Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов - Нил Баскомб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого события Жан Франсуа не просто вырвался из тени, а, можно сказать, затмил прежнего главного конструктора Delahaye – многоопытного Амеде Варле, работавшего в фирме чуть ли не со дня ее основания. При этом биография у Франсуа была самой что ни на есть диковинной для выдающегося спеца по автомобилям. Родился и вырос он под Тулузой, в городке Ревель, славящемся мебельным производством, образование получил в университете, известном прежде всего подготовкой католических теологов, однако же к тридцати годам стал главным конструктором Beck Automotive в Лионе. От банкротства его продвинутые прототипы эту автомобилестроительную компанию не спасли, но зато ему было что предъявить помимо резюме при последующем устройстве на работу в Delahaye. Едва лишь Франсуа прибыл на Банкирскую на голом шасси без кузова, построенном в Лионе по его проекту, Вайффенбах без разговоров решил, что этот человек ему нужен и тут же принял его на работу. Вот только долгих десять лет после этого Франсуа ходил в подручных у Варле и вынужден был заниматься доводкой до ума его ретроградских идей.
Но это осталось в прошлом! На следующий же день по завершении сногсшибательного рекордного заезда Delahaye в L’Auto особо подчеркнули выдающуюся роль Франсуа, благодаря которому «старая французская фирма, всегда славившаяся безупречностью конструктивных решений, вернулась, наконец, и на поля спортивных сражений, – и сразу же всех нас очаровала».[224]
На праздновании рекордной серии в дилерском салоне Delahaye на Елисейских полях присутствовала, естественно, и Люси Шелл. А там старик Жорж Моран вовсю превозносил конструкторский гений Франсуа и подвиг трех гонщиков. А затем указал пальцем на выставленную на подиум Delahaye 138: «Нам все говорили, что наши машины недостаточно быстры. Вот, пожалуйста: быстрейшая в мире на сегодня!».[225]
Автоспорт в отсутствие Руди уверенно шел в наступление по всем фронтам, а сам он все еще разрабатывал искалеченную ногу в перерывах между сеансами физиотерапии. В конце мая 1934 года ему предстояло сесть за руль W25, а он едва способен был проковылять от стенки до стенки.
После похорон Шарли Руди наглухо заперся в своем швейцарском шале наедине с трофеями, полученными за былые победы. Совершенно опустошенный горем, он не находил в себе сил даже на то, чтобы хоть как-то следить за собой. Хорошо еще, что Луи с Бэби к нему ежедневно заглядывали и вытаскивали из шале на пешую прогулку. Выходить он соглашался только с наступлением темноты, чтобы никто не видел, как тяжело он хромает, опираясь на трость. Когда Луи отъезжал в Париж, Бэби составляла Руди компанию одна. Вконец измотавшись под наложенным на самого себя домашним арестом, Руди принял предложение Луи проехать символический круг почета на Гран-при Монако. Эта важнейшая гонка открывала первый сезон, проводящийся по новой формуле, однако ни одной немецкой машины на нее заявлено не было.
2 апреля перед стартом Руди под бурные аплодисменты публики сделал круг по до боли знакомой трассе на «Мерседесе» с открытым верхом. На полпути правая нога у него разболелась настолько, что дальше он с педалями газа и тормоза справлялся одной левой. Вернувшись к боксам, он застал участников гонки в сборе на стартовой решетке за прогревом двигателей. Опершись об машину, он обвел взглядом их лица: Широн, Нуволари, Варци, Дрейфус и еще двенадцать… До чего же больно отсутствовать среди них. И вскоре после старта Руди, не выдержав, отбыл с гонки.
«Мне необходимо было туда вернуться. <…> Иначе жизнь теряла смысл», – описывает он в мемуарах свои мысли и чувства по возвращении в Арозу. – «[В гонке] ты – воля, подчиняющая себе стального зверя; ты его разум; ты музыка в его ритме. И твой мозг работает столь же быстро и четко, как стальное сердце его мотора. Иначе зверь обратится в монстра, подчинит тебя себе и уничтожит. Мне было нужно ездить. Иного выбора у меня не было».[226]
Пока Руди готовился к возвращению, Ганс Нибель отрядил на испытания W25 фон Браухича и Эрнста Хенне. Первым ее опробовал Манфред – и не вписался в первый же поворот. Вторым за руль помятой серебристой машины сел Хенне – и разбил ее окончательно. Доработка дифференциала, отвечающего за распределение крутящего момента между колесами ведущей оси, решила проблему управляемости. После этого Браухич и Луиджи Фаджоли, заменивший слегка травмированного Хенне, полетели действительно, как стрелы, показывая потрясающее время.[227]
Руди приступил к тренировочным заездам 24 мая. На АФУС он прибыл к шести утра, специально попросив подготовить и выкатить ему W25 в такую рань, чтобы обойтись без прессы. Ведь ему предстояло сесть за руль гоночного автомобиля впервые после более чем годичного перерыва, – и мало ли чем все это кончится, опасался он.
Облаченная теперь в белый узкий алюминиевый корпус со скругленным скатом от подголовника к хвосту одноместная гоночная машина выглядела шустрой и юркой. Руди припарковал свой кабриолет рядом с W25, чтобы избавить себя от пытки ходьбой (и сомнениями в собственной готовности). Внешне он смотрелся точь-в-точь собою прежним – безупречным гонщиком в фирменном белом комбинезоне с шарфом на шее и в старых добрых кожаных гонщицких ботинках. Новым атрибутом была лишь трость в его правой руке. Он интуитивно чуял, что Нойбауэр с подручными придирчиво всматриваются в каждое его движение, пытаясь разгадать, не угасла ли звезда их самого яркого гонщика.
Пара механиков помогла Руди втиснуться в узкий кокпит, и бедро его от этого тут же разболелось. Кресло было пригнано по его прежним меркам, но педали газа и тормоза механики приподняли над полом с поправкой на его укоротившуюся ногу. Едва лишь Руди взялся за руль, штатный фотограф успел снять его в профиль, прежде чем дал себя отогнать прочь.
Руди опустил очки со лба и сигнализировал указательным пальцем: механик, заводи! От ревербераций взревевшего мотора сердцебиение у него сразу же привычно участилось: он снова был в своей тарелке. Помощники расступились.
Он включил первую передачу и с облегчением выехал на трек, где выиграл первое в своей карьере Гран-при. Вылетая обратно на прямую перед боксами из северной петли, Руди едва удержался от того, чтобы победно вскинуть в воздух руку со сжатым кулаком в ознаменование величайшего в своей жизни триумфа: он
