Четыре друга на фоне столетия - Вера Прохорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В заключение следует сказать, что попытки использовать похороны Пастернака для сенсации и возбуждения нездоровых настроений успеха не имели.
То, что наша литературная печать не дала некролога о Пастернаке, ограничившись сообщением от имени Литфонда, было правильно воспринято в кругах художественной интеллигенции.
Следовало бы вместе с тем обратить внимание Союза писателей и Министерства культуры на необходимость усиления воспитательной работы среди творческой молодежи и студентов, часть которых (количественно ничтожная) заражена нездоровыми настроениями фрондерства, пытается изобразить Пастернака великим художником, не понятым своей эпохой.
Зам. зав. Отделом культуры ЦК КПСС А. Петров.
Зав. сектором Отдела И. Черноуцан».
* * *Во время прощания с Борисом Леонидовичем Ивинская обращала на себя внимание. Она растолстела невероятно, и в день похорон Пастернака сидела на ступеньках крыльца их дома… как-то очень демонстративно…
Не могу сказать, что Зина мне сильно нравилась, но она невольно производила впечатление какой-то личности. Может быть, отчасти неприятной. Она легко могла сказать какой-то антикомплимент.
Но в ней было прямое начало, часто резкое, но абсолютно честное.
Зинаида Николаевна была железным человеком, для которой порядок и долг были на первом месте.
После смерти Пастернака переделкинская дача осталась у Зинаиды Николаевны. Сын Бориса Леонидовича от первого брака сказал, что у его семьи нет никаких имущественных претензий.
Потом на этой даче жил Стасик.
Сразу после войны он поехал в Париж на конкурс пианистов и очень хорошо выступил. Но у него была немецкая фамилия, и ему ничего не дали. И это сломило его. Хотя, говорят, он играл более чем замечательно.
Кстати, тогда из Парижа Борису Леонидовичу он привез красивую серую куртку, которую тот очень любил.
У детей Зинаиды Николаевны оказалась трагичная судьба. Стасик был очень застенчив от природы. После того провала в Париже начались его первые запои. На переделкинской даче Стасик и умер.
Там же, в Переделкино, на территории дачи, был похоронен и Адик, который умер от туберкулеза совсем молодым еще во время войны.
Леонид — общий сын Зинаиды и Бориса Леонидовича — тоже умер молодым. Он родился в 1938 году, как раз били куранты. Он тоже был очень приятен внешне, такой «смягченный» Борис Леонидович.
Говорили, что он умер из-за опубликованных воспоминаний Ольги Ивинской. Но это неправда. У Лени всегда было слабое сердце.
Сегодня я живу в одном доме с сыном Бориса Леонидовича. Как все, однако, связано в этой жизни…
* * *Работая над этой книгой, я то и дело задавал себе вопрос, правильно ли поступаю, отдавая главенствующее место в ней монологам Прохоровой. Может, разумнее было бы просто записать мемуары Прохоровой без своих ремарок или, наоборот, описать жизнь и встречи Веры Ивановны своими словами?
И вообще, что такое монолог? Форма интервью без вопросов или же литературная фотография, этакий мгновенный отпечаток, который, запечатлевает лишь самое главное?
Сомнения разрешил Борис Леонидович, высказывание которого попалось мне на глаза, когда я после воспоминаний о нем Веры Ивановны решил уяснить для самого себя, кем же на самом деле была в его жизни Ольга Ивинская.
«До 1936 года, — говорил Пастернак, — я думал, что монологи — это театральный прием, когда персонаж говорит сам с собой для зала, а в 1936 году понял, что это не совсем так. Для меня вдруг стало очевидно, что я смогу говорить правду только самому себе».
Лучше и точнее не скажешь!
В своих монологах, произнесенных во время этих встреч Сивцевом Вражке, Прохорова обращалась прежде всего к себе, вспоминая правду, местами страшную, местами нелицеприятную, но каждый раз единственно возможную, потому что вариантов у нее не бывает, о собственной жизни и людях, сыгравших в ней главные роли. При этом, конечно же, понимая, что рядом с ней сидит человек с диктофоном.
Когда я начал записывать воспоминания Веры Ивановны еще и на видеокамеру, поначалу мне казалось, что Прохорова не обращает ни малейшего внимания на появление в беседе «третьего участника». Но потом не раз с удивлением замечал, как Вера Ивановна произносила какие-то монологи, глядя прямо в объектив…
Что же касается личности Ольги Всеволодовны, то мнения о последней любви Пастернака (в том, что это действительно было большое чувство, сомнения быть не может) сложились весьма противоречивые. С одной стороны, резкое неприятие Ивинской такими личностями, как Ахматова и Чуковская, с другой — потрясающий эпизод отчаянного поступка Пастернака, решившего свести счеты с жизнью и пожелавшего сделать это именно вместе с порицаемой одними и обожествляемой другими Ивинской.
В тот день Пастернак пришел к ней с упаковкой снотворного. «Давай покончим с собой, — обратился он к любимой женщине. — Я знаю, смертельная доза — 11 таблеток. У меня с собой 22. Ты не представляешь, какой поднимется крик и как мы насолим им всем!» В ответ Ивинская пошла в ЦК партии и заявила, что Пастернак думает о самоубийстве и ее склоняет к нему. «Делайте что хотите, а я умирать не собираюсь», — будто бы сказала Ольга Всеволодовна. И травля поэта начала утихать.
Меньше всего хочется делать какие-то выводы и давать оценки. Я предпочитаю оставаться фотографом, которому удалось сделать «мгновенный снимок» времени — просто честно и точно (впрочем, не одно ли это и то же?) записать слова своей удивительной собеседницы.
* * *Зинаида Николаевна пережила мужа на шесть лет. Она умерла в 1966 году от той же болезни, что и Борис Леонидович — от рака легких.
* * *В такой разной и одновременно схожей жизни Бориса Леонидовича и Зинаиды Николаевны даже конец оказался одинаковым. Причем не только физический.
После смерти мужа вдова великого поэта оказалась фактически без средств к существованию. И была вынуждена писать бесконечные письма с просьбой назначить ей пенсию. В ее архиве хранится много писем, в том числе и черновик ее письма к генеральному секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву, к которому она обращалась с просьбой «не оставлять в безвыходном положении», так как «очень тяжело на старости лет оказаться необеспеченной, без пенсии и не иметь уверенности в завтрашнем дне и не знать, как расплатиться с долгами».
Увы, но ни одно из обращений Зинаиды Николаевны к власть имущим, включая письмо другу Пастернака писателю Николаю Тихонову («Если у Вас есть возможность выяснить, почему на меня так плюют и не считают за человека, то выясните и черкните мне ответ»), ни к чему не привели.