Четыре друга на фоне столетия - Вера Прохорова

Жила в одном доме с Генрихом Густавовичем Нейгаузом. От Прокофьева у нее было двое сыновей. Из-за страха за них она тогда и отказалась приехать на день рождения Пастернака. Но ее никто за это не осуждал.

И сегодня, когда начинают клясть какого-то человека за его поступки, я всегда прошу вспомнить о том режиме, при котором он жил, и о его семье, о которой ему приходилось думать…

Не подумайте, что я говорю, будто была так дружна с Борисом Леонидовичем, что каждое воскресенье ездила к нему в Переделкино. Бывала там, когда меня брал с собой Генрих Густавович.

В Переделкино я виделась и с пианисткой Мариной Юдиной.

Она была очень интересным человеком. И выдающейся пианисткой.

Однажды концерт Моцарта в ее исполнении по радио услышал Сталин. Игра Юдиной произвела на него такое впечатление, что он позвонил в Радиокомитет и спросил, есть ли пластинка с записью концерта, который он слушал.

Разумеется, ему ответили, что такая запись есть. И также естественно, что на самом деле никакой записи не было. Ее осуществили за одну ночь и утром отправили пластинку Сталину.

Тот еще раз прослушал ее и распорядился выдать Юдиной 20 тысяч рублей. В ответ Марина Юдина прислала вождю письмо, в котором написала, что отдала все деньги в церковь. А сама будет молиться, чтобы Бог простил великие прегрешения Сталина, который уничтожает собственный народ. Удивительно, но никаких репрессий в адрес Юдиной не последовало.

Мы спрашивали потом у нее, как она решилась так смело написать Сталину? А Юдина ответила, что иначе просто не могла поступить.

Она была ревностной православной христианкой. Запугать ее было невозможно. На улице при встрече кланялась священнику так истово, что тот не знал, куда от нее деваться. Выходила на концерты с крестом на груди. Удивительным была человеком…

Как-то во время одного из вечеров у Нейгауза Пастернак поделился своим соображением, почему его пощадил Сталин.

Оказывается, так совпало, что в дни, когда у вождя умерла жена Надежда Аллилуева, у Бориса Леонидовича вовсю развивался безумный роман с Зиной. Узнав о гибели Аллилуевой, Пастернак, на минуту представив себе, что значит потерять молодую красивую и любимую жену, попытался понять, что должен был чувствовать Сталин. И написал ему письмо: «Хоть мы с вами находимся на разных полюсах, есть вещи, которые нас роднят. Я всею душой с вами, сочувствую вам от всего сердца». Он выразил это так, как мог выразить только Пастернак. И Сталин, который прекрасно знал, как на самом деле умерла его жена — с его помощью или, во всяком случае, при его моральном участии, подумал, наверное: есть же человек, который мне верит.

Очевидно, это и спасло Пастернака. Сталин сказал: «Оставьте его в покое, он небожитель».

Последней музой Пастернака и даже прообразом Лары из «Доктора Живаго» принято считать Ольгу Ивинскую.

Какие отношения были у Пастернака с ней на самом деле? О, это была его последняя страсть. Я ведь видела эту женщину.

Первый раз это произошло, когда в Москву приехала Анна Ахматова и, остановившись в Замоскворечье на квартире у Ардовых, попросила Бориса Леонидовича прочесть ей первую часть «Доктора Живаго», о которой уже тогда было известно, что он ее написал.

Как сейчас помню, Анна Андреевна была в темном платье и белой шелковой шали. Вся преисполненная достоинства. Чувствовалось, что перед вами королева. Хотя она была довольно приветлива.

В тот же вечер Пастернак хотел показать эту часть романа сотрудникам журнала «Новый мир», которые тоже были приглашены на Ордынку. И которые первую часть «Доктора Живаго» абсолютно одобрили.

С Борисом Леонидовичем пришла нежная, розовая, молоденькая блондинка. Знаете, как описывают нэпманских пишбарышень (то есть секретарш. — Ред.). Худенькая такая, очень хорошенькая. На Бориса Леонидовича смотрела с обожанием.

Мы с Генрихом Густавовичем там тоже были. И когда Нейгауз сделал какое-то свое замечание, вроде: «Боря, ты не прав», Ивинская почти пропела: «Борис Леонидович не может быть не прав!» И это было не просто полное поклонение. Я молодая еще была, но смогла понять, что за этим стоит что-то значительно большее. Пастернак был счастлив.

Ахматовой первая часть «Доктора Живаго» понравилась. Она сказала: «Мне очень нравится, в особенности описания природы». Помните, в первой части «Доктора Живаго» есть много описаний природы? А заканчивается она появлением Лары. Так что Ивинская прообразом Лары, как потом многие говорили, быть никак не могла.

Пастернак описал в начале романа эпизод из реальной жизни Зинаиды Николаевны. Ее в поезде тоже соблазнил какой-то дальний родственник.

Выходит, стихотворение «Свеча горела на столе» никак не могло быть посвящено Ивинской. Оно было написано раньше. Я слышала его уже у Ардовых, когда Борис Леонидович только-только познакомился с Ивинской.

Вера Ивановна, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, с видимым наслаждением прочла по памяти:

Мело, мело по всей землеВо все пределы.Свеча горела на столе,Свеча горела.

Как летом роем мошкараЛетит на пламя,Слетались хлопья со двораК оконной раме.

Метель лепила на стеклеКружки и стрелы.Свеча горела на столе,Свеча горела.

На озаренный потолокЛожились тени,Скрещенья рук, скрещенья ног,Судьбы скрещенья.

И падали два башмачкаСо стуком на пол.И воск слезами с ночникаНа платье капал.

И все терялось в снежной мглеСедой и белой.Свеча горела на столе,Свеча горела.

Мело весь месяц в феврале,И то и делоСвеча горела на столе,Свеча горела.

Однако, несмотря на роман с Ивинской, которого он не скрывал, с Зинаидой Николаевной Пастернак не разводился.

Когда начался его разгром и Хрущев хотел, чтобы Борис Леонидович уехал за границу, Зинаида Николаевна сказала: «Боря, ты как хочешь, а мы с детьми никуда не поедем. Это наша страна». Да он и сам не хотел уезжать. Он был очень православный человек, очень верующий.