Театральная улица - Тамара Карсавина

Театры закрылись на лето, экзамены закончились, но нам все же пришлось еще более двух недель ожидать торжественного акта, который состоялся 25 мая и ознаменовал собой официальное окончание училища. Дни лишились привычного содержания и стали казаться слишком длинными из-за отсутствия прежних занятий, но все же слишком короткими, чтобы вместить наши мечты. Большую часть времени мы проводили в маленьком садике, читая или болтая, но мои мысли постоянно куда-то улетали от книги. Календарь быстро «худел» и 24 мая прекратил свое существование. В канун великого дня мы долго не могли разойтись из пансионерскои: закручивали волосы на бумажные бигуди, занимались своим любимым занятием, имитируя учителей, храбро спели запрещенные прощальные куплеты, довольно жалкую попытку коллективного поэтического творчества.

Я проснулась очень рано, задолго до звонка, и прежде всего подумала о светло-коралловом платье, ждущем меня в шкафу. Ему придется еще немного подождать. А пока в последний раз мы надели голубую саржевую форму, заплели косы и отправились в церковь на утреннюю службу и благодарственную молитву. Затем, поспешно проглотив завтрак, пошли в большой танцевальный зал, где собрались учителя и родители. Отец Василий произнес прощальное слово, и мы по очереди стали подходить к инспектору училища, который вручал нам аттестаты и награды.

Прощайте, «жабы» и преподаватели; прощайте, Варвара Ивановна! Все наши ссоры позади, осталось только полное взаимной нежности расставание. Прощайте, добрые горничные. Прощаемся с нашими комнатами, со всеми их укромными уголками. Короткая молитва перед иконой в дортуаре, светское платье, клятвы в вечной дружбе… и вот перевернута последняя страница школьной жизни.

Но к этой книге все же следует добавить несколько ненаписанных страниц. Театральная улица навсегда осталась святилищем ежедневного труда, звеном в неразрывной цепи, колыбелью творческих поисков, надежным прибежищем и приютом. Зеркальное отражение вчерашнего дня исчезло, теперь то же самое зеркало, беспощадное, лишенное какой бы то ни было лести, словно добрый гений нашего усердия, будет отражать образы завтрашнего дня. Перед тем же самым зеркалом, под одной и той же крышей на беспристрастной Театральной улице начиналась, продолжалась и увядала карьера танцовщиц.

Часть вторая

Глава 12

Мариинский театр. – Бенефис. – Все возрастающая популярность балета. – Балетоманы. – Братья Легат. – Иогансон. – Светская жизнь

В то время, о котором я рассказываю, балетная труппа включала приблизительно 180 танцовщиков, большинство из них составляли женщины. По разрядам они распределялись следующим образом: кордебалет, корифейки, первые и вторые соло танцовщицы и балерины. Жалованье распределялось в зависимости от разрядов, которые пересматривались каждую весну, результаты публиковались в «Правительственном вестнике», официальной еженедельной газете. Страница этой газеты с информацией о балетной труппе вывешивалась на самом видном месте, в центре доски, рядом с сообщениями о репетициях и прочей информацией. Каждое утро, прежде чем зайти в репетиционный зал, актеры задерживались на лестничной площадке, чтобы изучить эту страницу, где появлялись сообщения о выговорах, штрафах, наградах и изредка слова благодарности. С чувством огромной радости – хоть я уже об этом знала – нашла я подтверждение того, что меня зачислили в труппу на должность корифейки с жалованьем 720 рублей в год. Эта сумма для первого года казалась мне огромной, по сравнению с 600 рублями, получаемыми обычно дебютантками. И дома мои 60 рублей в месяц восприняли как хорошую прибавку к семейному бюджету. Я, разумеется, отдавала все деньги маме, а она каждое утро выдавала мне сумму, необходимую на проезд. И это были единственные мои карманные деньги, поэтому я не могла ничего себе купить, хотя и любила рассматривать витрины магазинов. Порой у меня возникало желание что-либо приобрести, но, не имея такой возможности, я не испытывала ни чувства горечи, ни сожаления. Я жила в то время совершенно не думая о деньгах и была счастлива в своей бедности. Окружающий мир приносил мне много радости, и я ощущала себя его центром. Разумеется, мое счастье порой заволакивалось облачком печали, но не надолго.

Мариинский театр неизменно открывал сезон патриотической оперой «Жизнь за царя». Балетные спектакли начинались в первое воскресенье сентября. Труппа собиралась недели за две до открытия сезона. Этот первый сбор больше напоминал смотр войск – мы докладывали режиссеру о своем прибытии, возвращались домой и ждали вызова на репетиции. Извещали актеров пятеро состоящих в штате рассыльных. Они обычно разносили приказы пешком – каждый в определенном районе. Значительно позже в репетиционном зале установили телефон.

В своем первом спектакле я танцевала с солистками: Павловой, Седовой и Трефиловой, без пяти минут балеринами. Мне удалось избежать периода скучной, однообразной работы, через который вынуждено проходить большинство танцовщиц, прежде чем достичь какого-то положения: с самого начала я попала в число избранных. Моя карьера началась при благоприятных обстоятельствах. Политика нового директора способствовала продвижению молодежи – он всячески поощрял и поддерживал тех, кто подавал хотя бы малейшую надежду. В первый год мы с Лидией шли вровень. Нам часто давали одни и те же роли, а в некоторых балетах специально вводили танцы, где мы могли выступить вместе, чтобы подчеркнуть контраст наших индивидуальностей. Каждая из нас приобрела восторженных почитателей. Когда мы вместе появлялись на сцене, оба лагеря объединялись и устраивали нам бурную овацию, и это порой вызывало недовольство наших старших коллег.

О, театр, двуликий Янус, твое суровое, нахмуренное лицо пока еще было скрыто от меня, хотя мудрые люди уже предупреждали о его существовании. Одна из танцовщиц, значительно старше меня по возрасту, известная своим благосостоянием и связями, воспылала ко мне симпатией. Надежда Алексеевна (Бакеркина Н.А. (1869-1940) – артистка балета московского Большого театра (1886-1896) и Мариинского театра (1896-1906).) никогда не стремилась к славе. Эту на редкость элегантную танцовщицу вполне удовлетворяло место в первой линии кордебалета.

– Не слишком обольщайся, театр – это рассадник интриг, – часто говорила она. – Как ты думаешь, почему она подарила тебе этот костюм?

Костюм, о котором шла речь, я нашла восхитительным и подарок сочла более чем щедрым.

– Посмотри на себя в темно-лиловом! – продолжала она. – Этот цвет годится лишь для обивки гроба, а не для костюма молодой барышни (Лиловый костюм Карсавиной подарила Кшесинская)