Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

Сначала Рене обиделся. Решил тоже игнорировать Марселя. Посылал разговаривать с ним Жинетт. А сам уходил куда-нибудь вглубь склада пересчитывать ящики. Эта комедия длилась три недели. Три недели без копченой колбаски, без красного вина. Без разговоров по душам, без глицинии в окошке. Потом понял, что втянулся в дурацкую игру, а друг явно не сделает первый шаг.

Однажды он преодолел гордыню, поднялся к Жозиане и спросил, в чем же дело. Что со стариком-то? Как ни странно, Жозиана послала его куда подальше. Сам у него спрашивай. Мы не общаемся! Он меня в упор не видит.

Она выглядела хуже некуда, просто горем убитая. Похудела, осунулась, румяна неубедительно маскировали бледность. «Что-то роза подувяла!» — подумал Рене. Уж не та роза счастья, свежая и прекрасная.

— Он у себя в кабинете?

Жозиана сухо кивнула.

— Один?

— Один… Иди скорей, пока Зубочистка отвалила. А то она торчит здесь круглыми сутками!

Рене толкнул дверь кабинета Марселя и увидел его в кресле. Опустив голову, тот нюхал какую-то тряпочку.

— Что, тестируешь новый товар? — спросил Рене, выхватив вещицу у него из рук и удивленно воскликнул:-Что это?

— Колготки…

— Решил заняться продажей колготок?

— Нет…

— Ну а с какой стати ты вздумал нюхать нейлон?

Марсель бросил на него злобный и вместе с тем бесконечно печальный взгляд. Рене сел на край стола, терпеливо ожидая ответа.

В нерабочей обстановке, отбросив маску преуспевающего дельца, Марсель вновь становился тем грубоватым деревенским парнем, что когда-то вечерами слонялся по парижским улицам, а потом возвращался в свою каморку, где его никто не ждал. Он сумел измениться для одной единственной цели: чтобы стать богатым и могущественным. Когда он этой цели достиг, житейское здравомыслие покинуло его. Он жонглировал цифрами, заводами и целыми континентами, как пожилая кухарка легко, наработанными движениями сбивает яйца в пену, — но совершенно не справлялся с обычной жизнью. Чем больше он богател, тем уязвимей становился. Ему отказывала врожденная крестьянская смекалка. Он терял ориентиры. То ли деньги и та власть, которую они дают, оглушили его, то ли, наоборот, он стал беспечней и перестал понимать, как же все у него получилось. А может, он потерялся в роскошной, доступной, сытой жизни, утратив бешеную ярость новичка, дававшую ему некое интуитивное знание? Рене не мог понять, как это — человек, который играючи справляется с китайскими и русскими акулами капитализма, позволяет вить из себя веревки какой-то Анриетте Гробз.

Рене не строил иллюзий по поводу женитьбы Марселя Гробза: да что там, он был в ужасе. По его мнению, брачным контрактом, составленным накануне свадьбы, Анриетта просто взяла Марселя в заложники. Сделала, как мальчика. Общность имущества, разделение материальных ценностей таким образом, что она не несет никакой ответственности в случае разорения, право наследования после смерти одного из супругов: она рассчитывала сорвать большой куш, если предприятие будет прибыльным. И — вишенка на торте — пост председателя административного совета компании. Связала Марселя по рукам и ногам, вот такие дела! «Пусть не думают, будто я выхожу за твои деньги, — заявила она. — Хочу работать вместе с тобой. Участвовать в деле. У меня полно идей!» А Марсель, простак, все схавал! Когда Рене узнал условия контракта, он возмущенно завопил: «Да ты спятил! Это же грабеж средь бела дня! Расстрел с конфискацией! Не женщина, а гангстер какой-то! Она же тебе яйца отстригает маникюрными ножницами! У тебя что, в голове дырка?» Марсель пожал плечами. «Заделаю ей малыша, все перейдет к нему! — Заделаешь ей малыша? Да ты бредишь!» Марсель обиделся и ушел, хлопнув дверью.

Тогда они целый месяц не разговаривали. А когда помирились, заключили негласный договор больше не касаться этой темы.

Но теперь из-за Жозианы он уже докатился до того, что начал нюхать старые колготки.

— Долго ты собираешься так сидеть? Хочешь, скажу прямо: ты на старую жабу похож.

— Ничего больше не хочется… — сказал Марсель тусклым голосом уставшего от жизни человека, который полностью смирился со своим горем.

— То есть будешь так сидеть, ждать смерти и не рыпаться?

Марсель ничего не ответил. Он похудел, щеки обвисли. Просто какой-то растерянный бледный старикан, у которого к тому же глаза на мокром месте. Они и сейчас влажно блестели под покрасневшими веками: дед вот-вот пустит слезу.

