тебе?
Слетает вопрос у Врана с губ необдуманно – слишком он на морщины эти засмотрелся.
Все говорят: долго бабка в деревне живёт, век целый, а может, и больше. Когда она на свет появилась, никто уж и не вспомнит, нет ни одного её ровесника в живых, все пеплом по земле давно рассыпались. Все говорят: хорошая у нас бабка, если столько в этом мире остаётся, любят её волки, заботятся о ней, в лес вечный не забирают, чтобы за общиной она присматривала, чтобы не потеряла община мудрость её, умения её, многими десятилетиями отточенные.
– Лет? – переспрашивает ведунья. Хихикает едва слышно – и зубы Вран изо всех сил стискивает, чтобы от хихиканья этого не превратилась улыбка в кривой оскал. – Мне сколько лет, милый? Ох, ну и вопросы у тебя на ночь глядя… Не помнит, не помнит бабка старая уже…
Вран продолжает медленно Баю к выходу подталкивать. Пятится. Пятится и Бая – не видит Вран лица её, хорошо бы, чтобы и ведунья не видела: вряд ли что-то хорошее на лице этом написано.
А ведунья продолжает на месте стоять – словно и не замечая, что Вран с каждым мигом от неё отдаляется.
– Да говорю же – ночь беспокойная! – почти кричит Вран, чтобы ведунья расслышала. – А в ночи беспокойные о чём только не подумаешь, отвлечься чтобы! А скажи, бабуля… ещё один вопрос у нас есть глупый – а как зовут тебя?
– Ась?
Почти у выхода они уже – и чувствует Вран, как
