Лед и пламень - Иван Папанин

Белое безмолвие.

"Каких только несчастий на протяжении ряда лет не приносило ты людям, о бесконечное белое пространство. Каких только лишений и каких только бедствий ты не видало. Но ты также повстречалось и с теми, кто поставил ногу на твою шею и силой бросил тебя на колени.

Но что ты сделало со многими гордыми судами, которые держали путь прямо в твое сердце, чтобы никогда больше не вернуться домой? Куда ты их девало? - спрашиваю я.- Никаких следов, никаких знаков - одна лишь бесконечная белая пустыня!"

Сколько смертельной усталости в этих словах. Принадлежат они Руалу Амундсену. Он, гордый, независимый, по сути дела, был очень одинок.

Испытание одиночеством - один из самых серьезных экзаменов для любого человека.

Мы этот экзамен не сдавали, потому что ни разу не почувствовали себя одинокими. Мы знали: о нас помнят, вся страна смотрит на нас, верит нам. Мы даже не представляли себе, как вырос в считанные дни интерес к полюсу, к Арктике. 28 мая 1937 года у входа в Главсевморпути появилось объявление: "Вербовка рабочей силы на Север не производится". Наши газеты, а затем и зарубежные напечатали письмо, с которым мы обратились в Центральный Комитет нашей партии.

Мы писали: "Десятки лет лучшие люди человечества стремились разгадать тайны центрального полярного бассейна. Это оказалось под силу только великой Советской стране, бросившей на овладение Арктикой свою замечательную технику, начавшей планомерное социалистическое наступление на Север.

...Мы бесконечно гордимся тем, что именно нам поручена величайшая честь первыми работать в районе Северного полюса, утверждая величие и могущество Советской страны. Прекрасно снабженные, с огромным энтузиазмом, с неиссякаемым запасом энергии мы начинаем свою работу... Здесь, среди ледяной пустыни, мы не чувствуем себя оторванными от своей Родины. Мы знаем и верим, что за нами и вместе с нами - великая социалистическая Родина.

7 июня 1937 г.

Северный Ледовитый океан".

От нас ждали работы. И мы взялись за нее. С первого же дня, несмотря на треволнения, вызванные ожиданием самолетов, потекли трудовые будни. Еще в Москве мы договорились: на льдине - принцип единоначалия. Вместе с тем вся работа наша была проникнута истинным демократизмом. Регулярно устраивались совещания, на которых обсуждали план работ, распорядок учебы, жизни. Нам надо было наверстывать упущенное: два месяца в пути, больше двух недель ожидания самолетов - время-то не вернешь.

Лагерь выглядел так: от пяти палаток осталась лишь одна, высились две мачты радиостанции, соединенные антенной. Склады, "мастерские" - все честь по чести. Как и положено, стояла метеорологическая будка, теодолит: для определения нашего местонахождения, скорости дрейфа надо было регулярно наблюдать за высотой солнца. Женя ходил в приподнятом настроении: мы получили телеграмму, что у него родился сын, да такой похожий на отца, что назвали его тоже Евгением.

Льдина требовала непрерывного и напряженного труда. В первые недели мы так уставали, что порой я не мог взять в руки карандаш, чтобы сделать очередную запись в дневнике. Особенно доставалось Кренкелю. Приветствий шло столько, что он еле успевал их принимать. Шли стихотворные поздравления. Так, Василий Павлович Лебедев-Кумач писал:

Вам, овладевшим осью мира, Героям ледовых побед, От Ленинграда до Памира Народ советский шлет привет.

Не зря вы с Севером боролись,

Весь мир оценит подвиг ваш,

Да здравствует советский полюс

И весь геройский экипаж!..

Нас тепло приветствовали знаменитые артисты и рядовые колхозники, крупнейшие ученые и рыбаки, прославленные маршалы и домохозяйки, шахтеры и пионеры. Прислал телеграмму и Вале^ рий Чкалов, который готовился к перелету через Северный полюс: "Горячо поздравляю с замечательной победой вас, товарищи завоеватели Северного полюса!" Мы-то знали, с каким вниманием ловит Чкалов каждое слово с льдины. Михаил Громов тоже ждал, когда пробьет час его полета по этой трассе. Да и мы с нетерпением ждали этого момента: шутка сказать, полет через Северный полюс в Америку на нашем отечественном самолете, где все до винтика - советское! Чувство гордости за Советскую державу переполняло нас: смотрите, вот на что способен народ, ведомый партией коммунистов.

То было время великих свершений. Людей вело вперед слово, вобравшее в себя энергию, ритм первых пятилеток: "Даешь!", "Даешь метрострой!", "Даешь ХТЗ!"

