Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов - Нил Баскомб

С каждым кругом он наращивал скорость, и его наддувный двигатель визжал все пронзительнее. К четвертому кругу деревья вдоль трассы слились в сплошную размытую полосу. Машина была до умопомрачения быстрой – и безмерно мощной.[228]

Один пилот сравнил езду на Mercedes W25 с вождением по льду. Сто́ит чуть излишне надавить на газ, чуть небрежней повернуть руль, и машина тут же без предупреждения срывается кружить хвостом или вовсе вылетает с трассы.[229] Значит, своего великого мастерства Руди не растерял, раз с первого же заезда освоился со столь норовистой техникой.

После восьмого круга Нойбауэр флагом зазвал Руди в боксы. Прежде чем Руди успел обсудить с ним, хорошо ли все прошло, к машине подскочил какой-то репортер из числа немногих ранних жаворонков и принялся его поздравлять:

– Вы на последнем кругу выжали 235 [км/ч]! Это намного быстрее всех вчерашних!

– Вот и отлично, – коротко ответил Руди. И не надо никому знать, что он сам поражен собственной прыти. И не надо никому знать, какой адской боли в ноге ему эта прыть стоила.

А затем Нойбауэр официально пригласил его в команду. Однако для этого – помимо только что показанного результата – Руди предстояло выполнить и второе обязательное требование – поступить на службу в Национал-социалистический мотомеханизированный корпус (NSKK), военизированную организацию нацистской партии, нечто вроде моторизованных отрядов SS, как понял Руди. И он туда вступил перед тем, как начать гоночный сезон 1934 года.[230]

1 июля одноместная Delahaye 138 с кузовом работы Фигони снова появилась на треке автодрома Монлери, но на этот раз двигалась она неспешно – в парадной колонне выдающихся автомобилей-рекордсменов, выкаченной устроителями для разогрева 80 000 зрителей перед началом главного события дня – Гран-при Франции. Поклонники приехали из Парижа по адскому пеклу наблюдать «мать всех гонок». Хроники Motorsport описали прибытие этих орд: «…кто на ветхих колымагах, проседающих под человеческим весом, кто в битком набитых по самую заднюю площадку автобусах, а кто и на царственных Hispano-[Suiza] или Rolls-[Royce]». По дороге от шоссе наверх к автодрому они вливались в толпу пешеходов, и все стекались туда с запасами провианта на долгий гоночный день. Участие впервые в том году выехавших за рубеж серебристых немецких машин сулило эпическую битву между ними и французами с итальянцами.[231]

Из громкоговорителей на мачтах над Монлери раскатисто объявлялись имена гонщиков, выруливающих на стартовую решетку. Рене Дрейфус, выехав туда на своей Bugatti T59, попал в окружение машин команд Mercedes и Auto Union, задрапированных флагами со свастиками. За зиму Рене усвоил из газетных отчетов, что немцы нацелены на победу в предстоящем сезоне 1934 года и не жалеют средств на достижение этой цели. В L’Auto один журналист описывал «странного силуэта» новую машину Auto Union, которую испытывали на Нюрбургринге, и сообщал, что она обещает стать «впечатляющим конкурентом».[232] Как выяснилось, это было еще мягко сказано.

P-Wagen (сокращение от «машина Порше») была представлена изумленной публике ранней весной на трассе АФУС. Для лучшей управляемости конструкторы Порше пошли нестандартным для того времени путем и разместили двигатель V16 позади смещенного ближе к носу кокпита. Ганс Штук уже поставил на этом обтекаемом метеоре три мировых рекорда, разогнав его до 270 км/ч.[233]

Сказочные слухи ходили и о новых Mercedes-Benz. В Motorsport пересказывали с чужих слов, что на зимних испытаниях в Монце скорости ими демонстрировались «доселе невиданные». Также свидетели тех заездов сообщали, что «душераздирающая нота их труб еще пронзительнее, чем знаменитый визг SSK на перегазовках».[234]

Как позже писал Рене, было ясно, что немецкий канцлер «вознамерился сделать машины своей страны лучшими по всем статьям – мощнейшими, быстрейшими, самыми-самыми во всем».[235] А вот об Этторе Бугатти Рене подобного сказать не мог. Le Patron посвятил межсезонье строительству экзотической «автомотрисы» – 107-местного обтекаемого самоходного железнодорожного вагона с четырьмя двигателями объемом 13 л каждый, который разгонялся до такой скорости, что стекла на станциях разлетались вдребезги при его появлении. Что до новой формулы, то подготовленная им двухместная Bugatti Type 59 была, конечно, красавицей с колесами на тонких спицах и классической радиаторной решеткой в форме подковы, но, увы, плохо управляемой и с то и дело вылетающими передачами. В ответ на эти жалобы Бугатти ответил Рене по-простому: «М-да, плохо дело. Придется тебе как-то приноравливаться».[236]

Еще труднее было управлять такой Bugatti на комбинированной трассе, включающей дорожный участок и петлю с разворотом по автодрому Монлери, которую Луи Широн метко назвал «по-научному спроектированным сочетанием всех мыслимых видов углов, изгибов, бугров и впадин, какие только можно сыскать на обычных дорогах, в придачу к скоростному бетонному овалу с крутым наклонным виражом, но при этом тоже ужасно ухабистым».[237] В ходе практики Рене удостоверился в полном превосходстве немецких автомобилей на этой трассе протяженностью 12,5 км. Они и со старта уходили шустрее, и на прямых шли быстрее, и дорогу держали лучше других, и в повороты входили на немыслимых скоростях благодаря независимой подвеске всех четырех колес.

Особенно революционными из-за смещенной вперед кабины выглядели машины Auto Union, но и «мерседесы» не уступали им в стремительной обтекаемости линий, так что обе немецкие машины одним своим видом свидетельствовали о том, что являются стремительным прорывом в будущее. И до блеска отшлифованные алюминиевые кузова вместо привычной для немцев белой покраски лишь подчеркивали футуризм двух этих произведений инженерного искусства, которые вскоре окрестят «серебряными стрелами». И Рене был далеко не одинок в своей мысли о том, что его Bugatti на фоне немок смотрится на стартовой решетке Монлери антикварной рухлядью.[238]

Германские пилоты и сами не стеснялись громко озвучивать свои притязания на победу. Накануне старта Манфред фон Браухич пообещал репортерам: «Завтра мы победим просто потому, что мы – сильнейшая команда».[239] Понятно, что под «мы» как всегда нагло-самоуверенный Манфред имел в виду лично себя, но спортивные журналисты с острым любопытством ожидали возвращения в гонки Руди Караччолы и не спешили списывать его со счетов, оценивая шансы гонщиков на победу в Гран-при Франции.

В чем все были единодушны, так это в прогнозе, что победу одержит кто-то из команд Auto Union или Mercedes, и кубок победителя отправится в Германию, все более превращающуюся в беспощадную нацистскую машину.

Первые полосы всех воскресных газет были посвящены отнюдь не Гран-при, а совсем другой истории. «День кровавых репрессий» гласил заголовок передовицы Le Matin. О деталях были известно мало, но само присутствие на улицах Берлина и