Соль и волшебный кристалл - Эбби-Линн Норр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Алло, Авраам Трусило слушает.
– Авраам, это Тарга. Вы сказали позвонить, если я что-то узнаю про украденную подвеску. – Я осознала, что тараторю слишком быстро, и сделала вдох, чтобы успокоиться. – Ну так вот, я узнала.
– Да? – заинтересованно спросил он. – Что же вы нашли?
Я подробно описала ему расписку и то, что мне перевела Фина.
– Могу прислать вам фотографию.
– Да, пришлите, но вы не против, если полиция заедет за распиской? Она им понадобится как доказательство.
Я заколебалась, но потом прогнала сомнения. Что за глупости, конечно, полицейским нужна расписка.
– Разумеется, но они точно ее мне вернут?
– Да, они снимут копию и вернут вам оригинал в целости и сохранности. На какую сумму, вы сказали, выписана расписка?
Я назвала ему сумму.
Воцарилось молчание.
– Авраам?
– Извините, я тут кое-что подсчитываю, потому что цифра кажется мне очень странной.
Я услышала, как шуршит бумага и как по ней царапает ручка или карандаш. Я ждала, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
– Да, это совершенно непонятно. Матеуш уплатил этому человеку, Райнеру Файгелю, как вы говорите, за нахождение подвески гораздо больше, чем эта подвеска стоит.
– А инфляцию вы учли?
– Я посчитал очень приблизительно, но попрошу проверить кого-нибудь из наших историков. Не представляю, с какой стати пан Матеуш отвалил столько денег. Дешевле было бы заказать другую такую же.
– Значит, в этой конкретной подвеске есть что-то особенное. – Я развернулась к окну и уставилась на Балтику вдали, прокручивая в уме эту новую информацию.
– Это уж точно.
И тут я заметила в просвете живой изгороди на заднем дворе какое-то движение возле редко используемой калитки и ведущей к ней тропы. Мне казалось, что, кроме меня, никому нет нужды ею пользоваться, но теперь там кто-то определенно был. Я прищурилась, пытаясь разглядеть, кто это – скорее всего, кто-то из прислуги.
И тут я увидела над калиткой чье-то бледное лицо. Худое мужское лицо, обрамленное прядями черных волос, которые выбивались из-под темно-бордового капюшона.
– Авраам, – перебила я его рассуждения. – Вы говорили, что тип, который расспрашивал ваших сотрудников, бледный и в бордовой худи?
– Да, а что?
– Мне надо идти, – выпалила я. – Извините.
Повесив трубку, не дожидаясь ответа музейщика, я вылетела из кабинета и бросилась к черной лестнице. Пробежала по ступеням, спрыгнула на нижнюю лестничную площадку, распахнула узкую дверь черного выхода и помчалась по тропинке.
Над калиткой снова мелькнуло бледное лицо.
Тут незнакомец увидел, что я приближаюсь, и скрылся за живой изгородью.
От страха, что он скроется, у меня закололо в боку. Я удвоила усилия, так что волосы мои буквально летели по ветру, а ступни едва касались земли. Распахнув калитку, я выбежала со двора, покрутила головой и повернула налево.
Незнакомец торопливо шел по тротуару извилистой дороги, тянувшейся вдоль берега.
Звучный русалочий голос заполнил мне горло, и я крикнула:
– СТОЙ!
Крик мой вырвался наружу аккордом медных духовых инструментов и налетел на него, как раскат грома.
Он застыл.
Старательно выравнивая дыхание после быстрого бега, я решительно зашагала к нему, намереваясь хорошенько расспросить.
Незнакомец медленно повернулся ко мне.
Тут уже застыла я. На лице у него было написано глубокое потрясение. Наши взгляды столкнулись. Наверняка я выглядела настолько же изумленной, как и он. Мы снова и снова рассматривали лица друг друга – глаза и губы, скулы и уши, озадаченно и нервно пытаясь осознать то, что видим перед собой.
Потом мы медленно, не отводя глаз, двинулись навстречу друг другу, и замерли, когда нас разделяла пара метров.
На приказ русалочьим голосом все те несчастные, которым довелось его услышать, реагируют одинаково. Глаза у них мутнеют и смотрят в никуда, лицо становится пустым. А у этого незнакомца лицо было никоим образом не пустое – напротив, на нем читался ясный ум. Сквозь сочетание тревоги и смятения заметно было, насколько он яркий и непростой человек.
На свете существует только одна категория людей, на которых не действует русалочий голос, – потомки сирен. Я это узнала от матери, когда мы вернулись из Польши в Канаду. Я тогда спросила, почему она не использовала свой голос на Мартиниуше, чтобы он забыл все, что знал о нас. Мама объяснила, что смысла не имело, ведь Сибеллен точно была русалкой, а на «родственников» голос не действует.
В общем, я знала, почему так уставилась на этого человека, чувствовала, как в мозгу кипят вопросы, – но он-то почему так смотрел?
– Кто вы? – спросила я. Русалочий голос ушел, свой вопрос я произнесла обычным срывающимся человеческим.
– А ты кто? – отозвался незнакомец, и меня поразил тембр его голоса. Ниже, чем я ожидала из-за тонких черт его лица, мелодичный и очень красивый.
А еще белая, почти безупречно матовая кожа. Ярко-голубые глаза. Черные волосы. Высокие скулы и высокий лоб, выразительный широкий рот. Я будто смотрела на своего двойника противоположного пола.
Разница, конечно, присутствовала: линии скул и подбородка резче, нос длиннее, глаза глубоко посажены, веки немного обвисшие. Что-то неуловимо пугающее было в его лице. А вот цвет волос и глаз у нас почти не отличались, хотя у него оттенок был глубже, почти индиго. Передо мной стоял сын сирены, тут никаких вопросов.
– Ты одна из нас, – продолжил он, сделав еще шаг в мою сторону и не отводя глаз. Я не могла бы оторвать от него взгляд, даже если бы захотела. – Я это слышал в твоем голосе.
Я все-таки сумела заговорить, хоть и с большим трудом.
– Это вы сегодня были в музее?
Он не стал отрицать.
– Я.
– А теперь пришли сюда, в особняк Новаков, где подвеска находилась раньше. Она вам нужна.
Губы его слегка смягчились и приоткрылись, когда я упомянула Новаков. Взгляд у него теперь был почти умоляющий, и эта очень человеческая уязвимость незнакомца расположила меня к нему.
– Да, очень нужна.
– А Лидию вы знаете?
Он нахмурил брови так озадаченно, что я поняла – не знает. Покачал головой.
– Кто это?
Я решила, что нет смысла обсуждать Лидию, и сменила тему.
– А зачем вам так нужна подвеска?
Это его явно озадачило. Он склонил голову набок и посмотрел на меня с удивлением.
– Вот уж не тебе бы спрашивать такие вещи, раз ты та, кто ты есть.
Теперь озадачилась уже я. Он явно считал,
