Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

Она засмеялась, чтобы скрыть своё разочарование, и сказала:

— Султанша обанкротилась. Что же делать?

— В прошлый раз я дал тебе столько, сколько смог, но положение не позволяет мне сделать это ещё раз…

Она с тревогой спросила:

— А нельзя ли найти покупателя на мой дом?

— Я поищу покупателя, обещаю тебе.

Она сказала в знак признательности:

— Этого я и ждала от тебя, ведь ты господин всех щедрых людей. — Затем, уже грустным тоном добавила. — Но не один только мир изменился. Сами люди изменились ещё больше того. Да простит Аллах людей. Во времена моей славы они торопились поцеловать мои туфли, а сейчас, если они заметят меня на улице, то переходят на другую сторону.

«Неизбежно, что что-то становится неприятным для человека, разочаровывает его, и много чего: здоровье или молодость, или другие люди. Но только где те дни славы, песен, любви, где они?!»

— Но с другой стороны, султанша, ты не ведала счёт дням…

Она с сожалением вздохнула и сказала:

— Да, я не такая, как сестричка Джалила, которая торгует честью и приобретает себе дома и богатство. И к тому же Господь окружил меня нечестными людьми, пока однажды утром не послал мне Хасана Анбара, который продал мне щепотку кокаина, что редко бывает на рынке, за целый фунт!

— Да проклянёт его Аллах.

— Хасана Анбара?.. Да, тысячу раз проклянёт!

— Нет, кокаин.

— Ей-Богу, кокаин более милосердный, чем люди.

— Нет… Нет. К сожалению, ты и правда поддалась его дурному влиянию.

Она в отчаянии признала:

— Он разрушил мои силы и унёс богатство. Но что поделаешь? Когда ты найдёшь мне покупателя?

— Иншалла, при первой же возможности.

Поднимаясь, она с упрёком сказала:

— Слушай, если я в следующий раз навещу тебя, улыбнись мне от всего сердца. Любое оскорбление — пустяк, кроме того, что исходит от тебя. Знаю, что надоела тебе своими просьбами, но я в такой передряге, о чём знает только Господь. А ты, по-моему, самый благородный из всех людей.

Он в оправдание заметил:

— Не придумывай обо мне того, чего нет. Я просто был занят одним важным делом, когда ты пришла. И насколько тебе известно, хлопоты у торговцев не знают конца и края!

— Да устранит Господь все твои заботы.

Он опустил голову в знак благодарности, провожая её до дверей лавки, затем попрощался и произнёс:

— Я приветствую тебя от всего сердца, когда только пожалуешь сюда…

В глазах её мелькнул потухший взгляд, наполненный печалью, и ему стало её жаль. Вернувшись на своё место с тяжестью в груди, он повернулся к Джамилю Аль-Хамзави и сказал:

— Ох уж этот мир…

— Да убережёт вас Господь от его зла и да вознаградит добром.

Но в голосе Аль-Хамзави прозвучали резкие нотки, когда он продолжил свои слова:

— Тем не менее, это справедливое наказание распущенной женщине!

Ахмад Абд Аль-Джавад отрывистым быстрым движением покачал головой, словно выражая этим жестом своё молчаливое несогласие с жестокостью этого увещания, а затем спросил его голосом, в котором вновь звучала та же мелодия, которую прервал внезапный визит Зубайды:

— Так ты по-прежнему поддерживаешь своё решение уйти от нас?

Аль-Хамзави с затруднением ответил:

— Это не уход, а выход на пенсию, и я от всего сердца сожалею.

— Это всё слова, как и те, которыми я задабривал Зубайду минуту назад!

— Да помилует Аллах! Но я же говорю от чистого сердца. Разве вы не видите, господин, что старость почти лишила меня сил?

В этот момент в лавку вошёл посетитель, и Аль-Хамзави направился к нему. Со стороны двери донёсся старческий голос, что говорил кокетливым тоном:

— Кто этот красавец, подобный луне, что сидит за столом?!

Это оказался шейх Мутавалли в своём грубом, ветхом, полинявшем джильбабе и страшных крестьянских сапогах, с головой, обёрнутой шерстяной шалью, и опиравшийся на посох. Его воспалённые красные глаза моргали, уставившись на стену рядом с письменным столом Ахмада: он полагал, что смотрит на него… Ахмад улыбнулся, несмотря на свои заботы, и сказал:

— Пожалуйте, шейх Мутавалли. Как поживаете?

Открыв рот, в котором не осталось ни одного зуба, шейх закричал:

— Убирайся прочь, давление. Вернись, здоровье, к этому господину всех людей!..

Ахмад встал и направился к нему. Шейх устремил взгляд на него, но в то же время отступил назад, словно убегая прочь. Затем повернулся вокруг себя, указывая на все четыре стороны, и закричал: «Отсюда придёт облегчение… И отсюда придёт облегчение…» Затем он вышел на улицу и сказал:

— Не сегодня, так завтра, или послезавтра. Скажи: «Аллаху лучше это знать…»

И он зашагал прочь широкими шагами, не соразмерными с его тщедушным внешним видом…

3

По пятницам разрозненная семья возвращалась к истокам, и старый дом оживал в присутствии детей и внуков. Эта счастливая традиция не прервалась. Амина больше не была героиней пятницы, как бывало раньше. Умм Ханафи занимала центральную часть кухни, хотя Амина не уставала напоминать семейству, что Умм Ханафи была всего лишь её ученицей. Её страстное желание получить похвалу поощряло её быть более откровенной в напоминании об этом всякий раз, когда она чувствовала, что не заслужила того. Но Хадиджа, несмотрая на то, что была гостьей в доме, не отказывала ей в помощи в приготовлении пищи.

Незадолго до ухода господина Ахмада Абд Аль-Джавада в лавку его окружили гости: Ибрахим Шаукат и его сыновья Абдуль Муним и Ахмад, Ясин, его сын Ридван и дочь Карима. Смирение заставило их обратить смех в улыбки, а разговор перевести