Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов - Нил Баскомб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понятные опасения членов команд Mercedes и Auto Union относительно творящегося у них на родине вслух, естественно, никто не озвучивал. Совершенно непонятно было, кого именно там хватает Гитлер… а главное – почему и за что? Тем не менее, как позже писал Манфред, несмотря на «тревожные новости, его желание всех обогнать затмевало все прочее».[242] Аналогичные чувства, надо полагать, испытывал и Руди: политика политикой, а ему предстоит гонка.
Взревели двигатели. У гонщиков всякие мысли из головы вынесло «воем банши», как охарактеризовал звучание нагнетателей «самой шумной на земле машины» Mercedes W25 один журналист Autocar.[243] Водители самих «Мерседесов» теперь садились за руль, затыкая уши ватой, чтобы не оглохнуть. После отмашки стартового флага разноцветная кавалькада с ревом промчалась по огороженной низкими барьерами стартовой прямой и через узкий выезд с автодрома вылетела на дорожный участок трассы.
К расположенному к западу от автодрома дальнему развороту Руди пришел первым. Колеса машин обеих немецких команд цеплялись за дорожное полотно, будто клеем намазанные, и пилоты Mercedes и Auto Union гладко и стремительно проходили самые крутые повороты, в то время как их соперников то и дело заносило и подбрасывало на ухабах.
Тем не менее, на овальную чашу первым во главе гонки вернулся Широн на алой Alfa Romeo P3. По преимуществу французская толпа приветствовала его с трибун восторженной какофонией. Вторым шел его товарищ по команде Ferrari Акилле Варци, третьим – Руди. Рене завершил первый круг на восьмой позиции.
Через некоторое время техника перестала выдерживать бешеный темп гонки, заданный лидерами, проходившими круги со средней скоростью за 150 км/ч. Первым на исходе первого часа гонки сломался один из P-Wagen’ов команды Auto Union, а следом за ним – и W25 фон Браухича, и одна из двух заявленных Maserati. На четырнадцатом круге заехал на пит-стоп и больше на трассу не вышел Луиджи Фаджоли на Mercedes-Benz. А еще через два круга вдали от автодрома вынужден был вылезти из своей заглохшей W25 и Руди. Таким образом, команда Mercedes в полном составе выбыла из гонки еще на первой половине дистанции, и немецкий радиокомментатор на некоторое время приумолк.[244] «Кавалерийское наступление немцев захлебнулось, – иронизировал позже Широн, – силы их таяли просто на глазах под жарким летним солнцем».[245]
На семнадцатом кругу начались проблемы и у Рене. На его Bugatti начались пропуски зажигания. Долгий пит-стоп с заменой свечей проблему, вроде бы решил, но на следующем же круге двигатель заглох окончательно. Еще через круг та же участь постигла и вторую Bugatti[246].
Решительно настроенный на победу Широн все сорок кругов мчался по трассе на своей P3, будто одержимый, не щадя двигателя и вздымая клубы пыли. Две другие Alfa Romeo приотстали, сдерживая атаки Ганса Штука из Auto Union – единственного немецкого преследователя, все еще сотрясавшего воздух над извивистой лентой трассы зычным ревом мотора. Но на тридцать втором круге поломка остановила полет и последней «серебряной стрелы»[247].
Несостоявшийся триумф немцев, однако, не был воспринят как фиаско никем, включая их самих. Все прекрасно видели, как маневренно летели по трассе их серебристые эскадрильи на немыслимых ранее скоростях, и всем было понятно, что после устранения выявившихся болезней роста им по силам сделаться непобедимыми.
Помимо победы в Гран-при на счету Широна в той гонке оказался и новый рекорд средней скорости прохождения трассы – 137 км/ч. Второе место занял Варци, третье – еще одна Alfa Romeo P3[248], то есть, Scuderia Ferrari выиграла гонку вчистую.
Публика радовалась триумфу соотечественника, но все-таки победа Луи оставила у французов горьковатый привкус из-за того, что была одержана на итальянской машине. Ни одна из Bugatti – единственных «француженок» в серии Гран-при – реальной конкуренции соперникам составить не смогла. Исход гонки в Монлери был воспринят как национальный позор, и после нее пошли острые разговоры о том, что нужно срочно что-то делать, иначе ни одной французской машине и в будущем не видать побед в Гран-при по причине их неконкурентоспособности, особенно по сравнению с «серебряными стрелами».[249]
Через две недели под хмурым июльским небом на Нюрбургринг обрушилась лавина из 150 000 болельщиков, прибывших на Гран-при Германии. Ближайший городок Аденау был физически не в силах вместить полчища желающих воочию убедиться, что их фюрер действительно вывел новую породу непревзойденных гоночных машин. В сосняках на склонах холмов были разбиты палаточные лагеря, а один полк коричневорубашечников даже прибыл пешим строем из Берлина точно к началу гонки.
Со своего места на стартовой решетке Руди Караччоле открылись виды, не уступающие съездам НСДАП в Нюрнберге: над главной трибуной развеваются знамена со свастиками; вдоль стартовой прямой с важным видом вышагивают туда-сюда военные в начищенных до блеска высоких сапогах; низко-низко над автодромом пролетает Ju 87 Stuka, возвещая о прибытии корфюрера Хюнлайна, «верховного главы нацистского автоспорта». Гулкий рев мотора штурмовика-бомбардировщика сменяется фанфарами военного оркестра, парадным шагом марширующего по треку перед открытым «Мерседесом» с Хюнлайном на заднем сиденье в окружении мотострелкового эскорта в черных шлемах. Корфюреру NSKK к избытку почестей было не привыкать. Дослужившись в годы Первой мировой вой ны до командира батальона, Адольф Хюнлайн вскоре после вынужденной демобилизации влился в ряды нацистской партии, как только услышал в 1920 году зажигательную речь своего тезки Гитлера о том, что Германия «никогда не согнется, никогда не капитулирует». После Пивного путча Хюнлайн с Гитлером шесть месяцев отсидели в одной камере Ландсбергской тюрьмы и сдружились там в достаточной мере для того, чтобы избавить главкома мотомеханизированных вой ск от попадания под устроенную месяцем ранее «чистку».
Лимузин остановился у здания штаба гонки, и Хюнлайн, спешившись и не обращая внимания на почтительно расступившихся хронометристов, взошел на устроенную на крыше трибуну, где уже́ собрались другие высокопоставленные нацистские бонзы. Стоя плечом к плечу, замерли при первых звуках гимна Германии – и затянули хором: “Deutschland, Deutschland über alles, / Über alles in der Welt ”[250], – пока на высокий флагшток над трибунами