Незабываемые, удивительные тридцатые годы! Время массового героизма, высокой душевности и нетерпеливого стремления вперед!

"Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой",пели в те годы. Имена героев знала вся страна. Со многими из них я познакомился позже, на сессиях Верховного Совета СССР, где они представляли гвардию рабочего класса. Это конечно же Алексей Стаханов, давший начало возможному только в социалистической стране стахановскому движению. Это и Мария Демченко. Это и Паша Ангелина, с которой жизнь сталкивала меня многократно, а в последний раз - увы! - в больнице. Это и Никита Изотов, и Петр Кривонос, и Иван Гудов, и Александр Бусыгин, и Константин Борин...

Удивительное дело: чем дольше мы жили на полюсе, тем сильнее росло в каждом чувство ответственности. Нас как бы подстегивало каждое новое приветствие, доброе слово с Большой земли.

"С радостью и волнением узнала о геройской посадке на Северном полюсе замечательных летчиков. Прошу принять поздравление от правнучки полярного исследователя Витуса Беринга".

Как могло не дрогнуть сердце, когда мы читали эти строки!

Одно из поздравлений было от секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева.

Косарева я хорошо знал. Быстрый, порывистый, он являл собой счастливое сочетание деловитости, принципиальности и простоты. Популярностью Косарев пользовался большой, особенно среди молодежи. Людей любил независимых, отстаивающих свое мнение.

Жизнь сталкивала меня с Александром Косаревым не раз, и от встреч с ним на всю жизнь осталось впечатление искренности, человечности и удивительной преданности делу.

- Дмитрич, с чем пришел, высказывай... Хорошо, договорились. Все пойдет по плану. Комсомол никогда не подведет,- не раз слышал я от него.

Особенно ощутимой была помощь Косарева, когда я стал начальником Главсевморпути и нужно было строить доки в Мурманске, а рабочей силы не хватало. Я обратился в ЦК ВЛКСМ, к Косареву:

- Саша, выручай.

- Сколько нужно? Двадцать тысяч добровольцев? Обратимся через "Комсомольскую правду" с призывом, обсудим этот вопрос на бюро ЦК ВЛКСМ. Какие специальности в дефиците? Где будут

жить? Как там с условиями? Плохо? Прямо скажем, что будет трудно. Стоящего человека этим не отпугнем, а любитель легкой жизни сам откажется.

Так и сделали. Когда ЦК ВЛКСМ обратился к молодежи с призывом поехать на это строительство, посыпались десятки тысяч заявлений - гораздо больше, чем было нужно. Это был отчаянный и работящий народ. В тяжелых условиях ребята и девчата построили доки. Энтузиазм и молодость преград не знали! Косарев часто звонил в Мурманск, интересовался, какая помощь еще нужна. Но все это было позже...

Чуть не каждый день жизни на льдине приносил новости. 3 июня, когда лагерь был еще перенаселен, Женя и Петрович увидели чистика: он сидел неподалеку от них. Это была сенсация! Чи-стик, он из водоплавающих, встречается обычно на побережье Ледовитого океана - а тут вдруг попал на полюс! Газетчики сразу же задали работу Кренкелю: каждому хотелось первым передать эту весть в свою редакцию. Радовались мы - на полюсе есть жизнь! Должен же чистик чем-то питаться!

Позже я узнал, какой праздник был в тот день в Америке, в доме знатока Арктики Вильялмура Стеффансона, который утверждал, что в районе полюса должны обитать живые существа. Он писал: "...убеждение в том, что Ледовитый океан лишен жизни, настолько укоренилось, что многие сочли мою книгу сплошным вымыслом... а те, кто не имел возможности оспаривать мои утверждения, высказывали предположение, что, если бы мы продвинулись на Север, мы переступили бы рубеж животной жизни. Но ведь не продвинешься севернее Северного полюса. Находясь на стыке мира, папанинская экспедиция нанесла смертельный удар древнему догмату средиземноморской философии, гласившей, что существует северный рубеж, дальше коего не преступает ни животная жизнь, ни растительность".

6 июня Петр Петрович измерил глубину океана - 4290 метров. Со дна он поднял ил - тонкий, зеленовато-серый. Снова открытие! Открытия следовали одно за другим. Пробирочек, колб у Петровича было много. Все, вынутое им из воды, полагалось заспиртовывать. Но вот беда, запас спирта остался на острове Рудольфа. У нас оказался бочонок с коньяком. Кто перепутал трудно сказать.

Чего не сделаешь во имя науки? Я обложился жестью, трубами, плоскогубцами, зажег паяльную лампу и соорудил самогонный аппарат. На полюсе появился самогонщик, Петрович. Когда он брался за это темное дело, Кренкель уходил в радиорубку: