Ошибки, которые мы совершили - Кристин Дуайер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
19
Из окна моей спальни было видно, как доставщики выкатывают из белых грузовиков круглые столы. Они двигались, словно часы, отсчитывающие секунды до вечеринки.
Как же сильно все это отличалось от того, что я видела накануне у своей бабушки.
Четыре дня. Осталось всего четыре дня, а я по-прежнему не могу вспомнить, куда положила колье Сэндри. Я потираю виски и пытаюсь вспомнить последнее место, где его видела до моего переезда в Сан-Диего. Но память – такая скользкая штука.
Вместо поисков я иду на кухню. Смотрю через открытые двери на задний двор и пытаюсь избавиться от чувства, что скребется внутри. Все ощущается так остро: солнце, ярко-голубое небо, белые облака танцуют по нему. Здесь так красиво, и по какой-то причине от этого больно. Зеленая трава, красивые люди на ней, тихая музыка, плывущая по воздуху и дополняющая убаюкивающие звуки волн.
Я беру стакан и иду к холодильнику, чтобы наполнить его. У меня вырывается тяжелый вздох. Обернувшись, я вижу Истона, стоящего у кухонного островка и смотрящего на меня.
– Что? – обвинительно бросаю я, но он даже не вздрагивает, будто ожидал этого.
Он лишь пожимает плечами в ответ.
– Что? – повторяю я, но теперь это просто вопрос.
– Я не пытаюсь с тобой поругаться, Эллис.
Наш разговор прерывает громкий резкий звук из динамиков, установленных за открытыми дверями, и мы оглядываемся на Диксона, который поднимает руку с проводами.
– Простите!
Я осушаю стакан тремя долгими глотками и с громким стуком опускаю его на стойку.
– Тогда не ругайся. В любом случае будет проще, если мы не станем разговаривать.
– Конечно, Эллис, – его голос звучит устало, – как пожелаешь.
Я выхожу через заднюю дверь, и в этот же момент из динамиков начинает звучать Принс. Раздаются первые аккорды песни, и все, кажется, одновременно понимают, что случилось.
Поцелуй.
– Оххххххх… – Такер встает из-за стола, за которым складывал салфетки. Его бедра будто движутся без его позволения, он улыбается мне дьявольской улыбкой и манит пальцем. Я его игнорирую, но не двигаюсь с места. Если я попытаюсь, он пойдет за мной.
Такер поет мне первые строки, но я продолжаю хмуриться.
– «Тебе необязательно быть красавицей, чтобы меня заводить». – Его голос звучит высоко, и он делает такое лицо, какое, я думаю, он считает сексуальным.
Он двигает головой из стороны в сторону в ритм мелодии и в танце приближается ко мне.
– «Мне нужно лишь твое тело, детка…»
Такер кладет ладонь мне на бедра и заставляет раскачиваться вместе с ним. И так как Принс еще более заразен, чем простуда, я начинаю танцевать. Диксон включает звук на максимум и движется к нам. Он подхватывает стеклянную вазу и притворяется, будто это микрофон. Сэндри покачивается, собирая цветочные украшения. Бен берет ее за руку и притягивает к себе. Теперь мы все танцуем.
Я все еще хмурюсь, но танцую. Делаю вид, будто меня это не задевает, будто я не веселюсь.
Пока не начинается припев и я не присоединяюсь ко всем остальным, рассылая под музыку воздушные поцелуи. И теперь я улыбаюсь. Невозможно танцевать под Принса, если главным движением в танце не становится покачивание бедрами. Думаю, в этом весь смысл его музыки. Я помню сотни дней, когда Принс был саундтреком к нашей жизни.
Бен крадет поцелуи у Сэндри. Диксон поет максимально высоко, пытаясь крутиться. Такер играет на воображаемой гитаре. Истон пытается сесть на шпагат.
Я смотрю на Истона. Он от меня на расстоянии вытянутой руки. Сэндри гладит его по щеке, и я отвожу взгляд.
Музыка меняется на еще одну песню Принса, но чары уже разрушены. Все возвращаются к своим делам, и я вижу широкую спину Истона, идущего к Диксону.
Такер закидывает руку мне на плечи, и я сажусь рядом с ним за круглый стол перед огромной охапкой белого льна. Он складывает салфетки, превращая плоские квадраты в ослепительных белых лебедей.
Я беру свой квадрат и складываю.
– Это не лебедь, – говорит мне Такер.
– Почти лебедь, – отвечаю я, глядя на творение своих рук. Это не почти лебедь – это почти сгусток.
– Это утка, и ты об этом знаешь, – он хмурится. – Зачем ты корчишь такую мину? – Руки Такера ловко скользят по ткани.
– Я не корчу мину.
– Ты ночевала у бабушки? – спрашивает он.
– Нет. За мной приехал Диксон и отвез поужинать. Я спала здесь. А что?
Он задумчиво хмыкает, а потом добавляет к стае готовых лебедей еще одного.
– После бабушки ты всегда угрюмая.
– Неправда! – Может, и правда, но я не хочу, чтобы он об этом говорил. Не хочу, чтобы вообще кто-то об этом говорил.
– Тэнни тоже там была?
Я издаю звук, означающий «да», и смотрю, как Диксон двигает динамик к танцполу.
– А бабушка? – продолжает Такер.
Он пытается что-то разузнать, и это действует мне на нервы.
– Была ли моя бабушка у себя дома? – повторяю я так, чтобы он услышал, насколько дико это звучит. – О чем ты пытаешься спросить?
Такер смотрит на меня, потом – на салфетку.
– Вы говорили о твоем отце?
Я так сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, что чувствую вкус крови.
– Да.
Он продолжает:
– Ты собираешься поехать…
Но Истон не дает ему закончить предложение:
– Оставь ее в покое, Так.
Он берет плитки из кучи рядом со столом, за которым мы сидим. Составленные вместе, они превратятся в танцпол. Сэндри умоляла Бена оставить его навсегда. Но Бен не согласился – что-то там насчет стоимости перепродажи и инвестиционной недвижимости.
Мне не нравится, что Истон пытается поругаться с Такером вместо меня. Он мне не нужен. Я завязываю салфетку в узел вместо того, чтобы сложить из нее утку.
– Я к ней не пристаю, – пытается объяснить Такер, – она…
– Просто отстань, – говорит Истон, перенося плитки. Будто в том, что он меня защищает, нет ничего особенного. – Если она захочет увидеться с отцом, то увидится!
– Если уж мы заговорили, от кого, по твоему мнению, я должен отстать, чем ты собираешься заняться, когда закончится лето?
Я смущенно смотрю на Такера и Истона.
Истон бросает на Такера разгневанный взгляд.
– Заткнись, – его голос звучит напряженно, – и оставь Эллис в покое.
Я проглатываю слова, что наполняют мой рот, и открываю его лишь тогда, когда уверена, что мой голос прозвучит спокойно.
– Мне не нужно, чтобы ты меня защищал. У меня есть голос.
– Я… – Истон прекращает делать то, что делал, у него на лице отражается удивление. – Я не… я