— Возьми себя в руки, Марсель, на тебя смотреть жалко. А скоро будет страшно. Веди себя достойно!

Марсель Гробз пожал плечами, услышав слово «достойно». Он уныло посмотрел на Рене и махнул рукой, как бы говоря: «А к чему?»

Рене не верил своим глазам. Это был не тот человек, который учил его стратегии и тактике деловых войн, называя это «вечерними курсами повышения квалификации». Рене тогда подозревал, что он вешает так громко и страстно, чтобы убедить самого себя в собственной правоте, чтобы появились силы двигаться дальше. «Чем холодней расчет, тем вероятней успех. Никаких сантиментов, старик! Привыкай убивать равнодушно и безжалостно! Чтобы раз и навсегда завоевать авторитет, тебе надо нанести удар первым, смести с дороги конкурента, раздавить противника — и тебя будут уважать до конца жизни». Или вот еще:

— Есть три способа добиться успеха: сила, талант и подкуп. Подкуп — не мой профиль, таланта бог не дал — остается сила! Знаешь, что говорил Бальзак? «В эту людскую массу надо врезаться пушечным ядром или проникнуть как чума». Красиво, да?

— И откуда ты все это взял, если в школе не учился?

— Анриетта, старик, это ее работа! Она выписывает мне цитаты на карточки, чтобы я не выглядел таким уж мудаком на всяких приемах. Я учу их наизусть и потом вставляю при случае.

«Как ученый пудель», — подумал Рене. Но ничего не сказал. Марсель очень гордился собой в то время. Ему тогда нравилось таскаться с Анриеттой под ручку по приемам. Доброе старое время. У него было все: успех, деньги, жена. Все компоненты на месте. «Найди, чего не хватает, — говорил он, хлопая Рене по спине. — У меня все есть, старик! Все! А скоро кто, как ты думаешь, будет скакать у меня на коленях? Марсель Младший собственной персоной!» Он рисовал в воздухе славную детскую мордашку, слюнявчик, погремушку, — и улыбался счастливой детской улыбкой. Марсель Младший! Наследник. Маленький да удаленький сын сменит отца и возьмет на себя управление всеми делами. Как Марсель ждал его тогда!

Иногда Рене замечал, что Марсель как-то странно смотрит на его сыновей. Приветливо так машет им рукой, будто прощается со своей мечтой.

Рене стряхнул столбик пепла, упавший на спецовку, и подумал, что внутри каждого победителя прячется побежденный. Жизнь есть сумма того, что ты получил от нее, и того, что обронил по дороге. Марсель получил деньги и успех, но остался без жены и ребенка. У Рене была Жинетт и трое детишек, но ни гроша за душой.

— Ну же, давай, рожай… Что с тобой происходит. Явно ведь что-то из ряда вон, иначе с чего бы тебе целый месяц ходить с такой рожей.

Марсель помедлил и, смерив приятеля тяжелым взглядом, наконец выложил ему все: о Шавале и Жозиане возле кофемашины, о реакции Анриетты, которая тут же потребовала уволить Жозиану, о том, что с тех пор он потерял вкус к жизни и даже работа перестала его радовать.

— Даже утром, натягивая брюки, я сомневаюсь, нужно ли мне это. Почему бы не остаться в кровати, лежать на спине и считать цветочки на занавесках? Ничегошеньки больше не хочется, старик. Все ясно, как день: когда я увидел этих двоих, прилипших друг к другу, мне словно в нос ткнули моим свидетельством о рождении. Когда я обнимал ее, то думал, что я еще ого-го, суперчувак, что я способен раздвинуть границы вселенной, построить новое чудо света и в одиночку одолеть миллиард китаез! Не поверишь, я чувствовал, как у меня волосы на лысине отрастают. Но достаточно было картинки, одной картинки — моя мусечка в объятиях другого, молодого, стройного, сильного — и я вновь стал лысым стариканом. Одним махом, понимаешь? Я и махнул на себя рукой, все позабросил.

Он для наглядности махнул рукой, сметая со стола папки и телефоны.

— Зачем все это, скажи ты мне? Везде одна пыль, вранье и фальшь!

Поскольку Рене не ответил, он продолжал.

— Годами работал, а все псу под хвост. Все без толку. У тебя по крайней мере есть дети, Жинетт, дом, где тебя вечером ждут. А у меня только баланс, клиенты, контейнеры эти проклятые… Я сплю на диване, ем на уголке стола, пукаю и рыгаю втихаря, чтоб никто не слышал. Эти штаны тесны мне, Рене. Хочешь, скажу как есть? Дома меня терпят только потому, что я еще могу пригодиться. А иначе бы…

Он стряхнул с пальцев невидимую соринку, и грузно осел в кресле.

Рене некоторое время помолчал, потом тихо, ласково, как говорят с капризным, истеричным ребенком, начал: