Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

Да, он был её младшим братом, и выдать свой возраст означало косвенно намекнуть и на её возраст. И хотя её мужу уже исполнилось шестьдесят, она ненавидела упоминания о том, что самой ей было тридцать восемь. Камаль же не знал, что и сказать. Тему разговора, по его мнению, нельзя было решить одним словом, ибо он постоянно ощущал, что ему требуется прояснить свою позицию, и потому оправдывающимся тоном заявил:

— Днём я занят на работе в школе, а вечером — в своём кабинете!

Ахмад воодушевлённо заметил:

— Великолепная жизнь, дядя. Но человеку следует также жениться.

Ясин, который знал Камаля больше всех остальных, сказал:

— Ты сторонишься забот, чтобы они не отвлекали тебя от поисков «истины», однако истина как раз и заключена в этих заботах. Ты не познаешь жизнь, сидя в своём кабинете. Истина — в доме и на улице…

Пытаясь увернуться, Камаль парировал:

— Я привык тратить всё своё жалованье вплоть до последнего миллима. У меня нет сбережений, как же я женюсь?!

Хадиджа заблокировала ему все пути для увёрток:

— Решись хоть раз жениться, и будешь знать, как подготовиться к браку.

Ясин засмеялся:

— Ты будешь тратить всё своё жалованье вплоть до последнего миллима только до тех пор, пока не женишься…

«Они оба словно сговорились», подумал Камаль. Но почему он не женился, несмотря на то, что и условия все тому соответствовали, и родители этого так хотели?.. Да, в его жизни был период, когда он любил, но сама мысль о браке казалось тщетной. Вслед за тем последовал период, когда любовь была заменена мыслью, что жадно поглотила всю его жизнь. Величайшей радостью для него было наткнуться на какую-нибудь замечательную книгу или добиться публикации своей статьи. Он сказал себе, что мыслитель не женится и не должен делать этого. Глядя вверх, он думал, что брак заставит его спуститься на землю. Как прежде, так и теперь он получал удовольствие от позиции вдумчивого наблюдателя, избегающего, насколько это возможно, подключения к механизму самой жизни. Он не распоряжался со всей щедростью своей свободой, дорожа ей, как скупой рыцарь дорожит своим богатством. К женщинам у него не осталось никаких иных чувств, кроме похоти, которую легко можно было удовлетворить. Но несмотря на всё это, его молодость не была растрачена напрасно, поскольку у него не проходило и недели без интеллектуальных забав и телесных удовольствий. Он был смущён и сомневался во всём, а брак казался ему чем-то, во что следует верить. Он сказал:

— Успокойтесь. Я женюсь, когда захочу того.

На лице Занубы появилась улыбка, вернувшая ей лет десять. Она спросила:

— А почему вы не хотите жениться?

Камаль с заметным раздражением ответил:

— Брак — это зёрнышко, а вы делаете из него целую гору…

Но в глубине души он всё же верил, что брак это целая гора, а не просто зёрнышко. Им владело странное ощущение, что в один прекрасный день он покорно женится и тогда непреложный рок занесёт над ним свой меч. Его вывел из потока мыслей голос Ахмада, который обращался к нему:

— Нам пришла пора подняться в вашу библиотеку.

Камаль поднялся, радушно приглашая их к себе, и Абдуль Муним, Ахмад и Ридван последовали вслед за ним. Они поднялись в библиотеку, чтобы позаимствовать у него несколько книг по своему обыкновению, как делали всегда, когда приходили в гости в этот старый дом. Письменный стол Камаля занимал место посреди комнаты под электрической лампочкой между двух рядов книжных шкафов. Он уселся за стол, пока молодые люди рассматривали названия книг, разложенных по полкам. Затем Абдуль Муним выбрал себе книгу «Лекции по истории ислама», а Ахмад принёс «Основы философии». Они встали вокруг его стола, и он молча перевёл взгляд с одного на другого. Затем Ахмад с раздражением произнёс:

— Я никогда не смогу прочитать столько, сколько хочу, пока не выучу в совершенстве хотя бы один иностранный язык.

Листая страницы книги, Абдуль Муним пробормотал:

— Никто не знает ислам по-настоящему.

Ахмад саркастически заметил:

— Мой брат узнаёт правду об исламе от человека из народа на базаре в Хан аль-Халили.

Абдуль Муним закричал на него:

— Замолчи, безбожник!

Камаль вопросительно поглядел на Ридвана:

— А ты не хочешь взять книгу?

Абдуль Муним ответил за него:

— Всё его время занято чтением вафдистских газет!

Кивнув головой в сторону Камаля, Ридван сказал:

— В этом мы схожи с дядей!

Его дядя ни во что не верил, но тем не менее был вафдистом! Он также сомневался в истине в целом, но несмотря на это, ладил с людьми и с реальностью. Переводя глаза с Абдуль Мунима на Ахмада, он спросил:

— Вы оба тоже поддерживаете «Вафд», так что же тут удивительного?.. Любой патриот сторонник «Вафда». Не так ли?

Своим уверенным тоном Абдуль Муним заявил:

— Несомненно, «Вафд» самая лучшая партия, но в то же время по сути она уже не достаточно удовлетворительна…

Ахмад засмеялся:

— В этом я согласен с братом. Или лучше сказать, я согласен с ним только в этом. Может быть, мы и не согласны друг с другом по поводу степени нашей удовлетворённости партией «Вафд». Но важнее сам патриотизм, который сам по себе должен быть предметом вопроса. Да, независимость превыше любых споров, но понятие патриотизма должно развиваться, пока её не поглотит нечто более возвышенное и всеобъемлющее по смыслу. Вполне вероятно, что в будущем мы будем смотреть на мучеников, погибших за патриотические идеи, так же, как сегодня глядим на жертвы глупых сражений, которые возникают между племенами и кланами!

«Глупых сражений! Что за дурак!.. Фахми погиб не в глупом сражении. Но как можно быть в том уверенным?..»

Несмотря на свои мысли, Камаль резко ответил: